Сахарные облака
Мы с Марькой подрались с утра, и даже поссорились. А все так хорошо начиналось!..
Валяясь рядом на траве, я щекотал Марькино ухо травинкой. Она смеялась; я смотрел, как морщится ее нос и почему-то смеялся тоже, хотя мне никто не совал травинок в уши. Просто так всегда: если Марька улыбается, то и мои губы как-то сами собой растягиваются в улыбку, и в животе словно прохладный комочек перекатывается. Марька какая-то вся очень необычная, моя мама про нее говорит: «Не девочка, а горсть изюма!». Это потому, что Марька булки любит. И виноград.
Так вот, пока я искал новую травинку - подлиннее, Марька хлопнула меня по руке и воскликнула, тыча пальцем в небо:
- Смотри, какое! Чур, мое!
Это у нас игра такая: искать красивые облака. Я сказал, что это нечестно, потому что она смотрела в небо без меня, пока я траву рвал. А Марька засмеялась и заявила, что щелкать клювом надо было меньше, и что красивущее облако она мне не отдаст. И язык показала. А когда я надулся, - снова засмеялась, и вот тогда я не удержался, и треснул ее, как следует. Она обиделась и вскочила на ноги, и двинула мне по коленке. Больно! Я тоже вскочил и дернул ее за волосы, и еще крикнул, что она дура. Тут Марькины губы задрожали, она резко развернулась и убежала домой.
Сразу стало тоскливо. Я тоже побрел прочь, потому что смотреть в небо одному было неинтересно, даже на то красивое уплывающее облако, которое Марька хотела присвоить. Дома было тихо и скучно, и некого было щекотать травинками. Разве что кошку, но она не умеет морщить нос, как Марька, а только царапается и шипит.
Стрелки часов неохотно ползли по черточкам; прошло медленных полчаса. Я съел бутерброд и подумал, что облако - в принципе, ерунда, и пусть бы Марька забирала его себе. В конце концов, она же всего лишь девчонка! И вдруг я понял, что нужно срочно сказать об этом ей! Ну, не о том, что она девчонка, конечно, а про облако - что мне не жалко. Пусть берет, чего уж там.
Поднявшись на Марькин этаж, я надавил красную кнопку звонка. За дверью тилинькнуло два раза, и тетя Света быстро открыла, даже не спросив, кто звонит. Улыбнулась слегка и крикнула через плечо: «Марина! К тебе пришли!».
Марька вышла хмурая, с зареванными глазами.
- Чего тебе? - буркнула недовольно.
- Идем сахарную вату есть, - неожиданно предложил я, хотя сначала хотел сказать совсем другое.
И зачем-то добавил:
- Пожалуйста!
Марька помолчала минутку, потом тяжело вздохнула и, закрывая дверь, крикнула через порог: «Скоро вернусь, ма!». Потом прошла мимо, задев плечом, спустилась на пролет ниже, обернулась и грустно сказала:
- Дурак ты, Денис. Ничегошеньки в женщинах не понимаешь.
Я шел за ней быстрым шагом и думал что она, в общем-то, как всегда, права.
В кармане тихо позвякивала мелочь.
Валяясь рядом на траве, я щекотал Марькино ухо травинкой. Она смеялась; я смотрел, как морщится ее нос и почему-то смеялся тоже, хотя мне никто не совал травинок в уши. Просто так всегда: если Марька улыбается, то и мои губы как-то сами собой растягиваются в улыбку, и в животе словно прохладный комочек перекатывается. Марька какая-то вся очень необычная, моя мама про нее говорит: «Не девочка, а горсть изюма!». Это потому, что Марька булки любит. И виноград.
Так вот, пока я искал новую травинку - подлиннее, Марька хлопнула меня по руке и воскликнула, тыча пальцем в небо:
- Смотри, какое! Чур, мое!
Это у нас игра такая: искать красивые облака. Я сказал, что это нечестно, потому что она смотрела в небо без меня, пока я траву рвал. А Марька засмеялась и заявила, что щелкать клювом надо было меньше, и что красивущее облако она мне не отдаст. И язык показала. А когда я надулся, - снова засмеялась, и вот тогда я не удержался, и треснул ее, как следует. Она обиделась и вскочила на ноги, и двинула мне по коленке. Больно! Я тоже вскочил и дернул ее за волосы, и еще крикнул, что она дура. Тут Марькины губы задрожали, она резко развернулась и убежала домой.
Сразу стало тоскливо. Я тоже побрел прочь, потому что смотреть в небо одному было неинтересно, даже на то красивое уплывающее облако, которое Марька хотела присвоить. Дома было тихо и скучно, и некого было щекотать травинками. Разве что кошку, но она не умеет морщить нос, как Марька, а только царапается и шипит.
Стрелки часов неохотно ползли по черточкам; прошло медленных полчаса. Я съел бутерброд и подумал, что облако - в принципе, ерунда, и пусть бы Марька забирала его себе. В конце концов, она же всего лишь девчонка! И вдруг я понял, что нужно срочно сказать об этом ей! Ну, не о том, что она девчонка, конечно, а про облако - что мне не жалко. Пусть берет, чего уж там.
Поднявшись на Марькин этаж, я надавил красную кнопку звонка. За дверью тилинькнуло два раза, и тетя Света быстро открыла, даже не спросив, кто звонит. Улыбнулась слегка и крикнула через плечо: «Марина! К тебе пришли!».
Марька вышла хмурая, с зареванными глазами.
- Чего тебе? - буркнула недовольно.
- Идем сахарную вату есть, - неожиданно предложил я, хотя сначала хотел сказать совсем другое.
И зачем-то добавил:
- Пожалуйста!
Марька помолчала минутку, потом тяжело вздохнула и, закрывая дверь, крикнула через порог: «Скоро вернусь, ма!». Потом прошла мимо, задев плечом, спустилась на пролет ниже, обернулась и грустно сказала:
- Дурак ты, Денис. Ничегошеньки в женщинах не понимаешь.
Я шел за ней быстрым шагом и думал что она, в общем-то, как всегда, права.
В кармане тихо позвякивала мелочь.