По синусоиде
В этих ваших интернетах сидят чертовы кулинарные маньяки. Вот если мне, допустим, захотелось пшеничной каши, а я пропорций не помню и ищу рецепт, я хочу тупо знать, сколько стаканов воды и сколько - крупы. А они все пишут, возьмите тыкву, курагу, полпачки сливочного масла, корень мандрагоры и глаза единорога, затопите русскую печь.
Они все что, не слышали, что апокалипсис грядет? Люся вот пришла из магазина, говорит, капец, мы все умрем, там цены, очереди и сумасшедшие люди со слезами обнимают макароны и тушенку, а еще все помешались на гречке, скоро гречку будут, наверное, продавать сугубо в виде инъекций, как особо пручий наркотик для избранных. А они мне говорят, возьмите тыкву.
Сварила кашу на глазок, а глазок-то кривенький. Теперь у меня есть кастрюля, в которую навсегда влипла пшеничная каша или что-то вроде того. Ну, в общем, вы поняли, эта субстанция планировалась как пшеничная каша. А так ничего, если отковырять от кастрюли, то есть можно в целом. Главное - не думать, ну и лучше бы закрыть глаза на всякий случай.
Люди, а люди. Мы ведь все это уже проходили, правда? Даже не раз. Это или что-то очень похожее. В 2008-м тоже все покупали соль, тушенку и макароны. А до этого - в 98-м. В 2008-м меня сократили с работы - первой любимой и первой, где я начала неплохо зарабатывать. Потом я довольно основательно заболела, лежала под капельницей и думала, долго ли еще я смогу платить за лекарства, за аренду квартиры, за свет. Потом… да много чего еще было потом. И все это, как оказалось много позже, было мне совершенно необходимо - включая увольнение и болезнь.
И знаете что? Вот когда один за другим умирали мои близкие - это было действительно страшно. По-настоящему страшно - когда близкие умирают. По-настоящему больно - когда любимые предают. По-настоящему трудно - когда знаешь, что протянуть тебе руку - некому.
Все остальное - американские горки, вечная синусоида, и перед каждым подъемом должен быть спуск. Что-то заканчивается, что-то начинается. Носится что-то в воздухе и, кажется, какие-то неизбежны перемены.
Перемены - всегда странное время. Странное - необязательно страшное.
Ну его все, в общем-то. У меня вот полная кастрюлька отличного пшеничного клейстера наварена. Если к нему открыть баночку с каким-нибудь из маминых солений, выйдет настоящее пиршество. И кино хорошее включить, до рабочей ночи еще есть время.
Только со стула вставать жалко, потому что на коленях кошка Бася лежит, свесив лапы и растопырив усы. Бася мурлычет. Она знает, что цены, обвалы курсов и прочие санкции - все фигня. Просто потому что я ее никогда не брошу.
Они все что, не слышали, что апокалипсис грядет? Люся вот пришла из магазина, говорит, капец, мы все умрем, там цены, очереди и сумасшедшие люди со слезами обнимают макароны и тушенку, а еще все помешались на гречке, скоро гречку будут, наверное, продавать сугубо в виде инъекций, как особо пручий наркотик для избранных. А они мне говорят, возьмите тыкву.
Сварила кашу на глазок, а глазок-то кривенький. Теперь у меня есть кастрюля, в которую навсегда влипла пшеничная каша или что-то вроде того. Ну, в общем, вы поняли, эта субстанция планировалась как пшеничная каша. А так ничего, если отковырять от кастрюли, то есть можно в целом. Главное - не думать, ну и лучше бы закрыть глаза на всякий случай.
Люди, а люди. Мы ведь все это уже проходили, правда? Даже не раз. Это или что-то очень похожее. В 2008-м тоже все покупали соль, тушенку и макароны. А до этого - в 98-м. В 2008-м меня сократили с работы - первой любимой и первой, где я начала неплохо зарабатывать. Потом я довольно основательно заболела, лежала под капельницей и думала, долго ли еще я смогу платить за лекарства, за аренду квартиры, за свет. Потом… да много чего еще было потом. И все это, как оказалось много позже, было мне совершенно необходимо - включая увольнение и болезнь.
И знаете что? Вот когда один за другим умирали мои близкие - это было действительно страшно. По-настоящему страшно - когда близкие умирают. По-настоящему больно - когда любимые предают. По-настоящему трудно - когда знаешь, что протянуть тебе руку - некому.
Все остальное - американские горки, вечная синусоида, и перед каждым подъемом должен быть спуск. Что-то заканчивается, что-то начинается. Носится что-то в воздухе и, кажется, какие-то неизбежны перемены.
Перемены - всегда странное время. Странное - необязательно страшное.
Ну его все, в общем-то. У меня вот полная кастрюлька отличного пшеничного клейстера наварена. Если к нему открыть баночку с каким-нибудь из маминых солений, выйдет настоящее пиршество. И кино хорошее включить, до рабочей ночи еще есть время.
Только со стула вставать жалко, потому что на коленях кошка Бася лежит, свесив лапы и растопырив усы. Бася мурлычет. Она знает, что цены, обвалы курсов и прочие санкции - все фигня. Просто потому что я ее никогда не брошу.