что остается от сказки потом...
случаем возник короткий, но убедительный опыт чтения поминальных записок в монастыре.
прошений - записок-синодиков - подается много и все имена, оплаченные по тарифам - на самом деле суть жертва в том доступном большинству из нас, бездуховных, виде. но при этом обязанности вычитывать имена - то по сути короткая молитва за человека - на литургии никто не отменял. и вычитываем.
чемодан тетрадок-блокнотов с исписанными обоюдо сторонами: беру такую тетрадку и читаю всю службу.
и опытом того чтения, и сложным и многообразным последующим случаем всякого рода, возникло понимание, что человек не "заканчивается" в этой своей жизни, а каким-то неведомым нам образом продолжается и длится и длится за её пределами.
не берусь рассуждать или углубляться в эту "псевдонаучную" тему, но свое убеждение уже не меняю: и к людям, оставившим эту жизнь, отношусь уже не как к небытию, безвозвратному прошлому или лишь памяти, а как к иной, неведомой мне форме их существования и бытия.
за них, этих людей, можно просить, к ним можно обращаться, их можно "слышать". и в этих новых и непонятных мне коммуникативных возможностях та боль утраты, чаще связанная с невероятной деформацией нашего сознания, отступает и умаляется до ничтожной величины, оставляя свое пространство безграничному чувству любви и покоя.
прошений - записок-синодиков - подается много и все имена, оплаченные по тарифам - на самом деле суть жертва в том доступном большинству из нас, бездуховных, виде. но при этом обязанности вычитывать имена - то по сути короткая молитва за человека - на литургии никто не отменял. и вычитываем.
чемодан тетрадок-блокнотов с исписанными обоюдо сторонами: беру такую тетрадку и читаю всю службу.
и опытом того чтения, и сложным и многообразным последующим случаем всякого рода, возникло понимание, что человек не "заканчивается" в этой своей жизни, а каким-то неведомым нам образом продолжается и длится и длится за её пределами.
не берусь рассуждать или углубляться в эту "псевдонаучную" тему, но свое убеждение уже не меняю: и к людям, оставившим эту жизнь, отношусь уже не как к небытию, безвозвратному прошлому или лишь памяти, а как к иной, неведомой мне форме их существования и бытия.
за них, этих людей, можно просить, к ним можно обращаться, их можно "слышать". и в этих новых и непонятных мне коммуникативных возможностях та боль утраты, чаще связанная с невероятной деформацией нашего сознания, отступает и умаляется до ничтожной величины, оставляя свое пространство безграничному чувству любви и покоя.