Марксисты и государство
Одним из слабых мест советской версии марксизма являлась недооценка значения государства, как самостоятельного субъекта. Ленин цитировал в "Государстве и революции" Энгельса, утверждавшего - "государство возникло из потребности держать в узде противоположность классов; так как оно в то же время возникло в самых столкновениях этих классов, то оно по общему правилу является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства становится также политически господствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетенного класса". В такой трактовке бюрократии фактически отказывается в самостоятельной роли в историческом процессе, её объявляют лишь неким обслуживающим персоналом закулисных кукловодов. Воспринимающие действительность через призму такой теории нынешние интернет марксисты раз за разом повторяют банальности о том, что тот или иной правитель, якобы лишь служит интересам буржуазии как таковой.
Проблема в том, что сами классики марксизма вовсе не были так уж категоричны в суждениях и всякий раз, когда начинали заниматься конкретным политологическим анализом, а не общетеоретическими рассуждениями, рисовали куда более сложную картину. Маркс в своём "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта" указывает, что "исполнительная власть с её громадной бюрократической и военной организацией, с её многосложной и искусственной государственной машиной, с этим войском чиновников в полмиллиона человек рядом с армией ещё в полмиллиона, этот ужасный организм-паразит, обвивающий точно сетью всё тело французского общества и затыкающий все его поры, возник в эпоху абсолютной монархии, <...> Первая французская революция, поставившая себе задачу уничтожить все местные, территориальные, городские и провинциальные особые власти, чтобы создать гражданское единство нации, должна была развить далее то, что было начато абсолютной монархией, - централизацию, но вместе с тем она расширила объём, атрибуты и число пособников правительственной власти. Наполеон завершил эту государственную машину. Легитимная монархия и Июльская монархия не прибавили ничего нового, кроме большего разделения труда, увеличивавшегося по мере того, как разделение труда внутри буржуазного общества создавало новые группы интересов, следовательно - новые объекты государственного управления. Всякий общий интерес немедленно отрывался от общества, противопоставлялся ему как высший, всеобщий интерес, вырывался из сферы самодеятельности членов общества и делался предметом правительственной деятельности, - начиная от моста, школьного здания и коммунального имущества какой-нибудь сельской общины и кончая железными дорогами, национальным имуществом и государственными университетами Франции. Наконец, парламентарная республика оказалась в своей борьбе против революции вынужденной усилить, вместе с мерами репрессии, средства и централизацию правительственной власти. Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать её. Партии, которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассматривали захват этого огромного государственного здания, как главную добычу при своей победе. <...> при втором Бонапарте государство как будто стало вполне самостоятельным."
Итак, Маркс признаёт по меньшей мере автономию государственного аппарата, его стремление к саморасширению и захвату контроля над всеми сферами жизни общества, а также тенденцию к его укреплению с каждой новой революцией.
Но как же с утверждением, что государство непременно должно служить некоему классу? Об этом он пишет далее: "И тем не менее государственная власть не висит в воздухе. Бонапарт - представитель класса, и притом самого многочисленного класса французского общества, представитель парцельного крестьянства. Подобно тому как Бурбоны были династией крупной земельной собственности, а Орлеаны - династией денег, Бонапарты являются династией крестьян, т. е. французской народной массы. Избранником крестьян является не тот Бонапарт, который подчинялся буржуазному парламенту, а тот, который разогнал буржуазный парламент." Таким образом, государство у Маркса может представлять "самый многочисленный класс французского общества" и "народные массы", а также разгонять буржуазный парламент. Есть тут и отсылка, к тексту "Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г." из которого прямо следует, что не может быть никакого буржуазного господства вообще, поскольку сама буржуазия разнородна. Действительно, интересы банковского и торгового капитала зачастую противоречат интересам промышленного капитала, а мелкая буржуазия оказывается под ударам и первых и вторых, разоряемая и крупными конкурентами, и высокими процентами, и конечно высящимся над ней государством, стремящимся брать налоги и вымогать взятки.
Однако если в целом буржуазия не может ни над чем господствовать и лишь отдельные её группы могут лоббировать свои интересы в ущерб собратьям по классу, то о каком господстве пролетариата как класса может идти речь, ведь наёмные работники также неоднородны? Марксисты прекрасно знают об этом и наиболее ортодоксальные из них отказывают большинству наёмных работников в праве называться пролетариями. Пролетарии у них превращаются в некую богоизбранную привилегированную группу работников промышленности, которая на непонятных основаниях должна господствовать над всеми остальными, но господство их будет лишь условным, примерно таким же, как мнимое господство парцелльного крестьянства при Наполеоне III. В действительности речь идёт о том самом "захвате этого огромного государственного здания" группой самозваных представителей пролетариата в лице правильной партии. Итак, кучка людей мечтает править от имени меньшинства при этом утверждая, что представляет народ.
Но вернёмся к государству. Маркс пишет "между парцельными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их интересов не создаёт между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации, - они не образуют класса. Они поэтому неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь то через посредство парламента или через посредство конвента. Они не могут представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен вместе с тем являться их господином, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им свыше дождь и солнечный свет. Политическое влияние парцельного крестьянства в конечном счёте выражается, стало быть, в том, что исполнительная власть подчиняет себе общество."
На абзац выше указывалось, что бонапартистское государство выражает интересы крестьянского класса, а теперь выходит, что крестьяне никакого класса не образуют, и вообще главный их интерес якобы в том, чтобы над ними безраздельно господствовало государство. Маркс и сам признаёт противоречие, - "мне могут возразить: а крестьянские восстания в доброй половине Франции, а облавы, устраиваемые армией на крестьян, а массовые аресты, массовая ссылка крестьян?", и добавляет, - "Династия Бонапарта является представительницей не просвещения крестьянина, а его суеверия, не его рассудка, а его предрассудка, не его будущего, а его прошлого". Допустим, но правомерно ли говорить, что такое государство представляет крестьян, скорей уж оно самовластно правит страной манипулируя невежественными низами, да и то не слишком успешно, раз приходится давить бунты.
Энгельс по поводу самостоятельности государства высказывается ещё более определённо - "В виде исключения встречаются однако периоды, когда борющиеся классы достигают такого равновесия сил, что государственная власть на время получает известную самостоятельность по отношению к обоим классам, как кажущаяся посредница между ними"... Такова абсолютная монархия XVII и XVIII веков, бонапартизм первой и второй империи во Франции, Бисмарк в Германии." Однако если абсолютистское государство по меньшей мере 200 лет имело "известную самостоятельность" и значительную часть 19 века в разных странах Европы правили столь же самостоятельные "бонапартистские режимы", то не является ли эта самостоятельность как раз нормой, если не для всех, то для многих государств? Тем более, что история 20 века с его мировыми войнами, великой депрессией и длительным засильем кейнсианства как раз даёт пример резкого усиления бюрократии зажимающей капитал в тиски налогов и регулирования.
Здесь уместно привести мысль известной американской исследовательницы революций Теды Скочпол (книга "Государства и социальные революции" стр. 73-74). "Государственные организации с необходимостью соперничают, до определённой степени, с господствующим классом (классами) в присвоении ресурсов экономики и общества. И цели, на которые эти ресурсы после присвоения направляются, вполне могут отличаться от интересов существующего господствующего класса. Ресурсы могут использоваться для увеличения размеров и автономии государства. <...> Хотя и государство, и господствующие классы в широком плане разделяют заинтересованность в том, чтобы удерживать подчинённые классы на отведённом им месте в обществе и на работе в существующей экономике, собственные фундаментальные интересы государства в поддержании порядка и политического мира могут привести его (особенно в период кризиса) к уступкам в пользу подчинённых классов. Эти уступки могут быть сделаны за счёт интересов господствующего класса, но не вопреки собственным интересам государства по контролю над населением, сбору налогов и рекрутированию на военную службу."
Схожее суждение о самостоятельности государства высказывает и Кагарлицкий в своей книге "От империй к империализму". Для него такое признание является попыткой преодолеть явный кризис ортодоксального марксизма. Он пишет - "Возникает, казалось бы, неразрешимое противоречие: теория Маркса опирается на ряд явно неверных посылок, и следовательно "фактически" не верна, но все остальные теории ещё более ошибочны! Единственно возможный ответ состоит в том, что теория Маркса всё же верна, но не полна. Иными словами, существует некое недостающее звено, которое не было в полной мере проанализировано автором "Капитала", в силу чего и обнаруживаются нестыковки в его исторической схеме. Таким недостающим звеном, скорее всего, является институциональная роль государства."
Проблема в том, что сами классики марксизма вовсе не были так уж категоричны в суждениях и всякий раз, когда начинали заниматься конкретным политологическим анализом, а не общетеоретическими рассуждениями, рисовали куда более сложную картину. Маркс в своём "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта" указывает, что "исполнительная власть с её громадной бюрократической и военной организацией, с её многосложной и искусственной государственной машиной, с этим войском чиновников в полмиллиона человек рядом с армией ещё в полмиллиона, этот ужасный организм-паразит, обвивающий точно сетью всё тело французского общества и затыкающий все его поры, возник в эпоху абсолютной монархии, <...> Первая французская революция, поставившая себе задачу уничтожить все местные, территориальные, городские и провинциальные особые власти, чтобы создать гражданское единство нации, должна была развить далее то, что было начато абсолютной монархией, - централизацию, но вместе с тем она расширила объём, атрибуты и число пособников правительственной власти. Наполеон завершил эту государственную машину. Легитимная монархия и Июльская монархия не прибавили ничего нового, кроме большего разделения труда, увеличивавшегося по мере того, как разделение труда внутри буржуазного общества создавало новые группы интересов, следовательно - новые объекты государственного управления. Всякий общий интерес немедленно отрывался от общества, противопоставлялся ему как высший, всеобщий интерес, вырывался из сферы самодеятельности членов общества и делался предметом правительственной деятельности, - начиная от моста, школьного здания и коммунального имущества какой-нибудь сельской общины и кончая железными дорогами, национальным имуществом и государственными университетами Франции. Наконец, парламентарная республика оказалась в своей борьбе против революции вынужденной усилить, вместе с мерами репрессии, средства и централизацию правительственной власти. Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать её. Партии, которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассматривали захват этого огромного государственного здания, как главную добычу при своей победе. <...> при втором Бонапарте государство как будто стало вполне самостоятельным."
Итак, Маркс признаёт по меньшей мере автономию государственного аппарата, его стремление к саморасширению и захвату контроля над всеми сферами жизни общества, а также тенденцию к его укреплению с каждой новой революцией.
Но как же с утверждением, что государство непременно должно служить некоему классу? Об этом он пишет далее: "И тем не менее государственная власть не висит в воздухе. Бонапарт - представитель класса, и притом самого многочисленного класса французского общества, представитель парцельного крестьянства. Подобно тому как Бурбоны были династией крупной земельной собственности, а Орлеаны - династией денег, Бонапарты являются династией крестьян, т. е. французской народной массы. Избранником крестьян является не тот Бонапарт, который подчинялся буржуазному парламенту, а тот, который разогнал буржуазный парламент." Таким образом, государство у Маркса может представлять "самый многочисленный класс французского общества" и "народные массы", а также разгонять буржуазный парламент. Есть тут и отсылка, к тексту "Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г." из которого прямо следует, что не может быть никакого буржуазного господства вообще, поскольку сама буржуазия разнородна. Действительно, интересы банковского и торгового капитала зачастую противоречат интересам промышленного капитала, а мелкая буржуазия оказывается под ударам и первых и вторых, разоряемая и крупными конкурентами, и высокими процентами, и конечно высящимся над ней государством, стремящимся брать налоги и вымогать взятки.
Однако если в целом буржуазия не может ни над чем господствовать и лишь отдельные её группы могут лоббировать свои интересы в ущерб собратьям по классу, то о каком господстве пролетариата как класса может идти речь, ведь наёмные работники также неоднородны? Марксисты прекрасно знают об этом и наиболее ортодоксальные из них отказывают большинству наёмных работников в праве называться пролетариями. Пролетарии у них превращаются в некую богоизбранную привилегированную группу работников промышленности, которая на непонятных основаниях должна господствовать над всеми остальными, но господство их будет лишь условным, примерно таким же, как мнимое господство парцелльного крестьянства при Наполеоне III. В действительности речь идёт о том самом "захвате этого огромного государственного здания" группой самозваных представителей пролетариата в лице правильной партии. Итак, кучка людей мечтает править от имени меньшинства при этом утверждая, что представляет народ.
Но вернёмся к государству. Маркс пишет "между парцельными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их интересов не создаёт между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации, - они не образуют класса. Они поэтому неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь то через посредство парламента или через посредство конвента. Они не могут представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен вместе с тем являться их господином, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им свыше дождь и солнечный свет. Политическое влияние парцельного крестьянства в конечном счёте выражается, стало быть, в том, что исполнительная власть подчиняет себе общество."
На абзац выше указывалось, что бонапартистское государство выражает интересы крестьянского класса, а теперь выходит, что крестьяне никакого класса не образуют, и вообще главный их интерес якобы в том, чтобы над ними безраздельно господствовало государство. Маркс и сам признаёт противоречие, - "мне могут возразить: а крестьянские восстания в доброй половине Франции, а облавы, устраиваемые армией на крестьян, а массовые аресты, массовая ссылка крестьян?", и добавляет, - "Династия Бонапарта является представительницей не просвещения крестьянина, а его суеверия, не его рассудка, а его предрассудка, не его будущего, а его прошлого". Допустим, но правомерно ли говорить, что такое государство представляет крестьян, скорей уж оно самовластно правит страной манипулируя невежественными низами, да и то не слишком успешно, раз приходится давить бунты.
Энгельс по поводу самостоятельности государства высказывается ещё более определённо - "В виде исключения встречаются однако периоды, когда борющиеся классы достигают такого равновесия сил, что государственная власть на время получает известную самостоятельность по отношению к обоим классам, как кажущаяся посредница между ними"... Такова абсолютная монархия XVII и XVIII веков, бонапартизм первой и второй империи во Франции, Бисмарк в Германии." Однако если абсолютистское государство по меньшей мере 200 лет имело "известную самостоятельность" и значительную часть 19 века в разных странах Европы правили столь же самостоятельные "бонапартистские режимы", то не является ли эта самостоятельность как раз нормой, если не для всех, то для многих государств? Тем более, что история 20 века с его мировыми войнами, великой депрессией и длительным засильем кейнсианства как раз даёт пример резкого усиления бюрократии зажимающей капитал в тиски налогов и регулирования.
Здесь уместно привести мысль известной американской исследовательницы революций Теды Скочпол (книга "Государства и социальные революции" стр. 73-74). "Государственные организации с необходимостью соперничают, до определённой степени, с господствующим классом (классами) в присвоении ресурсов экономики и общества. И цели, на которые эти ресурсы после присвоения направляются, вполне могут отличаться от интересов существующего господствующего класса. Ресурсы могут использоваться для увеличения размеров и автономии государства. <...> Хотя и государство, и господствующие классы в широком плане разделяют заинтересованность в том, чтобы удерживать подчинённые классы на отведённом им месте в обществе и на работе в существующей экономике, собственные фундаментальные интересы государства в поддержании порядка и политического мира могут привести его (особенно в период кризиса) к уступкам в пользу подчинённых классов. Эти уступки могут быть сделаны за счёт интересов господствующего класса, но не вопреки собственным интересам государства по контролю над населением, сбору налогов и рекрутированию на военную службу."
Схожее суждение о самостоятельности государства высказывает и Кагарлицкий в своей книге "От империй к империализму". Для него такое признание является попыткой преодолеть явный кризис ортодоксального марксизма. Он пишет - "Возникает, казалось бы, неразрешимое противоречие: теория Маркса опирается на ряд явно неверных посылок, и следовательно "фактически" не верна, но все остальные теории ещё более ошибочны! Единственно возможный ответ состоит в том, что теория Маркса всё же верна, но не полна. Иными словами, существует некое недостающее звено, которое не было в полной мере проанализировано автором "Капитала", в силу чего и обнаруживаются нестыковки в его исторической схеме. Таким недостающим звеном, скорее всего, является институциональная роль государства."