Ревю синематографик #4
#1. Платоническая смерть
"Не сдавайся" - крайне неудачный перевод для крайне удачного (кто бы что ни говорил) фильма Гаса Ван Сента. Достаточно досмотреть до двадцатой минуты, чтобы понять, что Restless - ни пафосная драма, ни великое крушение надежд, ни даже голливудская меланхолия, странный во всех смыслах жанр.
Юноша с именем Енох (его играет Генри Хоппер, сын покойного Денниса Хоппера) страдает классической для кино инфантильной травмой - потерей родителей в автокатастрофе и даже имеет свой предсмертный опыт - несколько месяцев он пробыл в коме. С тех пор его неизбывно тянет на чужие похороны, могилы своих родственников, и, наверное, чтобы быть последовательным в своём некромантском помешательстве, он заводит себе призрака, исполняющего роль то ли ангела-хранителя, то ли праздношатающегося - японца-камикадзе Хироку. Словом, Енох - некто вроде джармушевского мертвеца, такого же лаконичного и такого же неуклонного в движении к своей смерти. Вот только минуте на двадцатой становится ясно, что на этот раз фаталист не он, а его случайная подруга Аннабель, милая девушка, обладающая чертами мальчика и страдающая от неизлечимой болезни. Словом, Restless фильм-ожидание, причём с таким ожидаемым концом, что в него даже не хочется верить.
Ван Сент снимает невероятно светло и радостно, как это только можно сделать, снимая на кладбище, похоронах или в морге. Если бы было понятие платонической смерти, то примера лучше, чем Restless для него и не сыскать. Пособие по переступанию через границу, исполненное в лучших традициях романтистов и экзистенциалистов, разворачивается на спокойных кинематографических пространствах, словно влюбленные дети уже умерли.
С точки зрения сценопостроения «Не сдавайся» снят без сучка и задоринки. Предсказуемый исход истории в сочетании с классическими для кино приёмами выливается в то, что и без того светлая картина обретает известную лёгкость просмотра - качество, нечастое для сегодняшнего кинематографа. Вообще, если и можно воплотить в жизнь эту историю, то по-другому её снять - значит безнадежно испортить. Концовка Restless’а почему-то вызывает в памяти концовку «451 по Фаренгейту», где умирающий старик-книга «Уир Гермистон» Стивенсона передаёт своё бесценное знание молодому книгохранителю. Кстати и у Ван Сента есть своеобразная книжная линия - вообще, казалось, потерянный приём.
Герои красивы, ландшафты приятны, привидения добры, неизбежности сглажены. Если попробовать перевести картину в музыкальное пространство, то получится что-то вроде достопамятного Sunday morning Velvet underground’а & Nico, кстати, под титры сама Нико и появляется. Словом, надо смотреть и слушать.
#2. Скупость и глупость
Кратковременное замешательство: бытовая драма? городское гетто? возврат в бытовую грязь раскодированных потоков 80-х? звонкая пощёчина концу нулевых? Все догадались, что речь о «Елене» Звягинцева. Мы давно следим за его творчеством и можем констатировать, что от картины к картине он продолжает разворачивать свою единую историю, которую только слепой не назовёт треугольником, углами которого являются: папа, мама, сын\дочь.
Фильм не понравится тем, кого он поймает на подобии, кому покажется, что режиссёр занимается передразниваем, а так же тем, в общем-то обывателям, которые с успехом ловятся на бинарные загадки вроде: ты за кого, за белых или за красных? она права или неправа?, обманываться которыми нас учат с детства. Словом, многим. Коронная звягинцевская неоднозначность уже давно стала общим местом, а вот её секрет известен как-то не очень. Если, скажем, любой моралистский фильм эксплуатировал старый добрый библейский принцип «каждому по заслугам», где надо всеми героями довлело возмездие, то у Звягинцева этот обмен поступков и их последствий нарушен. Тем самым текст приобретает небывалую реалистичность и упорную непереводимость на все доступные языки этики, что не может не бесить тех, в общем-то обывателей, которые выращены на Голливуде, где, кстати, этот принцип обмена возведён в закон.
Хотел ли того Звягинцев или нет, но он снял исключительно делёзианский фильм. Вначале мы видим хорошо прочерченные территориальности, на лицо прекрасная расстановка контрастов и интенсивностей. Потом в дело вступают шизоидные потоки: желающие машины, бытовое болото, сгустки возраста, контагиозная идейность жизни, Первый канал, свечки за здравие, таблеточки за упокой… Ну а в конце наступает радикальная детерриторизация и изливание детерриторизированных потоков. Семья Елены и вправду кажется паразитом, набросившимся на новые кормовые поля: плодовитость, нахлебничество, борьба с соседствующими видами только способствует такой точке зрения. Но когда начинаешь бороться с этим паразитом или лучше сказать вирусом, подсаживающий всем свой код, то в какой-то момент понимаешь что ты и сам такой же вирус, но только с другой конфигурацией. У Звягинцева хорошо получается это показать. И везде, везде эта зараза, везде сборки обезумевшего желания, эдипова гниль, Первый канал и непереводимость.
#3. Жернова Средневековья
"Мельница и крест" - странный, непонятный, заторможенный фильм от польского режиссера Леха Маевского. Своеобразный байопик про Питера Брейгеля, нидерландского художника шестнадцатого века. Как и подобает картине про далекое прошлое, много свежего воздуха, ярких непоношенных костюмов, а так же парочка антуражных перегибов вроде закапывания живьем крестьянки или бичевания осужденных. Если зритель никуда не спешит, то может рассчитывать на то, что получит сносное повествование обо всех прелестях косноязычного некоммуникативного общения Средневековья - почти никаких разговоров, всё скрипы, шорохи, завывания ветра, натуралистический скрип жерновов.
Единственная сюжетная линия - это построение на протяжении всего фильма брейгелевского здания под названием «Восхождение на Голгофу». Брейгель (Рутгер Хауэр) изображен отстраненным художником, несущим смиренно свою юдоль среди угловатого христианского духа. Нет тут никаких страстей, ибо они для этой тишины пагубны.
Намётанный глаз, конечно, обратит внимание на исторически и правдоподобно воссозданные подробности голландской жизни, начиная от рубки дерева, заканчивая заточкой сабли; даже хлеб в те времена резали как-то по-особенному, ну а как позировали с замиранием всей деревней в своих лучших платьях перед художником - где-то тут и начинается тонкая нить сюрреализма.
В какой-то момент кажется, что до столь радикальной фактуры жизни и в Средневековье было не добраться. Поразительно, что фильм, ратующий за такую дословную натуральность, так неумело и неуёмно пользует хромакейными съёмками - это может смутить любого зрителя с художественным видением или просто с чувством картинки; собственно, для них-то фильм и создавался.
Конечно, трудно снять серьёзный фильм про великого художника прошлого и обойтись без реминисценций на Тарковского, и Лех всё-таки попадает под определение эпигона: крест на Голгофу, стигматы, даже музейная экспозиция Бейгеля в конце (многочисленные упоминания министерств культуры в начале фильма всегда должны настораживать). А вообще, как явствует из негласного правила, фильм про художника никогда не должен ставить этого самого художника в центр нарратива, что Рублёв, что Гойя, теперь вот Брейгель.
«Мельницу и крест» следует показывать студентам-искусствоведам ранних курсов, причём как раз за место лекций, ибо они по своей воле едва ли станут смотреть такой неторопливый фильм, ну если только сходить поглядеть на старину Рутгера.
#4. Хищные дети
Наверное, Attack the block («Чужие на районе») Джо Корниша - самая наивная картина про борьбу с пришельцами, которая только была снята для широкой аудитории. Возможно, всё из-за явного перебора с молодыми актерами: там есть и подъездная шпана, и малолетние хулиганы, и проблемные подростки и уж совсем маленькие герои, которым, к слову, удается прихлопнуть пару другую черных существ с подсвечивающимися челюстями (об их генеалогии зрителю тоже становится известно: «наверное, в зоопарке была вечеринка, и мартышка трахнула рыбку»).
После просмотра остается непонятно, чего это Корнишу захотелось перенести действие борьбы с инопланетянами на окраины Лондона, это ведь так не романтично, тем более, разницы между ним и, скажем, Бронксом или прочими окраинами Сити никто и не заметит. Наверное, всё из-за английского юмора (Корниш ещё какой комик), который, как тут не бейся, остается непонятным. А всё, что понятно и без перевода, так это то, что дворовая банда готова яростно отстаивать свою дворовую суверенность, ибо кроме них бороться с Чужими некому. Такие дела