Верхний пост про фрагменты и фрагменты
Я не люблю пафос в верхних постах, хотя мне его и не избежать. Просто мне нужно уточнить кое-что сокровенное (в том числе и для себя), и я постараюсь быть честным.
В этом журнале в ближайшее время ожидается два типа постов-фрагментов: фотографии и тексты. При этом, употребление именно слова «фрагмент» для меня принципиально. Это отсылка и к принципиальной фрагментарности единичного человеческого опыта, и к изменчивости мнений и знаний, и ко многим другим важным для меня концептуальным узлам.
Фотографии я публикую здесь давно. Тексты раньше публиковал эпизодически, но надеюсь сделать это традицией. Вместе они являются воплощением моего видения и осмысления мира, - того, что, наверное, является для меня главным в этой жизни.
В моих фотографиях практически нет людей, какие они в жизни; если люди и присутствуют на той или иной карточке, то лишь в качестве марионетки, натянутой на нити моего воображения и настроения. Вообще, я не люблю фотографировать людей, потому что считаю, что значимое присутствие в кадре кого-либо, кроме фотографа, сильно понижает творческую ценность снимка. А ещё - потрескавшаяся краска не стремится сохранить и преумножить свой имидж.
В моих текстах практически нет ничего о людях, какие они в жизни; если о людях и идет речь, то они выступают в качестве концептуальных фикций, абстракций, в общем, в качестве материала для спекуляций. В то же время я уверен, что это - единственный для меня вариант движения к пониманию конкретных живых людей в будущем.
Я только начинаю что-то узнавать о людях и жизни, и вместе с тем, мне это очень сложно дается. Мое мышление пронизано рубцами ран, полученных в моей личной войне за философию против философии вследствие моей наивности, глупости и слепоты к тому, что меня окружает. Меня ежедневно мучают фантомные боли, я расколот надвое: одна моя часть тепла и жива, другая холодна и все тянет в землю.
Там, в жизни, я, как правило, кошу под дурачка: приветлив, смешлив, стеснителен, закомплексован, потому что не знаю, как общаться с живыми людьми после нескольких лет добровольного заключения в вакуумном пространстве классического рационализма, с последующей реабилитацией в специализированном заведении в связи с мировоззренческим крахом.
Здесь, в журнале, я могу реализовать то, что не могу разделить с другими непосредственно: выставить на всеобщее обозрение то, чего не могу показать, и тихо написать о том, о чем хочется громко кричать.
Как это ни странно, и в первом (в жизни), и во втором (здесь) случае, я фундаментально искренен, хотя и лицемерен в мелочах. И здесь нету противоречия.
Я не умею задавать вопросы и строить диалог, но безумно нуждаюсь в других людях, вплоть до того, что на минимизации одиночества завязано состояние моего психического здоровья.