про_горькое
окно настежь раскрыто в ночь, и я обеими горстями черпаю горький дымный воздух, купаю в нем лицо и легкие. глотаю его мелко и через силу. только чтобы перетерпеть, чтобы утишить саднящую сквозную дыру в диафрагме.
посеребренная струна с медным сердечником, звонкая и прочная, словно свитая из женских волос, держала нас, милый, сквозь разъединяющие годы и версты. и вот - не держит. не лопнула, не выдержав напряжения, нет, травилась потихоньку, полегоньку, все меньше становилось натяжение, покуда не провисла и не легла, внезапно обмягшая и оглохшая, на асфальты и грязный мартовский снег.
вы перестали чувствовать меня, мой милый, струна вам мешала, но оборвать разом было для вас страшно, да, милый? потому вы предпочли оставить меня ослепшей и оглохшей, в растерянности шарящей руками в шуршащем солоноватом воздухе. шарить до тех пор, покуда не поняла, что натянуть уже не получится. и тогда только намотать на кулак струну и рвануть, взрезая ладонь, с неровным ошметком кровавым на этом, моем конце.
вы предпочли избавиться от меня моими же руками. ах, как это было умно, милый мой, как умно и тонко! как сладок вам нынче весенний воздух, как ровно стелются под ноги улицы и как легко вам, милый мой, как легко. а я? а что я? я дергаю на себя створку окна и, не думая ни о чем, натягиваю подол рубахи на голые колени, прислушиваюсь к далеким промышленным звукам и лязганью трамваев, запаздывающих по моей улице.
посеребренная струна с медным сердечником, звонкая и прочная, словно свитая из женских волос, держала нас, милый, сквозь разъединяющие годы и версты. и вот - не держит. не лопнула, не выдержав напряжения, нет, травилась потихоньку, полегоньку, все меньше становилось натяжение, покуда не провисла и не легла, внезапно обмягшая и оглохшая, на асфальты и грязный мартовский снег.
вы перестали чувствовать меня, мой милый, струна вам мешала, но оборвать разом было для вас страшно, да, милый? потому вы предпочли оставить меня ослепшей и оглохшей, в растерянности шарящей руками в шуршащем солоноватом воздухе. шарить до тех пор, покуда не поняла, что натянуть уже не получится. и тогда только намотать на кулак струну и рвануть, взрезая ладонь, с неровным ошметком кровавым на этом, моем конце.
вы предпочли избавиться от меня моими же руками. ах, как это было умно, милый мой, как умно и тонко! как сладок вам нынче весенний воздух, как ровно стелются под ноги улицы и как легко вам, милый мой, как легко. а я? а что я? я дергаю на себя створку окна и, не думая ни о чем, натягиваю подол рубахи на голые колени, прислушиваюсь к далеким промышленным звукам и лязганью трамваев, запаздывающих по моей улице.