(no subject)
«Слава Ливана придет к тебе, кипарис и певг и вместе кедр, чтобы украсить место святилища Моего, и Я прославлю подножие ног Моих» (Ис. 60: 13).
После каждой моей исповеди о.Иов произносит одни и те же слова:
- Божией помощи, - и, чуть помедлив, поймав мой взгляд глаза в глаза:
- Христос воскресе.
Кто познал силу этих слов - коротких молитв - на себе, без труда представит мою дорогу пилигрима, бредущего без надежды и отчаяния по тонкой грани бытия к нетварному Свету, где ни ум, ни чувства, ни память, ни сон, ни фантазия не присутствуют, а есть то непознанное, что открывает истины в их простоте и бездоказательной ясности лишь тем, кто отложив свои страсти и помыслы и всякую свою иную волю, принимает мир бытия в его духовной основе, отказывая себе присвоение всякой другой его сущности.
Ксения моему отцу приходилась тетей и то ее определение в нашей семье приставкой стало и нашему детскому обращению к ней: тетя Ксеня - называли мы нашу двоюродную бабушку. На старой фотографии выглядит разбойным казаком в папахе, еще не ведая своей судьбы, но полной жизненной силы и страстей, на миг утихомиренной и застывшей перед камерой фотографа: внешнее сходство с моей младшей дочерью раскрывало и сходство судеб, что и слеза накатывалась на глаза в чувстве неотвратимости родового подобия.
Отец Василий попросил ему помочь немного прибраться в его келье. Пару раз до этого я уже бывал в ней и никак не мог представить себе, каким образом можно приставить «немного» из его просьбы к тому, что, по моим понятиям, следовало бы там прибрать. Небольшая комната была переполнена книгами, рукописями, иконами и другими разными предметами культа, которые сопровождают жизнь священников. Тут были пакеты разных видов, что привозили паломники и прихожане о. Василию. Тут были пакеты разных видов, что привозили паломники и прихожане о. Василию, много разной пустой тары, которая в силу своих промоушенных свойств, обнадеживала себя вторым своим использованием в других ипостасях.
Иеромонах по сущности своего подвижничества, о. Василий по сути уже давно превратился в исповедника-старца к которому стекались во множестве своем люди со всех пределов нашей вновь изменившейся страны. Попав к нему нелепым случаем (как то всегда и бывает в суете времен), я прилепился к нему, не помышляя уже больше ни о какой своей воле: и так иногда бывает.
- Прости меня, не надо это трогать! - он говорил тихо, но убежденно, что я застыл с тем в руках, что мне показалось мусором, который и следовало прибрать. И он снова быстро повторил:
- Прости меня, прости…
- Отец Василий, вы меня простите, - искренне сокрушался я.
Келья о.Василия предварялась небольшой прихожей со встроенным умывальником, в раковине которого стояла наряженная рождественская елочка. А вокруг елочки чего только не было: коробочки и пакеты, баночки пустые и полные, иконы, распятия, свертки, снова пакеты и пакетики, опять баночки и коробочки со святыми маслами, ладаном, угощения и консервы, пакетики закрытые и полураскрытые. Припомнилась гоголевская Настасья Петровна, коллежская секретарша, с медом и пенькой и, ко всей ее стати, портретом Кутузова.
После каждой моей исповеди о.Иов произносит одни и те же слова:
- Божией помощи, - и, чуть помедлив, поймав мой взгляд глаза в глаза:
- Христос воскресе.
Кто познал силу этих слов - коротких молитв - на себе, без труда представит мою дорогу пилигрима, бредущего без надежды и отчаяния по тонкой грани бытия к нетварному Свету, где ни ум, ни чувства, ни память, ни сон, ни фантазия не присутствуют, а есть то непознанное, что открывает истины в их простоте и бездоказательной ясности лишь тем, кто отложив свои страсти и помыслы и всякую свою иную волю, принимает мир бытия в его духовной основе, отказывая себе присвоение всякой другой его сущности.
Ксения моему отцу приходилась тетей и то ее определение в нашей семье приставкой стало и нашему детскому обращению к ней: тетя Ксеня - называли мы нашу двоюродную бабушку. На старой фотографии выглядит разбойным казаком в папахе, еще не ведая своей судьбы, но полной жизненной силы и страстей, на миг утихомиренной и застывшей перед камерой фотографа: внешнее сходство с моей младшей дочерью раскрывало и сходство судеб, что и слеза накатывалась на глаза в чувстве неотвратимости родового подобия.
Отец Василий попросил ему помочь немного прибраться в его келье. Пару раз до этого я уже бывал в ней и никак не мог представить себе, каким образом можно приставить «немного» из его просьбы к тому, что, по моим понятиям, следовало бы там прибрать. Небольшая комната была переполнена книгами, рукописями, иконами и другими разными предметами культа, которые сопровождают жизнь священников. Тут были пакеты разных видов, что привозили паломники и прихожане о. Василию. Тут были пакеты разных видов, что привозили паломники и прихожане о. Василию, много разной пустой тары, которая в силу своих промоушенных свойств, обнадеживала себя вторым своим использованием в других ипостасях.
Иеромонах по сущности своего подвижничества, о. Василий по сути уже давно превратился в исповедника-старца к которому стекались во множестве своем люди со всех пределов нашей вновь изменившейся страны. Попав к нему нелепым случаем (как то всегда и бывает в суете времен), я прилепился к нему, не помышляя уже больше ни о какой своей воле: и так иногда бывает.
- Прости меня, не надо это трогать! - он говорил тихо, но убежденно, что я застыл с тем в руках, что мне показалось мусором, который и следовало прибрать. И он снова быстро повторил:
- Прости меня, прости…
- Отец Василий, вы меня простите, - искренне сокрушался я.
Келья о.Василия предварялась небольшой прихожей со встроенным умывальником, в раковине которого стояла наряженная рождественская елочка. А вокруг елочки чего только не было: коробочки и пакеты, баночки пустые и полные, иконы, распятия, свертки, снова пакеты и пакетики, опять баночки и коробочки со святыми маслами, ладаном, угощения и консервы, пакетики закрытые и полураскрытые. Припомнилась гоголевская Настасья Петровна, коллежская секретарша, с медом и пенькой и, ко всей ее стати, портретом Кутузова.