Немного ноября. (Невовремя, конечно, но пусть уж повисит)
Я проснулся в пятом часу вечера. В холодильнике пусто, на улице ноябрь, отопление еле теплится. Надо идти в магазин. Свитер свинцовый, руки ватные, а еще штаны... нет, пойду в домашних, черт с ними. А есть ли у меня еще деньги? Хватаюсь за один бок, за другой - ах да, кошелек же в джинсах. Да, еще что-то есть. Еще даже вполне есть, странно. На работу через неделю вроде, есть даже шанс дожить.
Спустился по лестнице, в таком мутном состоянии я не выношу лифт. Приоткрыл щелку на улицу, почувствовал абсолютную невозможность сделать хотя бы шаг в это холодное, ветреное, чужое. Решил покурить для храбрости, хорошо, сигареты еще остались. Стоял, курил, щурился на заходящее солнце, боролся с желанием убежать в квартиру, спрятаться в своей норе. Какая ж хреновая штука депрессия.
К соседнему подъезду подошли две старушки. Одна в старомодной шляпе, фиолетовом длинном пальто, сумочка на руке. Другая в платочке, какой-то странной желтой хламиде с цветочками. У обеих в руках брошюрки - про Иегову или что-то в этом роде. Издалека было видно крупными буквами начала названия статьи или всей книжицы «Спаситесь». Позвонили в домофон. На мое удивление их впустили. Я представил, сколько матюков им сейчас предстоит выслушать.
Я, видимо, курил уже вторую, когда они вышли. Все также увлеченно о чем-то разговаривая, прошли мимо меня (до меня долетели обрывки «а потом она за вот этого Толика замуж вышла, ты видела его, и тогда уже вся эта история произошла»). Позвонили в домофон нашего подъезда (я все так же стоял, высовывая нос из лестничной двери, непонятно зачем себя морозя, уже давно бы сходил). Они прервали разговор только когда их спросили: «Кто там?». Старушка в фиолетовом начала какую-то вежливую и давно заученную речь: «Добрый день! Мы хотели бы...» Дальше я не слушал.
Представил, как они какому-нибудь елейному пастору приносят отчет, сколько брошюрок всучено, сколько обещалось прийти на собрание в воскресенье. Сколько телефонов удалось взять. Гад. И не стыдно ему бабулек гонять. Впрочем, они, пожалуй, сами рады. Героические бабульки, ничего не скажешь.
Я решился, резко выскочил из двери и энергично пошел к магазину за углом. Старушки мельком на меня оглянулись. В глаза било заходящее холодное осеннее солнце.
Спустился по лестнице, в таком мутном состоянии я не выношу лифт. Приоткрыл щелку на улицу, почувствовал абсолютную невозможность сделать хотя бы шаг в это холодное, ветреное, чужое. Решил покурить для храбрости, хорошо, сигареты еще остались. Стоял, курил, щурился на заходящее солнце, боролся с желанием убежать в квартиру, спрятаться в своей норе. Какая ж хреновая штука депрессия.
К соседнему подъезду подошли две старушки. Одна в старомодной шляпе, фиолетовом длинном пальто, сумочка на руке. Другая в платочке, какой-то странной желтой хламиде с цветочками. У обеих в руках брошюрки - про Иегову или что-то в этом роде. Издалека было видно крупными буквами начала названия статьи или всей книжицы «Спаситесь». Позвонили в домофон. На мое удивление их впустили. Я представил, сколько матюков им сейчас предстоит выслушать.
Я, видимо, курил уже вторую, когда они вышли. Все также увлеченно о чем-то разговаривая, прошли мимо меня (до меня долетели обрывки «а потом она за вот этого Толика замуж вышла, ты видела его, и тогда уже вся эта история произошла»). Позвонили в домофон нашего подъезда (я все так же стоял, высовывая нос из лестничной двери, непонятно зачем себя морозя, уже давно бы сходил). Они прервали разговор только когда их спросили: «Кто там?». Старушка в фиолетовом начала какую-то вежливую и давно заученную речь: «Добрый день! Мы хотели бы...» Дальше я не слушал.
Представил, как они какому-нибудь елейному пастору приносят отчет, сколько брошюрок всучено, сколько обещалось прийти на собрание в воскресенье. Сколько телефонов удалось взять. Гад. И не стыдно ему бабулек гонять. Впрочем, они, пожалуй, сами рады. Героические бабульки, ничего не скажешь.
Я решился, резко выскочил из двери и энергично пошел к магазину за углом. Старушки мельком на меня оглянулись. В глаза било заходящее холодное осеннее солнце.