Как коллаборационист и предатель стукачом быть отказывался
Попались мне тут мемуары Меньшагина, бургомистра Смоленска и Бобруйска при немцах.
Он их надиктовал около 1980 года, опубликовали их во Франции в 1988, после его смерти.
А интересен оный Меньшагин тем, что отказывался поддержать советскую версию Катынского расстрела. Его заместитель Базилевский «честно признался», что, мол, Меньшагин мне поручил то и это, и вот его блокнотик, и вот подлые немцы всех поляков перестреляли и на кристально чистых чекистов свалили.
Всё это Базилевский рассказал и на Нюрнбергском процессе, причем его там спросили: а Вы на свободе в СССР? - он отвечает, что «само собой, всех коллаборационистов Советская власть уважает и освобождает сразу же», я вообще, говорит, в Новосибирске доцентом тружусь. Ну, вопрошавший (не помню, прокурор это был или защитник) покивал и утратил интерес к советскому патриоту, служившему немцам два года.
Странно, что советские правоохранители не выставили самого Меньшагина на процесс, пересказывая его указания устами Базилевского, - а ведь Меньшагин давно уже чалился у них в тюряге, без имени, под номером.
Он так и прочалился ровно 25 лет: с 28.05.1945 по 28.05.1970.
Дело в том, что Меньшагин был юристом, причем в 1930-е годы адвокатом, причем защищал осужденных как врагов народа, причем однажды добился отмены областного суда у самого Вышинского (этот случай он описывает в мемуарах)!
Так что люди с чистыми руками, видать, понимали, что сильно его запугать не выйдет, и на процессе он возьмет да и брякнет нечто не по сценарию.
Поэтому за всю Катынскую эпопею отдувался его зам, сильно напуганный 1930-ми и готовый рассказывать всё, что Родина в лице людей в погонах прикажет.
А в 1963 году чекисты предложили ему «наседкой» поработать, а он вежливо отказался. Причем так красиво описал в мемуарах (ссылка на их полный текст ниже), что я решил этот эпизод донести до читателей.
«Вот наступает июнь. 21 июня того же 63-го года. Уже поужинали. Шесть часов было. Вдруг открывается дверь - старший по корпусу говорит:
- Вас вызывают в административный корпус.
Я говорю:
- Кто и почему?
- Не знаю. Позвонили, чтобы пришли туда. Ну, мы пошли. Пошли туда, я там не был до этого времени, хотя уже во Владимирской я с какого? С 30 сентября 51-го, а это было 21 июня 63-го. Почти двенадцать лет там пробыл, но там не был. Выходим на второй этаж. Кабинет - заместитель начальника тюрьмы по оперативной части, подполковник Белов. Заходим в этот кабинет, сидит Белов (его я знал) и трое еще - один уже пожилой, а два еще молодые. Все в штатской одежде. Пожилой оказался начальником Владимирского областного отдела государственной безопасности полковником Шевченко. А кто были те - не знаю, но так, по некоторым догадкам, один был из Комитета государственной безопасности в Москве, а второй - из такого же комитета в Минске, - который помоложе был.
- Ну, как вы тут живете?
Ну, я откровенно:
- Как можно в тюрьме жить, так и живу.
- Да, ну мы думаем, что вам достаточно уже.
Я говорю:
- А я давно так думаю.
- Вот мы попросим вас выполнить нам одну работу, после которой мы вас с благодарностью отпустим.
Я говорю, что я работать начал в пятнадцатилетнем возрасте и никогда от работы не уклонялся, но посильна ли мне эта работа будет?
- Посильна, посильна!
Я говорю:
- Что же это за работа?
- Вам придется поехать в Минск. Ну, конечно, не этапом, а на легковой машине. Здесь очень хорошая дорога от Владимира до Москвы и от Москвы... там, правда, придется немного посидеть. Там вам придется посидеть с одним человеком, и то, что он будет рассказывать, вы потом нашему представителю будете передавать.
Я говорю:
- Я думаю, что мне эта работа не подойдет.
- Почему?
- Ну, - я говорю, - вы сами посудите: вот я уже восемнадцать лет сижу один. Совсем не вижу людей. Отвык даже, можно сказать, от человеческого голоса. А тут попаду; быть может, человек отнесется ко мне по-хорошему, сердечно отнесется, а я ему буду гадости делать.
- Нет, нет. Никаких гадостей. Только то, что он скажет.
- Ну, - я говорю, - ведь он скажет-то не для того, чтобы я передавал кому-то, а просто по-товарищески.
- Вот как вы смотрите. Ну, не надо тогда этого. Тогда вы просто уговорите его, чтобы он сознался.
- А он мне скажет: вот ты сознавался, так 18 лет потом в одиночке просидел.
- А нет, этого нельзя говорить. Надо легенду придумать.
Я говорю:
- Я с детства не люблю врать и боюсь, что если буду врать, то я запутаюсь.
- Ну, хорошо. Мы завтра к вам зайдем, а вы подумайте.
На этом разговор кончился...»//https://katynfiles.com/content/menshagin-memoir.html