Возлюби Гитлера и Чикатило как самого себя
На Рождество подарили две чудесные книги. «Лекарство от одиночества» и « Добрый день, Господи! Книга о радостной вере». Каждый раз, открывая подобное, веришь в Чудо. Ждёшь, что откроется нечто, что перевернёт душу. Убедит, найдёт панацею. Я готова потрудиться душой. Первые главы читаю, кивая, соглашаясь: да, как всё просто. Полюбить ближнего, понять, простить. Полюбить себя, вернее, Бога в себе.
Но чем дальше, тем больше царапает внутреннее сомнение. Понимаю, что это проснулся, заворочался дремавший дьявол. Подсовывает мерзопакостные мысли. Мне (то есть дьяволу во мне) не нравится, что в книгах примеры из жизни примитивны и ни в чём не убеждают. Назревает внутренний протест. Кажется, что материал подаётся сыро, размыто, смутно, общо. И в конечном итоге - слащаво, с патокой. Одно и то же: прости-возлюби, возлюби - прости.
Мы все - единое целое. Врага нужно полюбить, потому что Бог любит и врага. И чем больше тот грешит - тем больше к нему благоволит. «Я люблю всех, но во Враче нуждаются больные» (ср. Мф. 9, 12).
Легко простить и понять призрачного, безымянного врага. А если дать ему конкретное имя? Я должна понять и возлюбить Гитлера, если, допустим, он в конце жизни рыдал и чистосердечно раскаялся в содеянном? Бог прижал к груди и утешил Чикатило, который резал детям сухожилия, чтобы те не могли уползти от мучений?
Но это фигуры одиозные, там уже дьявол в чистом виде. Лукавый же не сидит в определённом уголочке, он растворён, пронизывает каждого из нас, в малой или большей дозе. То есть, принимая человека целиком, какой он есть, придётся принимать и полюбить и дьявола в нём? Мать, у которой задавил ребёнка на авто обкуренный и обколотый мажор - должна смириться и обнять убийцу?
Или вот читаю:
«Таким же красным мясом старуха Анна Ильинична кормит тигровую кошку Мемеку. Мемека родилась уже после войны, у нее нет уважения к еде. Вцепившись четырьмя лапками в ствол сосны, высоко-высоко над землей, Мемека застыла в неподвижном отчаянии.
- Мемека, мясо, мясо!
Старуха потряхивает тазик с антрекотами, поднимает его повыше, чтобы кошке было лучше видно.
- Ты посмотри, какое мясо!
Кошка и старуха с тоской смотрят друг на друга. «Убери», - думает Мемека.
- Мясо, Мемека!«.
Сценка относится к середине пятидесятых в писательском дачном посёлке. Через десять лет после войны. Через семь лет после страшного (1947 год, мама рассказывала) послевоенного голода. Никто не считал умиравших от голода в российских деревнях, нет такой статистики. Не интересна она западу, который правит бал в современной русской литературе. Вообще, правит бал.
И, если верить книгам о всепрощении и смирении, мать, прижимающая к иссохшей груди детский скелетик, должна возлюбить Анну Ильиничну. Думается, старуха и в войну очень недурственно кушала, раз через семь лет после великого голода пичкает зажравшуюся кошку мясной вырезкой.
Я не говорю о нынешних завуалированных убийцах, разжиревших на народных недрах. На их совести миллионы, которые Россия смиренно, с великими терпением (в соответствии с религией) теряет каждый год. Это не считая не родившихся. Гитлер рядом не стоял, просто ангелочек по сравнению с ними. Зато мы попадём в рай, успокаивает Путин.
Никогда, слышите, никогда человек не смирится с вопиющей несправедливостью. Для того Бог и вложил в него душу и разум.