"Пир Бабетты": пир желудка или пир души?
- Тягомотина какая, - решила я через первые десять минут просмотра. - А обещали: перевернёт душу.
Действие фильма ни мычит, не телится. Дочки норвежского пастора с картонными личиками и безупречным, и оттого скучнейшим поведением. Ожившие куклы. Вялые романы: у одной с закинутым на остров офицером. У другой с музыкой: могла бы уехать и петь в опере, собирать толпы поклонников. Не уехала. Романы умерли, не успев родиться. Позвольте, а где же борьба духа, раздирающие сомнения, искусанные подушки, жар плоти?! Сёстры-пустоцветы.
Девы-истуканчики смиренно увядают, молятся, делают добрые дела. Читают проповеди вместо умершего отца, кормят стариков. Остров мал, климат суров, на голом камне ничего не растёт. Еда однообразна: размоченная в кипятке вяленая треска и мучная болтушка, заваренная с небольшим количеством эля. 360 дней в году - треска и мутная неаппетитная тюря. Это ещё не самобичевание и умерщвление плоти, но около того.
Да, ещё одно доброе дело: по рекомендации взяли в кухарки француженку Бабетту, бежавшую от революции 1871 года. Не сразу: сначала твёрдо отказали: не нужен им лишний рот, на острове с деньгами и продуктами напряжёнка. Потом пожалели. Кое-как, с помощью жестов, научили готовить мучную заваруху и размачивать треску. Ужасно непонятливая француженка, но богомольным сёстрам не занимать терпения.
В минуту откровений кухарка скупо рассказывает о себе. Работала в Париже шеф-поваром в фешенебельном ресторане. От прежней жизни остался лотерейный билет, который время от времени она при оказии проверяет.
Случилось чудо, билет выиграл 10 тысяч франков! Наконец, Бабетта может уехать с постылого острова, вернуться к прежней жизни. Слышать не шум моря и крики чаек, а шуршание дамских юбок, стук карет по булыжнику. Она может открыть ресторан на шикарной парижской улице, заняться любимым творчеством: творить великолепные блюда.
Но она не хочет просто взять и уехать. Она отблагодарит благодетельниц. Закатит, с их позволения, прощальный ужин.
В один прекрасный день с материка причаливает лодка с Бабеттой, мальчиком-поварёнком и десятками ящиков и коробок. Экзотические фрукты, живые рябчики в клетках. Хрустальные и серебряные приборы, свечи и бронзовые подсвечники, белоснежные полотняные скатерти и салфетки! Всё-всё, как в лучших домах Парижа!
Настороженные островитяне чуют подвох. Собираются и вырабатывают ответный ход. Занимают круговую оборону. Видимо, Искуситель в лице француженки, собрался доказать: человек - раб желудка. О, они не откажутся от приглашения на ужин - это не вежливо. Но будут стойки, не потеряют лица и за столом будут гордо разговаривать на отвлечённые темы. Ни один мускул лица не дрогнет, как бы их ни пытались совратить неведомой французской кухней. Вяленая треска и заварная мука - наше Всё! Воздержание, и ещё раз воздержание. Роскошь - от Дьявола. Ах, как вкусно пахнет!
***
Старики гуськом идут на дразнящий запах. А молодых здесь нет: во-первых, любовь это грех, во-вторых, какой здравомыслящий юнец добровольно себя здесь похоронит (фанатичные сёстры не в счёт)? Гости чинно рассаживаются, пугливо принимаются за непривычную еду. Это не еда - это искусство. Рябчики запекаются особым образом, набиваются сложносочинённой начинкой, укладываются на тонкий фарфор «как живые», украшаются оливками, заливаются изысканным соусом
Кадр из фильма
Разливаются вина - самые лучшие, из старинных погребов.
...Лица румянятся, морщины распускаются, шарфы разматываются, жилеты расстёгиваются, языки в допустимых пределах развязываются, души оттаивают. И уже во дворе, не в силах понять, что с ними происходит, старики становятся в хоровод и поют песни. Обитатели острова, которые до этого только выглядывали из ворот и сдержанно сплетничали друг о друге, на время превратились в маленьких детей. Они признаются в любви и дружбе. Престарелая супруга, расчувствовавшись, целует в лысину мужа отвыкшими сморщенными губами. Вот что с человеком может сделать, какие чувства способна разбудить прекрасная еда!
Кстати, сама героиня, вдохновительница и устроительница застолья, мастерица, весь вечер скромно пробыла на кухне, лишь время от времени присаживаясь и устало роняя натруженные руки. Как обессилевший, но удовлетворённый тяжким трудом пахарь, шахтёр, каменотёс. Как художник, выронивший от усталости кисть, или писатель, закрывший последнюю страницу.
Реакцию сестёр-барышень я не помню. В сущности, этот трёхчасовой ужин разгромил всю их проповедь длиною в жизнь. Они родились с этим в крови: нужно жить в аскетизме, сдерживать эмоции, ограничивать себя во всём, не заниматься чревоугодием.
А тут и не было чревоугодия. Был весьма приличный, достойный праздник. Вот у Золя в «Западне», где Жервеза отмечает день рождения - там да, жратва и низменные инстинкты, и безобразие, и превращение людей в скотообразное состояние.
И - уж спойлерить, так до конца, - Бабетта остаётся на острове навсегда. Глотать до конца жизни вонючую рыбу и мутную хлебную похлёбку. Потому что у неё никого нет на свете, кроме сестёр. И денег нет: все 10 тысяч франков в прямом смысле проедены за один вечер. Нет, она не собиралась ткнуть носом стариков: вы не жили, а прозябали. Не желала пускать пыль в нос: вот вы где, а вот в каких хрустальных чертогах жила я! Завидуйте и понимайте своё ничтожество! Тут другое. Она просто широким жестом простодушно протянула им то единственное, что имела.
Это фильм-притча. Что мир многогранен и разноцветен. Что Бог даёт на радость женщину, вино, еду. И у кого шире душа, и кто ближе к Богу? Вот и я не знаю ответа на вопрос.
***