Нации и национализм
Поскольку в ряде дискуссий выяснилось, что нацию некоторые полагают древним, архаичным явлением, решил подготовить краткий экскурс в историю наций и национализма.
Для начала стоит понять, что национальная идентичность, являющаяся одной из основных для большинства индивидов сегодня, сравнительно новое явление. Антропологи изучающие архаические племена не находят прямых аналогов национального самосознания. Люди из таких обществ идентифицируют себя прежде всего как членов определённого рода, племени или союза племён. Представители другого племени, даже близкие по культуре и языку, своими уже не воспринимаются. Вернее их обычно признают за людей (не случайно у таких народов самоназвание обычно переводится просто как "человек"), но не обязательно дружественных, в то время как чуждых по культуре и языку за полноценных людей уже не держат. Если чужаки более примитивны их могут считать не лучше животных, если равны, то ущербными людьми, если сильно превосходят, то воспринимают как полубогов. В любом случае обычными людьми они не считаются. Даже для самых слаборазвитых племён знакома ксенофобия, то есть страх и отрицательное отношение к инородцам, но вот сравнимые с национализмом развитые представления о себе, как о некой общности (за пределами круга родственников и соплеменников) отсутствуют.
В социумах перешедших от "дикости" к "варварству", с вызреванием военной демократии оформляется новый тип политии - вождество. Его не стоит путать с племенем, племя может быть ацефальным (не иметь лидера) либо возглавляться предводителем чья власть держится на авторитете (антропологи иногда называют таковых бигменами, чтобы не путать с вождями). Вождь же кроме авторитета обладает дружиной, то есть правом и возможностью применить насилие для осуществления своей власти. Нередко вожди покоряют множество племён и других вождеств создавая сложные сообщества под своей властью. В таких сообществах могут быть люди разной культуры и языка, но их объединяет лояльность и подчинение вождю и его воинам. Соответственно принадлежность к вождеству становится новой категорией для самоидентификации.
Переход от вождества к государственности (если случается), то бывает достаточно плавным, его маркеры - стабилизация политических институтов и фиксация обычного права. Другими словами власть начинает опираться не только на авторитет и легальное насилие, но и на закон. С этого времени принадлежность к политии, будь то гражданство в полисе или подданство в империи, становится одной из важнейших категорий в которых мыслит себя человек. Однако прямого соответствия между современным национальным самосознанием и тогдашним восприятием принадлежности к государству всё ещё нет. Например для древних греков важна была принадлежность к общине граждан полиса, а такие же греки из других полисов были чужими и если кто-то переселялся в соседний город-государство, то почти ни при каких обстоятельствах не мог рассчитывать на гражданство (причём не только сам мигрант, но и его потомки). С другой стороны территориальные империи (вроде Персидской) всегда представляли собой конгломерат самых разных чересполосно проживающих народов и культур объединённых имперской властью.
Второй важнейшей категорией самоидентификации в ту эпоху являлась религия, даже у древних греков большую роль играла общность веры, например на крупнейшее религиозное мероприятие - Олимпийские игры, допускались только греки. В период же средневековья, с распространением мировых религий, именно принадлежность к одной из конфессий выходит едва ли не на первое место. Единоверец говорящий на другом языке становится ближе язычника или еретика близкого по языку и культуре.
Третьей по важности идентичностью древности и средневековья являлась сословная. Аристократы разных государств были гораздо ближе друг другу чем к собственным простолюдинам, то же можно сказать про купцов и прочие категории. Каждое сословие имело внутри себя привязанные к конкретной территории объединения, это крестьянские общины, городские коммуны, ремесленные цехи, купеческие гильдии, дворянские корпорации.
Наконец, важную роль играла региональная идентичность. Даже ещё в 19 веке большая часть французов при переписях идентифицировала себя прежде всего, как бургундцы, провансальцы, гасконцы, бретонцы. А в России крестьяне в первую очередь считали себя туляками, вятчанами, ярославцами, костромичами, калуцкими и т.д.
Наконец, никуда не ушло и понимании близости языка. Русская ПВЛ в самом начале указывает на общность славян, которая определяется именно через язык. В Священной Римской империи подданные по языкам делились на германцев, итальянцев, французов (восточная часть современной Франции входила в Средние века в Германскую империю) и славян.
Таким образом, человек средневековья на вопрос кто он ответил бы в первую очередь про религиозную принадлежность, потом про подданство, про сословие, про родную провинцию, но на вопрос о национальной принадлежности вряд ли понял бы о чем речь.
Откуда же и когда взялись современные представления о нации? Само слово имеет латинское происхождение. Как известно
варварские вождества оседали на территории поздней Римской империи, причём нередко с согласия самих римлян. Такие компактно проживающие общности инородцев римляне и называли нациями, тогда как римский народ обозначали словом популюс. Позже (в средневековье) значение термина несколько изменилось и под "нациями" стали понимать своего рода землячества. Так группа студентов из одной местности учащаяся в университете на чужбине называлась "нация". В Парижском университете было несколько таких "наций", например нормандская и английская.
Только к 17 веку под нацией стали понимать жителей некоего государства, но не всех, а лишь дворянство. Такая "нация" была объединена фигурой короля с которым у неё были взаимные права и обязательства. Именно о таких дворянских нациях вели речь ещё в 18 веке, а дальше наступила новая эпоха. Понятие нации начало распространятся на всё более широкие слои населения и сами эти слои начинали всё более ассоциировать себя с нацией. Начиная с 18 века нациестроительство шло тремя путями:
Во-первых, одна за другой стали происходить буржуазные революции и кое-где они заканчивались освобождением от власти монарха и учреждением новой или переучреждением старой государственности. Новые элиты, навроде той что образовалась в США или в революционной Франции, распространяли понятие нации если не на всё, то на большинство свободного мужского половозрелого населения. Теперь именно вновь созданная гражданская нация вместо монарха стала источником власти и легитимности правительства. Первоначально такие гражданские нации укоренились на Американском континенте (как США в Северной Америке, так и Латиноамериканские государства в Центральной и Южной). В Европе близкие принципы в итоге восторжествовали во всё той же Франции после многочисленных пертурбаций 19 века. Не случайно именно французские учёные осмыслили и подняли на щит теорию гражданской нации, объявив принадлежность к государству главным её признаком. Сегодня эта идея торжествует по всему миру и объявляется чуть ли не эталоном.
Второй путь формирования нации был проторен немцами. Французская оккупация времён наполеоновских войн возмутила немецкий образованный класс, очень скоро в его среде расцвёл романтический национализм. Именно немцы стали утверждать, что нация в первую очередь определяется через общность языка и культуры, а также предполагает единое происхождения (иногда намекали и на расовую однородность). Именно из их теорий выросла примордиалистская концепция происхождения этничности и сам этно-национализм, впитавший древние ксенофобские элементы свойственные любому социуму. Всё это было закономерно, ведь в отличии от французов у немцев не было единого государства, они проживали на территории нескольких десятков германских государства и анклавами по всей Восточной Европе. Причём предполагалось, что единое национальное государство разделённому народу предстоит создать, в идеале оно должно быть моноэтничным, но если на его территории оказались инородцы, то их нужно либо ассимилировать либо изгнать. Немецкий подход к нации уже скоро стал чрезвычайно популярен среди малых этносов давно включённых в великие империи.
Как только империю затрагивала модернизация у этих нац. меньшинств формировалась собственная интеллигенция, которая загружала в голову европейскую теорию национализма немецкой выделки и осознавала, что народец из которого они происходят не просто группа условных горных овцеводов, а НАЦИЯ. Потом эти интеллигентики отправлялись на малую Родину в качестве учителей или врачей и агитировали своих односельчан, а там уже и до национально-освободительного движения было недалеко. Конечно подлинный успех их ждал только в случае, если такое движение поддерживала какая-то соседняя империя или иное влиятельное государство.
Третий путь нацбилдинга был характерен для империй. Как и в случае с гражданским национализмом здесь главным инициатором выступала политическая элита, но границы будущей имперской нации пролегали не по границам империи, наоборот происходил отбор одной или нескольких языковых и культурных общностей для создания будущей имперской нации, тогда как остальных записывали во второй сорт. В Российской империи таковыми должны были стать русские в которые записывали всех восточных славян без разбора, причём вход в русские был открыт и для прочих православных подданных империи. В Великобритании англичан, шотландцев всех мастей, валлийцев и ирландских протестантов попытались сплавить в британскую нацию.
Апофеоз нациестроительства в большинстве европейских государств пришёлся на конец 19 века. Везде где процесс происходил
- Во-первых, вместо прежних языков интернационального общения (для образованных людей), коими были вначале латынь, а потом французский, насаждался национальный язык. Он был нужен новой состоящей из призывников армии (где все новобранцы должны были понимать приказы командира). Новой разветвлённой бюрократии, чьи инструкции, решения и прочие документы должны были быть понятны всем. Новой системе всеобщего образования, которой опять же требовалось, чтобы все ученики понимали учителей. Наконец, новым национальным СМИ ориентировавшимся на широкие слои населения, а не на узкий слой образованных, как раньше.
- Во-вторых, национальная интеллигенция, писавшая на выше означенном языке, формировала миф о общем происхождении нации, её историческом пути от победы к победе, её героях эти победы одерживавших. Было совершенно не важно насколько всё это имело отношение к реальности, даже если герои были реальными деятелями прошлого всё равно их дела в мифе были искажены за счёт осовремененной мотивации. Другими словами сам "герой" при жизни просто хотел захватить и пограбить соседнюю землицу, а в национальном мифе он всё это делал ради "собирания земель" и потому, что уже тогда мечтал о едином национальном государстве.
- В-третьих, формировался комплекс национальных атрибутов, от флага, герба и гимна государства, до ритуалов поминовения павших на войнах, национального костюма, национальной музыки, народного танца (на самом деле всё это были новоделы по мотивам крестьянских традиций).
- В-четвёртых, всё выше перечисленное внедрялось в сознание населения через всеобщее школьное образование, СМИ, армию, государственный аппарат.
Те страны которым удалось таким образом убедить своё население в том, что государство для них не просто "стационарный бандит", а буквально "отец родной" и коллективный выразитель воли всего народа, сумели продержаться в Первой мировой войне, опираясь на готовность своих жителей жертвовать жизнью и здоровьем ради победы. Те же у кто в вопросах нацбилдинга отстали, как Российская империя, или не смогли идти таким путём по объективным причинам, как Австро-Венгрия, пали просто потому что их население однажды отказалось сражаться.
Подводя итоги должен отметить, что ошибочно полагать будто объективно существовавшие "древние" нации породили национализм, наоборот модернный национализм взятый на вооружение интеллигентами и политиками сформировал нации, сделав именно национальную идентичность (в том или ином подвиде) основной для большинства индивидов в наше время. Рано хоронить национализм и сегодня. Конечно государства поддерживают его уже не так рьяно, но идеи посеянные в головы населения выветриваются не так быстро, а поток инокультурных мигрантов актуализирует их вновь вновь.
Для начала стоит понять, что национальная идентичность, являющаяся одной из основных для большинства индивидов сегодня, сравнительно новое явление. Антропологи изучающие архаические племена не находят прямых аналогов национального самосознания. Люди из таких обществ идентифицируют себя прежде всего как членов определённого рода, племени или союза племён. Представители другого племени, даже близкие по культуре и языку, своими уже не воспринимаются. Вернее их обычно признают за людей (не случайно у таких народов самоназвание обычно переводится просто как "человек"), но не обязательно дружественных, в то время как чуждых по культуре и языку за полноценных людей уже не держат. Если чужаки более примитивны их могут считать не лучше животных, если равны, то ущербными людьми, если сильно превосходят, то воспринимают как полубогов. В любом случае обычными людьми они не считаются. Даже для самых слаборазвитых племён знакома ксенофобия, то есть страх и отрицательное отношение к инородцам, но вот сравнимые с национализмом развитые представления о себе, как о некой общности (за пределами круга родственников и соплеменников) отсутствуют.
В социумах перешедших от "дикости" к "варварству", с вызреванием военной демократии оформляется новый тип политии - вождество. Его не стоит путать с племенем, племя может быть ацефальным (не иметь лидера) либо возглавляться предводителем чья власть держится на авторитете (антропологи иногда называют таковых бигменами, чтобы не путать с вождями). Вождь же кроме авторитета обладает дружиной, то есть правом и возможностью применить насилие для осуществления своей власти. Нередко вожди покоряют множество племён и других вождеств создавая сложные сообщества под своей властью. В таких сообществах могут быть люди разной культуры и языка, но их объединяет лояльность и подчинение вождю и его воинам. Соответственно принадлежность к вождеству становится новой категорией для самоидентификации.
Переход от вождества к государственности (если случается), то бывает достаточно плавным, его маркеры - стабилизация политических институтов и фиксация обычного права. Другими словами власть начинает опираться не только на авторитет и легальное насилие, но и на закон. С этого времени принадлежность к политии, будь то гражданство в полисе или подданство в империи, становится одной из важнейших категорий в которых мыслит себя человек. Однако прямого соответствия между современным национальным самосознанием и тогдашним восприятием принадлежности к государству всё ещё нет. Например для древних греков важна была принадлежность к общине граждан полиса, а такие же греки из других полисов были чужими и если кто-то переселялся в соседний город-государство, то почти ни при каких обстоятельствах не мог рассчитывать на гражданство (причём не только сам мигрант, но и его потомки). С другой стороны территориальные империи (вроде Персидской) всегда представляли собой конгломерат самых разных чересполосно проживающих народов и культур объединённых имперской властью.
Второй важнейшей категорией самоидентификации в ту эпоху являлась религия, даже у древних греков большую роль играла общность веры, например на крупнейшее религиозное мероприятие - Олимпийские игры, допускались только греки. В период же средневековья, с распространением мировых религий, именно принадлежность к одной из конфессий выходит едва ли не на первое место. Единоверец говорящий на другом языке становится ближе язычника или еретика близкого по языку и культуре.
Третьей по важности идентичностью древности и средневековья являлась сословная. Аристократы разных государств были гораздо ближе друг другу чем к собственным простолюдинам, то же можно сказать про купцов и прочие категории. Каждое сословие имело внутри себя привязанные к конкретной территории объединения, это крестьянские общины, городские коммуны, ремесленные цехи, купеческие гильдии, дворянские корпорации.
Наконец, важную роль играла региональная идентичность. Даже ещё в 19 веке большая часть французов при переписях идентифицировала себя прежде всего, как бургундцы, провансальцы, гасконцы, бретонцы. А в России крестьяне в первую очередь считали себя туляками, вятчанами, ярославцами, костромичами, калуцкими и т.д.
Наконец, никуда не ушло и понимании близости языка. Русская ПВЛ в самом начале указывает на общность славян, которая определяется именно через язык. В Священной Римской империи подданные по языкам делились на германцев, итальянцев, французов (восточная часть современной Франции входила в Средние века в Германскую империю) и славян.
Таким образом, человек средневековья на вопрос кто он ответил бы в первую очередь про религиозную принадлежность, потом про подданство, про сословие, про родную провинцию, но на вопрос о национальной принадлежности вряд ли понял бы о чем речь.
Откуда же и когда взялись современные представления о нации? Само слово имеет латинское происхождение. Как известно
варварские вождества оседали на территории поздней Римской империи, причём нередко с согласия самих римлян. Такие компактно проживающие общности инородцев римляне и называли нациями, тогда как римский народ обозначали словом популюс. Позже (в средневековье) значение термина несколько изменилось и под "нациями" стали понимать своего рода землячества. Так группа студентов из одной местности учащаяся в университете на чужбине называлась "нация". В Парижском университете было несколько таких "наций", например нормандская и английская.
Только к 17 веку под нацией стали понимать жителей некоего государства, но не всех, а лишь дворянство. Такая "нация" была объединена фигурой короля с которым у неё были взаимные права и обязательства. Именно о таких дворянских нациях вели речь ещё в 18 веке, а дальше наступила новая эпоха. Понятие нации начало распространятся на всё более широкие слои населения и сами эти слои начинали всё более ассоциировать себя с нацией. Начиная с 18 века нациестроительство шло тремя путями:
Во-первых, одна за другой стали происходить буржуазные революции и кое-где они заканчивались освобождением от власти монарха и учреждением новой или переучреждением старой государственности. Новые элиты, навроде той что образовалась в США или в революционной Франции, распространяли понятие нации если не на всё, то на большинство свободного мужского половозрелого населения. Теперь именно вновь созданная гражданская нация вместо монарха стала источником власти и легитимности правительства. Первоначально такие гражданские нации укоренились на Американском континенте (как США в Северной Америке, так и Латиноамериканские государства в Центральной и Южной). В Европе близкие принципы в итоге восторжествовали во всё той же Франции после многочисленных пертурбаций 19 века. Не случайно именно французские учёные осмыслили и подняли на щит теорию гражданской нации, объявив принадлежность к государству главным её признаком. Сегодня эта идея торжествует по всему миру и объявляется чуть ли не эталоном.
Второй путь формирования нации был проторен немцами. Французская оккупация времён наполеоновских войн возмутила немецкий образованный класс, очень скоро в его среде расцвёл романтический национализм. Именно немцы стали утверждать, что нация в первую очередь определяется через общность языка и культуры, а также предполагает единое происхождения (иногда намекали и на расовую однородность). Именно из их теорий выросла примордиалистская концепция происхождения этничности и сам этно-национализм, впитавший древние ксенофобские элементы свойственные любому социуму. Всё это было закономерно, ведь в отличии от французов у немцев не было единого государства, они проживали на территории нескольких десятков германских государства и анклавами по всей Восточной Европе. Причём предполагалось, что единое национальное государство разделённому народу предстоит создать, в идеале оно должно быть моноэтничным, но если на его территории оказались инородцы, то их нужно либо ассимилировать либо изгнать. Немецкий подход к нации уже скоро стал чрезвычайно популярен среди малых этносов давно включённых в великие империи.
Как только империю затрагивала модернизация у этих нац. меньшинств формировалась собственная интеллигенция, которая загружала в голову европейскую теорию национализма немецкой выделки и осознавала, что народец из которого они происходят не просто группа условных горных овцеводов, а НАЦИЯ. Потом эти интеллигентики отправлялись на малую Родину в качестве учителей или врачей и агитировали своих односельчан, а там уже и до национально-освободительного движения было недалеко. Конечно подлинный успех их ждал только в случае, если такое движение поддерживала какая-то соседняя империя или иное влиятельное государство.
Третий путь нацбилдинга был характерен для империй. Как и в случае с гражданским национализмом здесь главным инициатором выступала политическая элита, но границы будущей имперской нации пролегали не по границам империи, наоборот происходил отбор одной или нескольких языковых и культурных общностей для создания будущей имперской нации, тогда как остальных записывали во второй сорт. В Российской империи таковыми должны были стать русские в которые записывали всех восточных славян без разбора, причём вход в русские был открыт и для прочих православных подданных империи. В Великобритании англичан, шотландцев всех мастей, валлийцев и ирландских протестантов попытались сплавить в британскую нацию.
Апофеоз нациестроительства в большинстве европейских государств пришёлся на конец 19 века. Везде где процесс происходил
- Во-первых, вместо прежних языков интернационального общения (для образованных людей), коими были вначале латынь, а потом французский, насаждался национальный язык. Он был нужен новой состоящей из призывников армии (где все новобранцы должны были понимать приказы командира). Новой разветвлённой бюрократии, чьи инструкции, решения и прочие документы должны были быть понятны всем. Новой системе всеобщего образования, которой опять же требовалось, чтобы все ученики понимали учителей. Наконец, новым национальным СМИ ориентировавшимся на широкие слои населения, а не на узкий слой образованных, как раньше.
- Во-вторых, национальная интеллигенция, писавшая на выше означенном языке, формировала миф о общем происхождении нации, её историческом пути от победы к победе, её героях эти победы одерживавших. Было совершенно не важно насколько всё это имело отношение к реальности, даже если герои были реальными деятелями прошлого всё равно их дела в мифе были искажены за счёт осовремененной мотивации. Другими словами сам "герой" при жизни просто хотел захватить и пограбить соседнюю землицу, а в национальном мифе он всё это делал ради "собирания земель" и потому, что уже тогда мечтал о едином национальном государстве.
- В-третьих, формировался комплекс национальных атрибутов, от флага, герба и гимна государства, до ритуалов поминовения павших на войнах, национального костюма, национальной музыки, народного танца (на самом деле всё это были новоделы по мотивам крестьянских традиций).
- В-четвёртых, всё выше перечисленное внедрялось в сознание населения через всеобщее школьное образование, СМИ, армию, государственный аппарат.
Те страны которым удалось таким образом убедить своё население в том, что государство для них не просто "стационарный бандит", а буквально "отец родной" и коллективный выразитель воли всего народа, сумели продержаться в Первой мировой войне, опираясь на готовность своих жителей жертвовать жизнью и здоровьем ради победы. Те же у кто в вопросах нацбилдинга отстали, как Российская империя, или не смогли идти таким путём по объективным причинам, как Австро-Венгрия, пали просто потому что их население однажды отказалось сражаться.
Подводя итоги должен отметить, что ошибочно полагать будто объективно существовавшие "древние" нации породили национализм, наоборот модернный национализм взятый на вооружение интеллигентами и политиками сформировал нации, сделав именно национальную идентичность (в том или ином подвиде) основной для большинства индивидов в наше время. Рано хоронить национализм и сегодня. Конечно государства поддерживают его уже не так рьяно, но идеи посеянные в головы населения выветриваются не так быстро, а поток инокультурных мигрантов актуализирует их вновь вновь.