Салтыков-Щедрин о содержании, организации и мотивации либеральных реформ в России.

May 17, 2020 20:53


Период расцвета либеральных реформ в России и бурного развития  капитализма на «российской почве» наиболее полно и точно со знанием дела  охарактеризовал уже М.Е. Салтыков-Щедрин в «Господа ташкентцы. Картины нравов».

Он подчёркивал, что этот период (либеральных реформ и бурного развития  капитализма в России) - это «время, когда самый горячечный бред не только  сравняется с действительностью, но даже будет оттеснен последнею далеко  на задний план... выпорхнули целые рои либералов-пенкоснимателей и  принялись усиленно нюхать, чем пахнет.

…не было той скорбной головы, которая не попыталась бы хоть слегка  поковырять в недрах русской земли, добродушно смешивая последнюю с  русской казною.

Промышленная и акционерная горячка, после всеобщего затишья, вдруг  очутилась на самом зените. Проекты сыпались за проектами; акционерные  компании нарождались одна за другою, как грибы в мочливое время.

Люди, которым дотоле присвоивались презрительные наименования  «соломенных голов», «гороховых шутов», «проходимцев» и даже «подлецов»,  вдруг оказались гениями, перед грандиозностию соображений которых слепли  глаза у всех не посвященных в тайны жульничества.

Всех русских быков предполагалось посолить и в соленом виде отправить  за границу. Все русские болота представлялось необходимым разработать, и  извлеченные из торфа продукты отправить за границу. …



Хмель, лен, пенька, сало, кожи - на все завистливым оком взглянули  домашние ловкачи-реформаторы и из всего изъявляли твердое намерение  выжать сок до последней капли».

«Одним словом, русский гений [«которому впоследствии суждено будет  возвыситься до идеи о всеобщем ограблении»] воспрянул... Железными  когтями вцепились они в недра русской земли и копаются в них доднесь,  волнуя воображение россиян перспективами неслыханных барышей и обещанием  каких-то сокровищ, до которых нужно только докопаться, чтобы посрамить  остальную Европу».

Уже Салтыков-Щедрин, говоря его же собственными словами из  «Господ-ташкентцев», как никто другой в каждом новом поколении  «буржуазных Финансистов и Правителей» России провидел очередного  «реформатора, который придёт, старый храм разрушит, нового не возведёт  и, насоривши, исчезнет, чтоб дать место другому реформатору, который  также придёт, насорит и уйдёт...»

И какова же, по оценке Салтыкова-Щедрина, самая распространённая  мотивация всех этих «домашних ловкачей-реформаторов» и  «либералов-пенкоснимателей» в России?

«Рубль, выглядывающий из кармана ближнего-простеца, мешает спать.  …Дальше рубля взор ничего не видит. Ни общего смысла жизни, ни смысла  общечеловеческих поступков, ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Все  сосредоточилось, замкнулось, заклепалось в одном слове: жрать!»

А что в результате? В результате «доходы с пензенских, тамбовских и  воронежских имений проматывались с быстротою неимоверною. Система  залогов и перезалогов, продажа лесных и других угодий… сделалась  основанием всех финансовых операций…»

Но «в сущности, всякий, как чиновник, так и простой обыватель, жил  как мог, то есть… просто-напросто занимался приобретением в свою пользу  материальных удобств настолько, насколько это позволяла личная  возможность приобретать.

И уж конечно, никто не стеснялся мыслью, что существует на свете  какая-то особенная жизненная подкладка, элементы которой имеют название  прав и обязанностей. Итак, ни прав, ни обязанностей не было, а была  только возможность или невозможность получить желаемое и, кроме того,  опасение не попасть под суд.

…в этом обществе единственным регулятором человеческих действий может  служить только личная жадность каждого отдельного индивидуума, и притом  жадность эгоистичная, уровень которой немногим превышает уровень  жадности дикаря.

Может человек унести и спрятать или не может? может заглотать  облюбованный кус или не может? - вот круг, в котором вращается  человеческая жизнь, вот вся ее философия».

Однако это отнюдь не хаос, и не война всех против всех, наоборот -  это стабильный порядок со всеми необходимыми скрепами его и «научным  обоснованием».

Ибо, как подчёркивает Михаил Евграфович, «[общество посредством  государства] разделило аппетиты на ранги, и затем сказало, что только  действительно сильный и вполне сознающий себя аппетит может выйти из  того ранга, в который его поместила судьба.

Это была своего рода цельная и оригинальная экономическая наука,  которая, в главных чертах, разделяла обывателей на следующие четыре  разряда.

Одним предоставлялось желать, но не получать желаемого; другим -  желать и получать, но не сполна; третьим - желать и получать сполна;  четвертым - желать и получать в излишестве. …

По общему же правилу, будь человек хоть семи пядей во лбу, имей он  хоть волчий аппетит, но ежели, по щучьему велению, он засел в разряд  неполучающих, то и не выкарабкаться ему оттуда ни под каким видом».

Что касаемо до «науки», то для «ташкентцев» «наука - пустой пузырь с  наклеенными на нем бессмысленными этикетками; жизнь - арена, в которой  регулятором человеческих действий является даже не борьба, а просто  изворотливость, надувательство и бездельничество».

В то же время всеобщая «линия поведения, которой [следует всякий  «ташкентец» = современный Митрофан из «Недоросля» Фонвизина] …вполне  ясна. Эта линия - следующая: желай в пределах возможного, беспрекословно  исполняй приказания начальства, будь готов, и не вмешивайся в  политику».

Только это даёт «…возможности восходить по лестнице должностей,  …расширять твои горизонты и встать со временем на ту высоту, с которой  человеческие интересы кажутся каким-то жалким миражем, мгновенно  разлетающимся при первом появлении из-за туч величественного светила  государственности!»

Ведь у «господ-ташкентцев», правящих Россией, есть своя иерархия,  представляющая собой номенклатуру особых статусных групп  «господ-ташкентцев». Собственно она воспроизводит, но на более высоком, а  именно господствующем, уровне те же самые четыре главных разряда  «обывателей».

Салтыков-Щедрин пишет, что у «ташкентцев» есть «свои чернорабочие и  свои гвардейцы! …Первые - это так называемые les pionniers de la  civilisation {пионеры цивилизации}, они идут вперед, прорубают просеки,  пускают кровь и так далее. Все эти люди… - все это кровопускатели. Если  они погибают, то, в общем ходе дела, это почти остается незамеченным.  Этих кровопускателей каждую минуту нарождается такое множество, что они  так и лезут из всех щелей на смену друг другу.

Совсем другое дело - наша цивилизационная гвардия. Люди гвардии не  прорубают сами просек, а только указывают и дирижируют работами. Им не  позволяется погибать, потому что им ведется подробный счет. Сверх того,  они получают двойные прогонные и порционные деньги!

…[и над ними в начальствующих над этой цивилизационной гвардией учреждениях] на всяком месте есть свой генерал…»

А венчает всю эту пирамиду «величественное светило государственности»  или «человек-планета», неизменно выступающий с сонмом своих  «спутников», вращающихся округ него, но по сути своей представляющих не  более чем «государственных младенцев».

У «государственных младенцев», коим несть числа в России, также есть  своя специфика и своя иерархия, всецело зависимая от иерархии «планет»,  округ которых вращаются соответствующие системы спутников.

Эту систему «государственных младенцев» Салтыков-Щедрин характеризует так:

«Государственный младенец тем отличается от прочих людей вообще и от  людей государственных в особенности, что даже в преклонных летах не  может вырасти в меру человека. Вглядитесь в его жизнь и действия - и вам  сразу будет ясно, что он совсем не живёт и не действует, в реальном  значении этих слов, а всё около чего-то вертится и что-то у кого-то  заимствует. Или около человека, или около теории, вообще около чего-то  такого, что с ним, государственным младенцем, не имеет ничего общего.

В низменных слоях общества это свойство обнаруживается с особенною  наглядностью. … он не вырос и никогда не вырастет в меру человеческого  роста, потому что он не живёт, не поступает, а вертится и гоношит.

В высших сферах это состояние вечного младенчества выступает не так  рельефно, во-первых, потому, что человек-планета, около которого  вертится человек-спутник, не всегда бывает для простого глаза видим, а  во-вторых, потому, что если человек-планета и видим, то он заявляет о  своём присутствии в более мягких формах.

Сколько спутников имели и имеют, например, такие планеты, как Меттерних, Наполеон, Бисмарк и другие?

Сколько спутников имели и имеют другие, еще более таинственные  планеты, как, например: неуклонное исполнение обязанностей, строгость,  натиск, нелицеприятное применение правосудия и так далее?

- На эти вопросы ни один мудрец даже приблизительно не ответит.

Стоит начертить круг, дать ему название системы или принципа, чтобы в  этом круге появились мириады вечных недорослей, которые, по первому  манию, и в лавочку за икрой побегут, и подслушать не прочь, а в случае  крайности даже из ружья выпалить готовы. …

Ему и боязно, и в то же время  он сознаёт, что не подслушать для него никак невозможно. Подобно  выдрессированному зайцу, приближается вечный недоросль к взведенном  курку ружья, дрожа всем телом, хватается зубами за веревочку, спускает  курок... и прежде чем ружье успеет выпалить, падает в обморок.

Кажется,  тут есть всё: и отвращение к огнестрельному оружию, и страх и даже  обморок, а все-таки он спустит курок и в этот, и в другой, и в  миллионный раз, потому что этого требует от него система, это  предписывает человек-планета: Меттерних, Наполеон III, Бисмарк...».

Дабы снять всякие недомолвки, Салтыков-Щедрин специально указывает, что «название "ташкентцы" отнюдь не следует  принимать в буквальном смысле. О! если б все ташкентцы нашли себе  убежище в Ташкенте! Мы могли бы сказать тогда: "Ташкент есть страна,  населённая вышедшими из России, за ненадобностью, ташкентцами".

Но  теперь - разве мы можем по совести утверждать это? разве мы можем  указать наверное, где начинаются границы нашего Ташкента и где они  кончаются? не живут ли господа ташкентцы посреди нас? не рыскают ли  стадами по весям и градам нашим? И ведь никто-то, никто не признаёт их за ташкентцев, а все видят лишь добродушных малых, которым до смерти хочется есть...»

Вообще, «Ташкент может существовать во всякое время и на всяком месте».

Однако  «бывают в жизни обществ минуты, когда Ташкент насильно стучится в  каждую дверь и становится на неизбежную очередь для всякого  существования. Это в особенности чувствуется в эпохи, которые условлено  называть переходными.

…никогда, даже в самые глухие, печальные  исторические эпохи нельзя себе представить такого количества людей  отчаявшихся, людей, махнувших рукою, сколько их видится в эпохи  переходные. И рядом с этими отчаявшимися сколько людей, все позабывших,  все в себе умертвивших... все, кроме бесконечного аппетита!»

«Ташкентство», согласно неизменным представлениям российских «верхов» и обслуживающего их «образованного общества», как это точно схвачено  Салтыковым-Щедриным, всегда неразрывно связано с «людьми, питающимися лебедой»,  под которыми понимается не что иное, кроме как всё туземное население  России, то есть все «низы» России зараз.

Каково неизменное в своём существе представление «верхов» России о её «низах»?

Салтыков-Щедрин  отвечает, что «человек, питающийся лебедою» - это «явление очень  любопытное, в том отношении, что он не только не знает, но, по-видимому,  и не желает сытости.

Стоит он, скучившись в каком-то безобразном  муравейнике, и до того съежился и присмирел там, что никто даже не  интересуется знать, что это за масса такая, которая как будто колышется и  живет, но из которой в то же время не выходит ни единого живого звука.  Членораздельна ли она? способна ли выделить из себя какие-нибудь особи?  или же до того сплотилась и склеилась, что даже мысль не в силах  разложить ее?

Мрак, окружающий эти вопросы, до такой степени  густ, что многие воспользовались им, чтоб утверждать, что всякий  муравейник есть соединение безличных Иванов, которые все одинаково  снабжены толоконными животами и все одинаково ни на что не скалят зубы,  ничего не просят, кроме лебеды.

Это просто бесшумное стадо, пасущееся  среди всевозможных недоразумений и недомыслий, питающееся паскуднейшими  злаками, встающее с восходом солнца, засыпающее с закатом его, не  покорившее себе природу, но само покорившееся ей.

"Покуда  существовало крепостное право, - прибавляют защитники этого мнения, -  стадо, по крайней мере, было сыто и прилежно к возделыванью; теперь оно и  голодно, и вместо возделыванья поет по кабакам безобразные песни".

Таким  образом оказывается, что труд, как результат принуждения, и кабак, как  результат естественного влечения, - вот два полюса, между которыми  осужден метаться человек, питающийся лебедою.

Других определений не существует; по крайней мере, Ташкент цивилизованный, Ташкент интеллигентный не сумел отыскать их».

Но кто такой «ташкентец» в точном смысле этого образа и его «типажа»? - вопрошает Салтыков-Щедрин и отвечает:

«"Ташкентцы"  - имя собирательное. …"Ташкентец" - это просветитель [«Митрофан»,  Фонвизин. Недоросль]. Просветитель вообще, просветитель на всяком месте и  во что бы то ни стало; и притом просветитель, свободный от наук, но не  смущающийся этим, ибо наука, по мнению его, создана не для  распространения, а для стеснения просвещения. …

Он создал особенный  род просветительной деятельности - просвещения безазбучного, которое не  обогащает просвещаемого знаниями, не дает ему более удобных  общежительных форм, а только снабжает известным запахом.

Тот, кто  пьет херес tres vieux {очень старый}, считает себя просветителем  относительно того, кто пьет херес просто vieux {старый}; тот, кто пьет  херес vieux {старый}, считается просветителем всех, пьющих настойку и  водку.

Разумеется, это только пример; но я привожу его для того,  чтобы дать читателю понятие о градации.

Градацию эту он может перенести  во всякую другую сферу (например, в сравнительную сферу сюртуков и  поддевок, ресторанов и харчевен, кокоток, имеющих ложу в бельэтаже, и  кокоток, безнадежно пристающих к прохожему в Большой Мещанской, и т.п.),  лишь бы она кончалась человеком, «который ест лебеду». Это тот самый  человек, на котором окончательно обрушивается ташкентство всевозможных  родов и видов».

«Митрофаны не изменились. Как и во времена  Фонвизина, они не хотят знать арифметики, потому что приход и расход  сосчитает за них приказчик; они презирают географию, потому что кучер  довезет их куда будет приказано; они небрегут историей, потому что  старая нянька всякие истории на сон грядущий расскажет.

Одно право они упорно отстаивают - это право обуздывать, право свободно простирать руками вперед.

Митрофан на все способен, потому что на все готов.

Он специалист по части гражданского судопроизводства, потому что занимал деньги и не отдавал оных.
Он специалист по части уголовного судопроизводства, потому что давал затрещины и получал оные.
Он специалист по части администрации, потому что знает такие ругательства, которые могут в одно мгновение опалить человека.
Он специалист по части финансов, потому что все трактиры были свидетелями его финансовых операций.
Он медик, потому что страдал секретными болезнями.
Он акушер, потому что видал нагих женщин».

Но откуда такой неизбывный запрос на «ташкентцев» в России вообще, а в переходные эпохи, в особенности? Какими специфическими общественными характеристиками российских «верхов» обусловлен этот запрос?

Российским  «верхам» и обслуживающему их «образованному обществу», по словам  Салтыкова-Щедрина, всё время «чудится, что надо нечто разорить, чему-то  положить предел, что-то стереть с лица земли. Не полезное что-нибудь  сделать, а именно только разорить.

Ежели признаться по совести,  то это собственно мы и разумеем, говоря о процессе созидания. Наши так  называемые консерваторы суть расточители по преимуществу. Вселенная  кажется им наполненною скоровоспламеняющимися элементами, состоящими из  козней, крамол и измены. Со всем этим надо, конечно, покончить.

Но  к кому же обратиться? Кто возьмет на себя трудное обязательство  сражаться против козней некознедействующих и крамол некрамольствующих?

Кто, кроме Митрофана, этого вечно талантливого и вечно готового  человека, для которого не существует даже объекта движения и  исполнительности, а существует только самое движение и самая  исполнительность? Налетел, нагрянул, ушиб - а что ушиб? - он даже не  интересуется и узнавать об этом...

Времена усложняются. С каждым  годом борьба с жизнью делается труднее для эмпириков и невежд. Но  Митрофаны не унывают. Они продолжают думать, что карьера их только что  началась и что вселенная есть не что иное, как выморочное пространство,  которое им еще долго придется наполнять своими подвигами».

***

Если оценивать книгу М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа ташкентцы.  Картины нравов» (том 10-ый в 20-томном собрании сочинений  Салтыкова-Щедрина. - М.: «Художественная литература», 1970) с точки зрения рассмотренной темы в целом, то это произведение давно уже стало классической художественно-публицистической  иллюстрацией к социальной организации России прежней и, в не меньшей мере, РФ нынешней.

В нём Михаил Евграфович наиболее полно и  точно со знанием дела охарактеризовал период расцвета либеральных реформ  в России и бурного развития капитализма на «российской почве», состав,  личные и деловые качества, мотивацию «либеральных пенкоснимателей» и  «ловкачей-реформаторов», принципы и нормы (институты) их отношений между  собой и к подвластному им «народу», мотивы и цели всех их «реформ», «вставаний с колен», «перестроек», «ускорений» и «прорывов», насаждения «скреп стабильности» и самой «стабильности».

В равной мере  Салтыков-Щедрин в этом произведении резюмировал также и то, как господствующие  над Россией «верхи» понимают (а в действительности не понимают, не  способны понять и не хотят понимать) эксплуатируемый и ограбляемый ими  «народ», да и своё действительное место в мире и в мироздании тоже.

В принципе, обращаясь к современной РФ, можно было бы ограничиться  этой характеристикой периода «либеральных реформ» и «капиталистического  строительства» в целях «возрождения сверхдержавы», данной  Салтыковым-Щедриным в «Господах-ташкентцах», применив её к нынешнему  периоду с соответствующими изменениями.

Например, описанная Салтыковым-Щедриным система распределения не  только продуктов труда и самих трудов (работ, «профессиональных»  занятий), но и всех условий общественного воспроизводства между  социальными группами и внутри них опосредствуется ныне  финансово-распределительными талонами (титулами и средствами высшей  институциональной власти над общественным производством, а равно и  титулами прав требования товаров предъявителем их), симулякрами денег.

Самый близкий и понятный любому нынешнему обывателю пример  неизменности (стабильности) описанной Салтыковым-Щедриным системы  распределения - оплата труда в организациях (учреждениях) и на  предприятиях:

- Размер «оплаты трудов» начальства многократно (на порядок и более)  превышает средний размер оплаты труда нижней половины «трудового  коллектива» - это соответствует правилу «желать и получать в  излишестве». Чем выше «начальство» и, соответственно, организация  (вплоть до госкорпораций, госбанков или ЦБ РФ), тем больший разрыв в  оплате «трудов» его начальства и нижней половины «трудового коллектива»,  хотя и оплата их «трудов» вполне сопоставима с оплатой «трудов»  начальства в государственных организациях и предприятиях нижнего и  среднего уровня.

- Размер оплаты «трудов» приближенных к начальству «государственных  (полугосударственных или корпоративных) младенцев» или, иначе,  «цивилизующей гвардии» соответствует правилу «желать и получать сполна».

- Размер оплаты «трудов» тех, кто, составляя «актив» или «пионеров  цивилизации», выполняет поэтому функции «приводных ремней» начальства к  «трудовому коллективу» или к иному «объекту управления», соответствует  правилу «желать и получать, но не сполна».

- Оплата работ всех прочих «работников» в таком «трудовом коллективе» соответствует принципу «желать, но не получать желаемого».

Однако уже то, что касается распределения условий общественного  воспроизводства и специфики капиталистического развития РФ, есть вопрос,  за разрешением которого обращаться следует не к социологии, литературно  разработанной М.Е. Салтыковым-Щедриным, а к научной социологии, всецело  опирающейся на учение К. Маркса и последовательно развивающей его.

Это последнее и предполагается мною к публичному представлению здесь в  следующих частях раскрытия общей темы «Почему «не работают попытки  применения классовой теории» к РФ?», первые пять частей из которых уже опубликованы мною в своём личном блоге на ЖЖ.

капитализм, государство, Россия, история, либерализм, психология, социология

Previous post Next post
Up