И вот я на пороге собственной свадьбы. Через четыре дня, 18 октября 2011 года, я сочетаюсь браком. Судьба, словно бы в насмешку над моей декларацией жизни, уготовила мне едкий сюрприз - ради сохранения собственной семьи я должен отбросить всё, что обретено мною в борьбе с собственной природой. Я должен вновь вооружиться пещерными инстинктами. Что ж, я готов. Да, я готов. Никогда не думал, что смогу это написать потому, что мне всегда казалось - к этому нельзя подготовиться. Но, свершилось - все приготовления сделаны, все нужные в таких случаях распоряжения отданы, музыканты со своим репертуаром утверждены, персонал нанят, меню и провизия подготовлены… Вроде бы всё! Ничего не забыл?! Нет.
I. Как это начиналось.
В 11-й серии 3-го сезона американского сериала «Юристы Бостона» герой Джемса Спейдера, адвокат Алан Шор, в своей защитительной речи произносит любопытный пассаж: «В Африке слоны сходят с ума - насилуют носорогов, убивают людей, нападают друг на друга, впадают в панику без причины. Эти умные чувствительные гиганты ведут себя очень, очень странно. Причиной тому - убийственная, безжалостная травма, стресс; будь то огонь браконьеров по ним и их семьям, или мелиорация земель, сжимающая и уничтожающая их исконную среду обитания… Глубокие и необратимые искажения во всём, что они знаю о своём слоновьем мире!». Я напрягся - это был смутный знак. Символ нового замаячил передо мною своим призывным огнём.
Во-первых, коллективное бессознательное землян уже осознало и приняло тот факт, что жизнь на планете уже не будет прежней. И, во-вторых, я понял, что искать следует в Африке. Моё терпение было достойно вознаграждено - вот оно: в национальном заповеднике Самбуту, что в Кении, в прошлом году смотритель обнаружил львицу (местные самбуту звали её Камуньяк), приютившую телёнка сернобыка. Тут же заговорили о сенсации - детёныш пробыл с ней рекордные 14 дней. Две недели (!), две недели длился шабаш противоестественных сил. Две недели над экваториальной Африкой, колыбелью всего дышащего, раздавался голос протеста против самой справедливой из всех регулирующих сил, известных планете. Но природа не прощает бунт. Нынешний бунт завтра становится нормой жизни. Львица усыновила свою добычу от одиночества. В самом раннем детстве люди уничтожили её прайд, оставшиеся разбежались по саванне. И чем далее эти изгнанники удалялись от исконной территории своего прайда, тем громче внутри них роптал генетический код, тысячелетиями отвечавший за сплочённость. Возможно, Камуньяк осталась одна и саванна не сохранила для неё пьянящего запаха родной семьи. Так или иначе, человек нанёс ей ТАКУЮ травму, что незыблемый порядок мироздания вдруг утратил своё священное значение.
Хранитель традиций - старый крокодил - чьи отважные предки долгое время были хозяевами этой красивой планеты, стал свидетелем этих событий. Он проделал долгий путь из густых зарослей рогоза в верховьях Нила, чтобы воочию убедиться в том, что времена, о которых ему рассказывали его мудрые предки, не за горами. Крокодил устало закрыл веки и скрылся в прибрежной тине.
II. МЫ/WE
Открыв для себя новый мир, завязав новые непрочные социальные связи, знакомства, мы перестали узнавать себя. Близкое общение с людьми различных убеждений, взглядов, национальностей, профессий, различного мировоззрения, гражданства, достатка смешало в нас все культурные слои, какие только можно представить и в конечном итоге подтолкнуло к формированию универсальной формулы как эффективного средства межличностной коммуникации. В самом деле, общаясь с японцами и итальянцами, финнами и британцами, атеистами и верующими, антиглобалистами и антисемитами, юристами и художниками, гомосексуалистами и бизнесменами, поневоле понимаешь, как важно постоянно держать себя в форме, одинаково приемлемой для всех, чтобы не задеть достоинство каждого. Любой человеческой общности присущи поведенческие крайности, наличие которых считается признаком хорошего тона, но отсутствие - нейтрально. Погружение в неродную для нас этнокультурную среду выработало у нас почти рефлекторные реакции, направленные на создание нейтральной для всех наших vis-à-vis атмосферы общения. При этом не следовало забывать и о продуктивности общения (хотя бы ради того, чтобы оно не стало фатическим).
В итоге этого супертренажа мы, как и следовало ожидать, значительно отошли от поведенческих стереотипов, присущих той среде, куда корнями восходит наш, дряхлый как само время, род. Это не могло пройти мимо зорких глаз общественного мнения, этакого ока, пристально наблюдающего за отклонениями от устоявшейся модели поведения членов социума. От нас безмолвно требовалось не разрывать устоявшейся формулы родственных связей во имя собственного спасения. Наши возражения, о том, что эта формула устарела и была актуальна для времён, когда выживание членов рода было под сомнением, были также безмолвно отвергнуты. Люди объединялись в роды, племена, трибы, фратрии лишь с одной целью - успешно противостоять внешней угрозе, сплотив для этого коллективные усилия. Говорить о торжестве личности над массой не приходилось - в этой среде не приветствовалось интеллектуальное разнообразие. Но, весьма ценилось физическое единообразие. Именно поэтому, народы, сохранившие реликтовые формы социальной организации не преуспели в искусствах, но воинственность их, позволяла захватывать чужие народы вместе с культурными вершинами. Далее следовала культурная экспансия побеждённых на своих победителей. В итоге победители переняли у своих гоев их культурные достижения, но сами культурнее не стали. Семь коров тощих пожрут семь коров тучных, но сами тучнее не станут.
Мы ослушались. Сделав шаг в сторону от своей природы, мы нарушили справедливое с ней равновесие, и при том не подозревали, что природа нанесёт ответный удар. Однако, возмездие не заставило себя долго ждать. Меч Гедеона опустился на наши головы в виде городского одиночества. И вот однажды, случилось. Мы ощутили нечто такое, что можно назвать «лёгкой» деформацией дневного света. Мы шли по улице и чувствовали что стены домов вдруг пали: жители муравейника, словно сквозь стены, пристально смотрели на нас. Домохозяйка из ближайшего дома уставила на нас свой тяжёлый, совиный взгляд, не переставая при этом протирать тарелку рушником. А в том доме отец семейства глядел из-за газеты, слегка свесив на бок отяжелевшую от вечернего пива голову, с балкона детишки показывали на нас пальцами… На мгновение даже показалось, что мы не так одиноки.
III. Я
Порой меня не покидает стойкое ощущение, что люди меня боятся. Нет, не физически. А, как-то по-другому. Остерегаются, что ли… Люди чураются прокажённых и глубокой пропасти. Во мне боятся не проказы. Ко мне боятся подойти как к краю глубокой пропасти. Порой мне хочется вновь стать шестнадцатилетним, чтобы рассказать той белокурой девочке, что каждую неделю ехала со мною в одном автобусе, о хасидах и каббале, о Мишель и Наташе, с которыми я ещё познакомлюсь… И ещё о многом другом. Блуждая по лабиринту собственных страстей и злых пороков, меняя города на города, я наталкиваюсь на собственного минотавра, тяжело и неровно, по-телячьи, сопящего в самом тёмном уголке меня. Но что это?! Чудище ранено, лежит, вытянувши свои ноги… Тень водит рукой в коричневой перчатке по нервно подрагивающим ушам чудища. Это Лилит, дух ночи.
Ночами во мне кричит чёрная мандрагора. Крик её сводит меня с ума. От её запаха я немею. Каждую ночь она забирает у меня по одному близкому мне человеку, возвращая их днём. Следующей же ночью мука повторяется. Человек, на долю которого выпали многие испытания, нередко погибает. Те же, кому фортуна улыбнулась, никогда уже не будут прежними. Они выходят из испытаний очищенными или озлобленными. И этот отпечаток останется на всю последующую жизнь. Ничто уже их не исправит. Таким был сценарий фантастического шоу под названием жизнь.
P.S. Я обязательно вернусь к вам. Вот только поставлю семью на ноги. И вернусь. Лет через сорок. Ну, а дальше будь что будет.
С богом!