Слушать истории о чужом детстве всегда интересно. Рассказчик преображается на глазах, даже самый косноязычный и замкнутый, вдруг превращается в увлеченного человека с горящими глазами. Будто оживают не просто воспоминания, но что-то трепетное, теплое, любимое… Оживает детство. Каждая мелочь приобретает огромное значение, утро, завтрак, дорога в школу, вид из окна, магазин, куда забегал после уроков, любимая книжка, гости, соседи… В памяти накрепко засела каждая деталь, но что деталь! Тут нужно рассказать историю. Ведь за каждой деталью есть история. «Хотите послушать?» будто спрашивает немецкий сказочник, автор книг для детей (и не только) Эрих Кестнер. Книга о детстве в Дрездене, городе, которого больше не существует. Не существует в том виде, который застал маленький мальчик в начале ХХ века, после разрушений Второй Мировой войны, город заново отстроили. И теперь найти его следы можно только в памяти…
Не смотря на эпилог, постоянные отступления от темы, подтруниваем над самим собой и всякими маленькими ремарками в сторону, писатель свое дело знает. И рассказывает о своем детстве обстоятельно, с самого начала. Т.е. начиная с того кем были его предки, чем занимались, чем прославились (в хорошем и плохом смысле слова), о семье своей мамы и ее братьях, о том как дедушка держал их всех в ежовых рукавицах, как познакомились его родители… Кажется, что с первых страниц тебя укутывают в пушистое одеяло, вручают чашку с горячим какао и булочку с клубничным джемом. Включают рядом торшер для пущего уюта и вдруг оказывается, что ты не книжку читаешь, а пришел в гости к давнему другу. Очень атмосферная книга, во всяком случае для меня. Язык, слог, настроение… Книга изначально была написана для детей, так что читать её взрослому совсем уж просто. Но не думайте, что все так просто.
Эрих Кестнер из тех людей, который считает, что не нужно что-то скрывать от детей. Маленькие люди заслуживают доверия, и не нужно скрывать от них что такое смерть, или боль, или тяжелая болезнь. Поэтому обо всем этом он тоже рассказывает. Какие-то истории просто грустные, одна на самом деле чудовищная. Представьте себе (не думаю, что описание фактов биографии писателя - спойлер, но если что да - сейчас будет спойлер), ситуацию. Маленький мальчик приходит домой и находит на кухонном столе прощальную записку матери, где она пишет, что больше не может так жить, прощается со всеми, просит прощения и повторяет, что горячо всех любит. Ребенок в ужасе (ну еще бы!) бежит со всех ног к мосту, где его мать, уже готова спрыгнуть с парапета, он кричит, ему нужно успеть, страх пронизывает все его существо. Мать от крика словно приходит в себя, очнувшись от своих суицидальных мыслей как от дурного сна, она обнимает сына, плачет, и они вместе в слезах возвращаются домой. Ну как? Жутко, правда? А представьте, что эта история повторялась регулярно. И ребенок не привык к этому, и каждый раз испытывал тот же сильный страх и ужас. Истории о детстве не всегда лучезарны и прекрасны. Иногда это страшные истории. «У боли и страха хорошая память».
Я не читала Эриха Кестнера до этого, да и эту книгу я бы никогда не стала читать. У нее пометка «детская литература», а мне такое не интересно. Но так вышло, что в этом году я прочла очередную книгу любимого Флориана Иллиеса, немецкого писателя, открывшего для меня множество имен. Одним из них было как раз имя Кестнера. И я, почти не запомнив, что именно Иллиес рассказывает о Кестнере, сохранила в памяти само имя. И взялась за том с уверенностью, что мне понравится. Так и вышло.
Слушать истории о чужом детстве всегда интересно. Даже, когда это истории о другой стране, другой эпохе, другом мире… Чувство близости и понимания, чувство тепла и дружеского рукопожатия не отпускают. А еще эта книга оставляет после себя легкую грусть от прошлого, от того, что все сложилось так, а не иначе. Но Эрих Кестнер учит, ничего страшного. Поверьте, бывает и хуже.
«Жизнь приносит нам немало радостей. Правда, и достаточно огорчений. Ну, а если б совсем не жить, что бы у нас было тогда? Никаких радостей. И даже никаких огорчений. Ничего! Ровным счётом ничего! Тогда уж, по мне, пусть лучше будут огорчения»