С мыслями о войне, которая забывается
День Победы. Вечный огонь
Мне повезло. Я слышала много удивительных рассказов о войне.
И постепенно, слушая много и внимательно, кое-что понимала о тех, кто рассказывал и о том, что они рассказывали.
Хочу поделиться некоторыми своими впечатлениями «слушателя рассказов о войне».
Дмитрий Александров, дед мужа. Часть попала в окружение. Нужно было сообщить и попросить поддержки, подкрепления. Дима шел на лыжах, держа в руках гранату, боялся пуще смерти попасть в плен. Дошел, сообщил, ушли документы на орден. То ли потерялись, то ли Дима, сын высланного, раскулаченного на эту роль не подошел… Но ему, Диме, идущему через лес на лыжах, с бешено стучащим сердцем за подмогой для друзей - было тогда все равно.
Бабушка моей одноклассницы Ленки Г., в партизанском отряде родила ребенка. Во время фашистской операции по борьбе с партизанами, отряд был заблокирован в лесу. Отряд мог погибнуть. Командир что-то сказал всем матерям новорожденных. Бабушка Ленки Г. задушила своего ребенка, «дядю Лёшу», и помнила об этом всю жизнь. Каялась, но знала, что иначе поступить не могла.
«Дюдя» Андрей Виноградов («дед Андрей» - на костромском диалекте). Сколько знала его - раненного, с вывернутой назад коленкой правой ноги - веселого, вечно рассказывавшего шутки-прибаутки о войне, он всегда вспоминал удивительные вещи.
«Денатурат». На войне молодым солдатикам вечно хотелось выпить. Никто не упускал ни малейшего случая найти где-нибудь спиртное. Во-первых, вечное нервное напряжение, во-вторых, мальчишеский кураж. Дюдя Андрей раздобыл где-то синий денатурат. Вспоминая это, он говорил, что «описал синим» всю Польшу, Венгрию и Чехословакию, и «дописал» до самого Берлина.
«Самострел». Не все были готовы воевать. Кто-то хотел избежать такого пути. Некто Ш., знакомый парень, хвалился, что выстрелил себе в руку сквозь буханку хлеба. Ш. удалось доказать непроизвольность ранения и отправиться в тыл. Дюдя Андрей, оставивший в тылу жену
и двух маленьких сыновей, почему-то на такое не решился. А через много лет, пережив Ш., рассказывал об этом со смехом.
«Польско войско». Уже после победы часть дюди Андрея находилась рядом с частью Войска польского. С утра до вечера русские и поляки дразнили друг друга. Поляки выкрикивали так, чтобы слышали русские: «Польско войско Берлин брало, русско войско помогало!» Русские отвечали тем же: «Русско войско Берлин брало, польско войско помогало!» Ругачки продолжались недолго и всегда затихали при взаимной делёжке едой - никакой серьезной вражды солдаты разных армий друг к другу не испытывали.
Ольга Андреевна Кораго/Громова - крестная моей подруги Лены Л. (Конго) - работала парикмахером и пережила блокаду Ленинграда. Она рассказывала мне, что происходило в ее коммунальной квартире, если кто-то умирал в начале месяца… Если можно было сохранить хлебные карточки. Мертвых запирали в комнате с открытым окном, под дверь которой стелили одеяла. Мертвец лежал в холодной комнате до конца месяца, а его семья жила у соседей и получала хлеб по его карточкам.
Мой двоюродный дед Женя на войне однажды обнаружил настоящее чудо: в Чехословакии в только что освобожденном маленьком городке он случайно встретил своего однофамильца, чеха, ни слова не знавшего по-русски. Радовались встрече - как братья! Они мгновенно подружились и вместе напились, совершенно счастливые!
Мой папа рассказывал мне, что в начале войны никто не думал, что все это продлится долго. Мой шестилетний отец в восторге смотрел на аэростаты в небе над Харьковом… И как чудесно выглядели люди в военной форме! Все смотрели на них с восхищением! Молодые офицеры были в центре внимания, все относились к ним с обожанием… Никто даже не предполагал, что вдобавок к этому великолепию прилагается смерть…
Бабушка моего мужа по отцовской линии, да и многие другие счастливые женщины, дождавшиеся с войны мужей, обнаружила, что к ней вернулся как будто совсем другой человек. Изменения в характере произошли просто чудовищные. Человек словно потерял часть себя, не мог беспечно веселиться. И часто он, да, кстати и другие ветераны, странно оговаривался : «А может, я вдруг проснусь, и снова окажусь там, а, может, меня убили, и я - это не я, а кто-то другой!» Душевные раны ноют не слабее телесных. Часто фронтовики страдали от невозможности выразить себя в словах и быть услышанными, понятыми. Поэтому многие из них крепко выпивали. Поэтому иногда на них нападала свирепость, которая пугала их жен и детей. Мама моего мужа рассказывала мне, как ярко и одинаково «злились» ее отец и свекр («злились на войну»). Настоящих боевых фронтовиков люди часто небеспричинно побаивались - шутки с ними были плохи.
Моя недавно умершая коллега, Лидия Афанасьевна Ольховая на войне вышла замуж. (Война ставила чувства на подобающее им место - наивысшее в жизни). Ее рассказ о свадьбе на фронте потряс меня… Жених с невестой обошли все украинское село, где стояла их часть, приглашая всех на свадьбу и собирая со всех угощение. Все, что им давали, запекли в огромный пирог, который между всеми гостями делили на удачу - кому что достанется! Несравненное счастье, длившееся пару месяцев, пока молодые супруги не потеряли друг друга по госпиталям, помнилось всю жизнь…
Другая женщина рассказывала мне, как выйдя из эшелона на маленькой станции подышать воздухом, влюбилась в солдата, ехавшего другим эшелоном в другую сторону и тоже вышедшего на перрон покурить. С огромным трудом и, не иначе, совершенно чудесным образом, им удалось найти друг друга после войны - они периодически наведывались на эту станцию и ждали там друг друга, пока однажды не встретились. Они прожили вместе 30 лет - до его смерти.
А песни на войне пели совсем не те, которые мы считаем военными. Чаще - всякие баллады-самоделки…
Каждый из нас может рассказать об осевших в памяти навсегда золотых крупицах чужих воспоминаний. Из этих рассказов и у нас появляется, складывается - для каждого своя, личная Великая Отечественная война, живая, и по-прежнему, пылающая.
Это личный вечный огонь каждого из нас.
Такие вот случаи с ТОЙ войны.
Жизненно и поныне.
Мне повезло. Я слышала много удивительных рассказов о войне.
И постепенно, слушая много и внимательно, кое-что понимала о тех, кто рассказывал и о том, что они рассказывали.
Хочу поделиться некоторыми своими впечатлениями «слушателя рассказов о войне».
Дмитрий Александров, дед мужа. Часть попала в окружение. Нужно было сообщить и попросить поддержки, подкрепления. Дима шел на лыжах, держа в руках гранату, боялся пуще смерти попасть в плен. Дошел, сообщил, ушли документы на орден. То ли потерялись, то ли Дима, сын высланного, раскулаченного на эту роль не подошел… Но ему, Диме, идущему через лес на лыжах, с бешено стучащим сердцем за подмогой для друзей - было тогда все равно.
Бабушка моей одноклассницы Ленки Г., в партизанском отряде родила ребенка. Во время фашистской операции по борьбе с партизанами, отряд был заблокирован в лесу. Отряд мог погибнуть. Командир что-то сказал всем матерям новорожденных. Бабушка Ленки Г. задушила своего ребенка, «дядю Лёшу», и помнила об этом всю жизнь. Каялась, но знала, что иначе поступить не могла.
«Дюдя» Андрей Виноградов («дед Андрей» - на костромском диалекте). Сколько знала его - раненного, с вывернутой назад коленкой правой ноги - веселого, вечно рассказывавшего шутки-прибаутки о войне, он всегда вспоминал удивительные вещи.
«Денатурат». На войне молодым солдатикам вечно хотелось выпить. Никто не упускал ни малейшего случая найти где-нибудь спиртное. Во-первых, вечное нервное напряжение, во-вторых, мальчишеский кураж. Дюдя Андрей раздобыл где-то синий денатурат. Вспоминая это, он говорил, что «описал синим» всю Польшу, Венгрию и Чехословакию, и «дописал» до самого Берлина.
«Самострел». Не все были готовы воевать. Кто-то хотел избежать такого пути. Некто Ш., знакомый парень, хвалился, что выстрелил себе в руку сквозь буханку хлеба. Ш. удалось доказать непроизвольность ранения и отправиться в тыл. Дюдя Андрей, оставивший в тылу жену
и двух маленьких сыновей, почему-то на такое не решился. А через много лет, пережив Ш., рассказывал об этом со смехом.
«Польско войско». Уже после победы часть дюди Андрея находилась рядом с частью Войска польского. С утра до вечера русские и поляки дразнили друг друга. Поляки выкрикивали так, чтобы слышали русские: «Польско войско Берлин брало, русско войско помогало!» Русские отвечали тем же: «Русско войско Берлин брало, польско войско помогало!» Ругачки продолжались недолго и всегда затихали при взаимной делёжке едой - никакой серьезной вражды солдаты разных армий друг к другу не испытывали.
Ольга Андреевна Кораго/Громова - крестная моей подруги Лены Л. (Конго) - работала парикмахером и пережила блокаду Ленинграда. Она рассказывала мне, что происходило в ее коммунальной квартире, если кто-то умирал в начале месяца… Если можно было сохранить хлебные карточки. Мертвых запирали в комнате с открытым окном, под дверь которой стелили одеяла. Мертвец лежал в холодной комнате до конца месяца, а его семья жила у соседей и получала хлеб по его карточкам.
Мой двоюродный дед Женя на войне однажды обнаружил настоящее чудо: в Чехословакии в только что освобожденном маленьком городке он случайно встретил своего однофамильца, чеха, ни слова не знавшего по-русски. Радовались встрече - как братья! Они мгновенно подружились и вместе напились, совершенно счастливые!
Мой папа рассказывал мне, что в начале войны никто не думал, что все это продлится долго. Мой шестилетний отец в восторге смотрел на аэростаты в небе над Харьковом… И как чудесно выглядели люди в военной форме! Все смотрели на них с восхищением! Молодые офицеры были в центре внимания, все относились к ним с обожанием… Никто даже не предполагал, что вдобавок к этому великолепию прилагается смерть…
Бабушка моего мужа по отцовской линии, да и многие другие счастливые женщины, дождавшиеся с войны мужей, обнаружила, что к ней вернулся как будто совсем другой человек. Изменения в характере произошли просто чудовищные. Человек словно потерял часть себя, не мог беспечно веселиться. И часто он, да, кстати и другие ветераны, странно оговаривался : «А может, я вдруг проснусь, и снова окажусь там, а, может, меня убили, и я - это не я, а кто-то другой!» Душевные раны ноют не слабее телесных. Часто фронтовики страдали от невозможности выразить себя в словах и быть услышанными, понятыми. Поэтому многие из них крепко выпивали. Поэтому иногда на них нападала свирепость, которая пугала их жен и детей. Мама моего мужа рассказывала мне, как ярко и одинаково «злились» ее отец и свекр («злились на войну»). Настоящих боевых фронтовиков люди часто небеспричинно побаивались - шутки с ними были плохи.
Моя недавно умершая коллега, Лидия Афанасьевна Ольховая на войне вышла замуж. (Война ставила чувства на подобающее им место - наивысшее в жизни). Ее рассказ о свадьбе на фронте потряс меня… Жених с невестой обошли все украинское село, где стояла их часть, приглашая всех на свадьбу и собирая со всех угощение. Все, что им давали, запекли в огромный пирог, который между всеми гостями делили на удачу - кому что достанется! Несравненное счастье, длившееся пару месяцев, пока молодые супруги не потеряли друг друга по госпиталям, помнилось всю жизнь…
Другая женщина рассказывала мне, как выйдя из эшелона на маленькой станции подышать воздухом, влюбилась в солдата, ехавшего другим эшелоном в другую сторону и тоже вышедшего на перрон покурить. С огромным трудом и, не иначе, совершенно чудесным образом, им удалось найти друг друга после войны - они периодически наведывались на эту станцию и ждали там друг друга, пока однажды не встретились. Они прожили вместе 30 лет - до его смерти.
А песни на войне пели совсем не те, которые мы считаем военными. Чаще - всякие баллады-самоделки…
Каждый из нас может рассказать об осевших в памяти навсегда золотых крупицах чужих воспоминаний. Из этих рассказов и у нас появляется, складывается - для каждого своя, личная Великая Отечественная война, живая, и по-прежнему, пылающая.
Это личный вечный огонь каждого из нас.
Такие вот случаи с ТОЙ войны.
Жизненно и поныне.