Безотносительно
А знаете, что страшнее всего во всякой войне? Когда мы перестаем видеть людей. Когда происходит чудовищное, и в новостных топах - не скорбные списки жертв, а запальчивое «Это они!» - «Это все они!» - «Это провокация!». Когда в принципе в головах начинает легко укладываться мысль о том, что можно просто взять и убить 300 человек ради какой-то там цели.
На самом деле у человека очень маленькое сердце, в него помещается не так уж много. Каждый день в мире умирают миллионы людей, но мы не плачем об этом. Мы плачем лишь тогда, когда уходит тот, кто рядом, тот, кто так или иначе связан с нами. Мы искренне плачем, потеряв любимого хомячка, и фальшиво сочувствуем полузнакомому коллеге, потерявшему мать. И это нормально, потому что его мать мы не знали, а хомячка - действительно любили. И еще потому что - невозможно оплакать всех.
Отдельный случай еще - когда уходит, скажем, любимый музыкант или писатель. И снова здесь ключевое слово - любимый. Даже, кстати, не человек, а - музыкант или писатель. Я не знаю, например, какими людьми были Брэдбери, Маркес или Хмелевская, мне просто и эгоистично жаль, что они больше ничего не напишут. Не напишут для меня. Потому что на самом деле, если совсем по-честному, всякое горе мы соотносим с собой и близостью к себе.
Есть разные уровни связей. Их можно представить как концентрические круги. Там, в середине, - точка: маленькое человеческое сердце. Самые близкие круги - родные и любимые люди, друзья. Следующий круг - знакомые, коллеги. Где-то там есть и круг виртуальных друзей и приятелей. Затем - у кого-то жители своего города, у кого-то - целая нация. Последний из кругов - человечество. И чем ближе к нам тот круг, в котором произошла беда, тем острее и больнее мы ее ощущаем. Вот это - рядом, почти у меня дома, а вот это - страшно, да, но далеко и труднопредставимо. Я уверена, что для большинства россиян куда большим потрясением может стать трагедия в московском метро, чем, скажем, в чикагском. В особенности - если там был хоть кто-то отдаленно знакомый. Просто потому что это ближе, и мы легко представляем всех тех людей, что были там, и горе их родных. Они - в ближнем круге. И это нормально.
Но последний из кругов всегда - человечество. До тех пор, пока мы сохраняем связь с этим кругом, чувствуем эту связь своим маленьким сердцем - мы остаемся людьми.
...Когда кто-то в Сети радуется гибели людей в Одессе. Или когда катастрофа, где погибли сотни людей, - это всего лишь повод в очередной раз обвинить друг друга. Или когда всерьез обсуждается - а значит, всерьез существует, значит, в головах людей это укладывается, значит, это уже возможно! - вероятность того, что эта гибель может быть - не трагической случайностью, а результатом чьих-то осознанных действий. Осознанных. Когда мы бросаемся в «бывших братьев» детсадовскими прозвищами, взаимно стремясь лишь доказать свою правоту и едва ли по-настоящему пытаясь в чем-либо разобраться.
Это значит, что мы больше не видим - людей. Тех, сидящих в мягких и удобных креслах самолета - за секунду до того, как выключат свет.
Это значит, что кто-то, возможно, вышел из последнего круга.
Я не хочу и не могу больше думать о «Боинге 777»… как и обо всей этой безумной, невозможной, горячечным бредом порожденной войне. В моем маленьком сердце не поместится столько боли.
R.I.P.
На самом деле у человека очень маленькое сердце, в него помещается не так уж много. Каждый день в мире умирают миллионы людей, но мы не плачем об этом. Мы плачем лишь тогда, когда уходит тот, кто рядом, тот, кто так или иначе связан с нами. Мы искренне плачем, потеряв любимого хомячка, и фальшиво сочувствуем полузнакомому коллеге, потерявшему мать. И это нормально, потому что его мать мы не знали, а хомячка - действительно любили. И еще потому что - невозможно оплакать всех.
Отдельный случай еще - когда уходит, скажем, любимый музыкант или писатель. И снова здесь ключевое слово - любимый. Даже, кстати, не человек, а - музыкант или писатель. Я не знаю, например, какими людьми были Брэдбери, Маркес или Хмелевская, мне просто и эгоистично жаль, что они больше ничего не напишут. Не напишут для меня. Потому что на самом деле, если совсем по-честному, всякое горе мы соотносим с собой и близостью к себе.
Есть разные уровни связей. Их можно представить как концентрические круги. Там, в середине, - точка: маленькое человеческое сердце. Самые близкие круги - родные и любимые люди, друзья. Следующий круг - знакомые, коллеги. Где-то там есть и круг виртуальных друзей и приятелей. Затем - у кого-то жители своего города, у кого-то - целая нация. Последний из кругов - человечество. И чем ближе к нам тот круг, в котором произошла беда, тем острее и больнее мы ее ощущаем. Вот это - рядом, почти у меня дома, а вот это - страшно, да, но далеко и труднопредставимо. Я уверена, что для большинства россиян куда большим потрясением может стать трагедия в московском метро, чем, скажем, в чикагском. В особенности - если там был хоть кто-то отдаленно знакомый. Просто потому что это ближе, и мы легко представляем всех тех людей, что были там, и горе их родных. Они - в ближнем круге. И это нормально.
Но последний из кругов всегда - человечество. До тех пор, пока мы сохраняем связь с этим кругом, чувствуем эту связь своим маленьким сердцем - мы остаемся людьми.
...Когда кто-то в Сети радуется гибели людей в Одессе. Или когда катастрофа, где погибли сотни людей, - это всего лишь повод в очередной раз обвинить друг друга. Или когда всерьез обсуждается - а значит, всерьез существует, значит, в головах людей это укладывается, значит, это уже возможно! - вероятность того, что эта гибель может быть - не трагической случайностью, а результатом чьих-то осознанных действий. Осознанных. Когда мы бросаемся в «бывших братьев» детсадовскими прозвищами, взаимно стремясь лишь доказать свою правоту и едва ли по-настоящему пытаясь в чем-либо разобраться.
Это значит, что мы больше не видим - людей. Тех, сидящих в мягких и удобных креслах самолета - за секунду до того, как выключат свет.
Это значит, что кто-то, возможно, вышел из последнего круга.
Я не хочу и не могу больше думать о «Боинге 777»… как и обо всей этой безумной, невозможной, горячечным бредом порожденной войне. В моем маленьком сердце не поместится столько боли.
R.I.P.