(no subject)
Как первым снегом, чистотой обелена - играют дети, солнце ярко светит, - Земля моя и Родина моя, и нет тебя прекраснее на свете...
Это свойство стиха вытягиваться в одну строчку без разбиения слов на рифмованные строки, когда весь стих - одна строфа, а ритмика речи спрятана за смысловую её неразрывность, сразу бросилось в глаза в стихах Арсения Тарковского.
Тот жил и умер, та жила
И умерла, и эти жили
И умерли; к одной могиле
Другая плотно прилегла.
Земля прозрачнее стекла,
И видно в ней, кого убили
И кто убил: на мертвой пыли
Горит печать добра и зла.
Поверх земли метутся тени
Сошедших в землю поколений;
Им не уйти бы никуда
Из наших рук от самосуда,
Когда б такого же суда
Не ждали мы невесть откуда.
1975
Такие стихи, будто цитаты, сразу откладываются в память, легко припоминаются и часто мельтешат в сознании без всякого старания показать себя с лучшей стороны, становятся, что называется, любимыми, как те назойливые дети, что непрестанно своими шалостями отвлекают вас от важных, несносно важных и необходимых, ваших дел.
Это свойство стиха вытягиваться в одну строчку без разбиения слов на рифмованные строки, когда весь стих - одна строфа, а ритмика речи спрятана за смысловую её неразрывность, сразу бросилось в глаза в стихах Арсения Тарковского.
Тот жил и умер, та жила
И умерла, и эти жили
И умерли; к одной могиле
Другая плотно прилегла.
Земля прозрачнее стекла,
И видно в ней, кого убили
И кто убил: на мертвой пыли
Горит печать добра и зла.
Поверх земли метутся тени
Сошедших в землю поколений;
Им не уйти бы никуда
Из наших рук от самосуда,
Когда б такого же суда
Не ждали мы невесть откуда.
1975
Такие стихи, будто цитаты, сразу откладываются в память, легко припоминаются и часто мельтешат в сознании без всякого старания показать себя с лучшей стороны, становятся, что называется, любимыми, как те назойливые дети, что непрестанно своими шалостями отвлекают вас от важных, несносно важных и необходимых, ваших дел.