...
У цемры, не маючы рашучасці запаліць знічкі (саромеючыся за ўласную рамантычнасць), пальцамі, якія пульсуюць пад канцэнтратам гармонаў, сядзець на падлозе, насупраць вакна, і на аркушы ліхтаровага святла пісаць словы, якія не даеш рады вымавіць. Па чарзе.
Абльбо соднямі пазней - пасля здзейсненага злачынства (калі прагнала яго ў ноч без крывавага пацалунку, спалохалася сябе самой), сесці на тым самым месцы, у самоце, запаліць знічку і слухаць тую самую музыку.
Знайсці ў калідоры вынаймальнай лачужкі, на даўно не прыбранай падлозе, ягоны нашыйны скураны шнурок, зрабіць яго каралём ўсіх сваіх рэчаў, забяспечыць лепшае месца на паліцы - тое, дзе будзе заўсёды заўважны. З усмешкаю ў вачах, сэрцам, якое ліхаманкава грукае, ўявіць, як аддаеш яму гэты трафей, а ён глядзіць, не мігае, ды кажа «пакінь яго сабе».
Застыць перад люстрам, з ужо зробленым макіяжам і, сэксоўна раз’яднаўшы вусны, нібы дзяўчынка, у якой сёння першыя менструацыі, цешыцца, што (праўдападобна) ты - лепшае, што можа з ім здарыцца.
Альбо праз тыдзень, псіхічна знямоглаю ад чаканняў й нястачы сну, вымерзлаю, як развешаная за вокнамі бялізна, зламацца - пасярэдзіне паркавай алеі, дзе ўпершыню спаткаліся. Ўпасці на коленкі, утыркруцца тварам у кляновае лісцце, што тырчыць скрозь снежныя сумёты і, нарэшце, разрыдацца.
... Нехта з вас ужо падсунуў у гэты сюжэт замест маёй -сваю шахматную фігуру. Салодка зрабілася дзе трэба і дзе трэба - сумна... Кайфажорцы. Рабы.
... А потым прыйшоў ён (дакладней, з'явіўся) падобны на ўсё, чаго мне хацелася ўсведамляць. І блядзкая цікаўнасць, прыгатаваная ў адным кубку з самаўпэўненасццю, дала мне пад зад - піхнула з нагі наперад - захапляць тэрыторыю. Перамагаць таго, хто не прагне надрываў, не шукае ідалаў, адсякае якое кольвек крывое какецтва, не дрочыць СМСкамі сярод ночы, кажа літаральна, не хлусіць ... улезці на ягонае поле са сваёю клюшкаю для гольфу і выконваць ўдары, выкрываць «няправільную» стрыманасць...
А праз год, з разадраным ушчэнт эгаізмам, кінуць чакаць яго, раўнаваць яго, шукаць падставы. Скончыць гуляць. Навучыцца быць. Дазволіць сабе адчуваць. Зрабіцца шчасліваю.
Праз тры, зрабіўшы сальта над сонечным колам, спустошыцца, стаць одноклеткаваю, цёплаю... З'ехаць. І назаўсёды застацца. Што вы там кажаце пра канечнасць?!
А той, каго не выпала кахаць меней, заўжды меў рацыю - нават калі адсякаў рукі. Цяпер ён нічым не адрозніваецца ад дрэва з да грубага зацвярдзелаю карою - не пускаючы ўнутр нават птушыных дзюбаў, здольных вылекаваць ад паразітаў. «Линии на Твоих ладонях говорят, что сегодня мне позволено всё…», - казаў ён, - «значит на завтра может не остаться ничего…» - памыляўся... нават не на конт мяне, і абіраў няўдзел. Некалі я папрашу, каб ён прааналізаваў свае лісты - на наяўнасць страху, парыву, няўпэўненасці, фаталізму, уфармаваных у карункі словаформаў... Калі ён ужо дайшоў да абыякавасці - зразумее...
Убачыць яго тады - было б недарэчы. Цешуся, што ён пра гэта ведаў.
***
В темноте, долго не решаясь зажечь свечи (стыдясь своей романтичности), пальцами, пульсирующими от максимальной концентрации гормонов, сидеть на полу, напротив окна, и в прямоугольнике фонарного света писать слова, которые не можешь произнести. По очереди.
Или день спустя - после совершенного преступления (выгнав его в ночь без кровавого поцелуя, испугавшись себя самой), сесть на том самом месте, одной, зажечь свечу и слушать ту же музыку.
Найти в коридоре, на не мытом давно линолеуме съёмной лачуги, его нашейный кожаный шнурок, сделать его королём всех своих вещей, гарантировать лучшее место на полке, такое, где будет всегда заметен. С улыбкой в глазах и бьющимся сердцем представить, как отдаёшь ему этот трофей, а он смотрит не моргая и говорит «оставь его себе».
Застыть перед зеркалом, с уже наложенным макияжем и, сексуально приоткрыв рот, как девчонка, у которой сегодня первые менструации, радоваться тому, что (скорее всего) ты - лучшее, что может с ним случиться.
Или через неделю, психически устав от ожидания и недосыпания, вымерзнув, как развешенное за окном бельё, сломаться - прямо посредине парковой аллеи, где впервые встретились. Упасть на колени, лицом уткнуться в торчащие из снега кленовые листья и, наконец, разрыдаться.
…Кто-то из вас уже подставил в этот сюжет свою вместо моей шахматную фигуру. Сладко стало где надо и где надо - грустно… Кайфожеры. Рабы.
…А потом пришел он (точнее, нашёлся) похожий на всё, чего я не хотела понять. И блядское любопытство, заваренное в одной кружке с самоуверенностью, врезало мне по заднице - толкнуло с ноги вперед - захватывать территорию. Побеждать того, кто не истекает надрывами, не ищет идолов, отсекает любое кривое кокетство, не дрочит СМСками среди ночи, говорит буквально, не врет… Влезть на его поле со своей клюшкой для гольфа и совершать удары, разоблачать «неправильную» сдержанность…
А через год, с разодранным в клочья эгоизмом, перестать ждать его, ревновать его, сочинять повод. Бросить играть. Научиться быть. Позволить себе чувствовать. Стать счастливой.
Через три, сделав сальто над солнечным кругом, опустошиться, стать одноклеточной, тёплой… Уехать. И навсегда остаться. Что вы там говорите про конечность?!
А тот, кого люблю не меньше, всегда был прав - даже когда отрубал руки. Теперь он ничем не отличается от дерева с до грубого отвердевшей корой - не пропускающей внутрь даже птичьи клювы, способные излечить от паразитов. «Линии на Твоих ладонях говорят, что сегодня мне позволено всё…», - говорил он, - «значит на завтра может не остаться ничего…» - заблуждался… даже не в мой адрес, и выбирал неучастие. Когда-то я попрошу, чтобы он проанализировал свои письма - на предмет страха, порывистости, неуверенности, фатализма, облаченных в кружево словоформ... Если он уже дошел до равнодушия, то поймет…
Увидеть его тогда - было бы глупо. Как хорошо, что он об этом знал.