Неоновый бог...
Неон…
Ярмарочный зазывала ночного города. Сирин без скал. Что-то не людское в его хищном прищуре раскосых арийских глаз. Что-то демоническое, неуловимое! Но, я поддаюсь…
Ну, здравствуй, тьма. Старая подруга. Потолкуем вновь, как в старые добрые… Спускаюсь. Смрад. Воздух стоит как нелепый часовой. Тень в маске лекаря чумы маячит передо мною. Повожу ладонью… Ушла, неслышно шелестя мантией. Ритм этого чрева оглушает. Люди, люди… Десять тысяч… Может больше… Все знакомые. Здесь всё население города, основанного царём-исполином, императором. Все говорят, не раскрывая ртов. Все слушают, не слыша. Никто не нарушает звучания моей тишины. Все исполняют кандомбле неоновому божеству. Кажется, Гюго писал о лирлонфа галерных гребцов. Да, гребцы на галерах… в такт. Механизм. Куда? Впереди пропасть. Все пришли сюда, в брюхо Бафомета. Даже я. Никто не прикоснётся к тишине. Никто не нарушит.
- Ну, здравствуй, тьма.
- Я не тьма, я - одиночество.
- Прости.
- Ничего, я не ревнива. Ты не удивлён?
- В моём положении?
- Ты прав. Впрочем, не всё ли равно!!? Я знаю, зачем ты пришёл, праправнук Бешеного. Не удивляйся - ты не единственный, я знавала всех, за исключением Святого. Он не покорился. Ты пришёл, потому, что в тебе растёт маленький большой ясень. И ты хочешь узнать. Задавай свой вопрос.
- А ты ответишь?
- …
- Когда ты пила с ними из их рога, ты сказала им, что будешь говорить со мной?
- Хитёр, хитёр…
И была тишина. «Глупцы» - беззвучно кричал я - «Тишина погубит вас. Она как меланома. Вырвите зёрнышко». Барабанная дробь дождя по крыше принесла бы больший эффект. Я ушёл. Чья-то ладонь раскачивала уличный фонарь, ореол света метался по мостовой, вырывая у тьмы её регалии - люк, обрывок газеты с фотографией какого-то рыжего, целующихся. Две пары усталых глаз уставились на меня. «Я такой же как вы». Дождь стекал с гранитной головы сына мавра.
Ну, здравствуй…
Ярмарочный зазывала ночного города. Сирин без скал. Что-то не людское в его хищном прищуре раскосых арийских глаз. Что-то демоническое, неуловимое! Но, я поддаюсь…
Ну, здравствуй, тьма. Старая подруга. Потолкуем вновь, как в старые добрые… Спускаюсь. Смрад. Воздух стоит как нелепый часовой. Тень в маске лекаря чумы маячит передо мною. Повожу ладонью… Ушла, неслышно шелестя мантией. Ритм этого чрева оглушает. Люди, люди… Десять тысяч… Может больше… Все знакомые. Здесь всё население города, основанного царём-исполином, императором. Все говорят, не раскрывая ртов. Все слушают, не слыша. Никто не нарушает звучания моей тишины. Все исполняют кандомбле неоновому божеству. Кажется, Гюго писал о лирлонфа галерных гребцов. Да, гребцы на галерах… в такт. Механизм. Куда? Впереди пропасть. Все пришли сюда, в брюхо Бафомета. Даже я. Никто не прикоснётся к тишине. Никто не нарушит.
- Ну, здравствуй, тьма.
- Я не тьма, я - одиночество.
- Прости.
- Ничего, я не ревнива. Ты не удивлён?
- В моём положении?
- Ты прав. Впрочем, не всё ли равно!!? Я знаю, зачем ты пришёл, праправнук Бешеного. Не удивляйся - ты не единственный, я знавала всех, за исключением Святого. Он не покорился. Ты пришёл, потому, что в тебе растёт маленький большой ясень. И ты хочешь узнать. Задавай свой вопрос.
- А ты ответишь?
- …
- Когда ты пила с ними из их рога, ты сказала им, что будешь говорить со мной?
- Хитёр, хитёр…
И была тишина. «Глупцы» - беззвучно кричал я - «Тишина погубит вас. Она как меланома. Вырвите зёрнышко». Барабанная дробь дождя по крыше принесла бы больший эффект. Я ушёл. Чья-то ладонь раскачивала уличный фонарь, ореол света метался по мостовой, вырывая у тьмы её регалии - люк, обрывок газеты с фотографией какого-то рыжего, целующихся. Две пары усталых глаз уставились на меня. «Я такой же как вы». Дождь стекал с гранитной головы сына мавра.
Ну, здравствуй…