Кому-то поможет, кому-то нет
Смена времени года для нас большая редкость, и это хочется как-нибудь отметить. То ли впасть в глубокую депрессию, то ли попрыгать на одной ножке по мокрому асфальту. Осень.
Осень в Израиле - это метафора. Во всем есть какая-нибудь метафора, скажем, «порядок» в доме с маленькими детьми - тоже такая метафора, или «пусть приходят, только чтобы было тихо» - метафора там, где живут подростки. Жизнь вообще полна метафор, стоит только всмотреться. «Ужин» - тоже метафора, если являться домой в районе одиннадцати, и означает «лучше завтра поедим». Есть вообще лучше завтра, это гораздо полезней, чем сегодня. Хотя коты со мной не согласны. Но я об осени.
Лето еще, конечно, есть. В Израиль, чтобы совсем уже не было лета, нужно приезжать не только в феврале, но еще и ночью. Желательно ненадолго, а то лето может снова наступить, случайно. А в октябре оно еще и не отступало. В полдень жарко, выходные, мороженое, и короткие тени раскаляются добела. Маечка на лямочках, джинсовые шорты, родинка на ключице, бассейн, девчонки, хотя уже «кофту!», сказанное в спину, и громче - «Муся!», и даже берет, небрежным жестом запихивая в рюкзак.
Потому что вечером уже немножко так. Капельку. Можно не то что бы замерзнуть. Нет. До «замерзнуть» еще довольно долго (и главное в тот день не работать). Но можно уже улыбнуться, идя по улице. Уже вкусный воздух, уже ветерок. В окна тоже ветерок, сам по себе, а не только в ночь перед бурею на мачтах.
Буря тоже уже была. Немножко. Погромыхала и даже слегка обещала полить. Не полила, конечно. Манила, но обманула. Но обещала! И молния тоже была. Мы все ее видели и возрадовались. Еще немножко - и нам, за хорошее поведение, даже воду нальют.
Свежих листьев пока еще нет, они будут дальше. (До сих пор помню, с какой глубокой внутренней озадаченностью я объясняла ребенку: «Вот, Ромочка, видишь - листики свежие, травка, дождик только что лил, все зеленое - значит, зима!»). Но и сейчас про листья уже так... намеком. Самую капельку. Рядом с влажной землей, рядом с ветром, рядом с окном, рядом со мной. Выхожу с работы, и воздух трогает щеку прохладой: «Я есть!».
Его вдруг столько, что даже не жалко кому-нибудь показать. Летом воздух, если уж возникает, выдыхается на раз-два, самим не хватает. А тут его много, много, и дышат им все вокруг, и улыбаются несмело: это всё нам одним?
Осенью в Израиле распускаются собаки. Летом они вяло лежат или лениво переступают - кому охота мотаться в шубе по бане. Осенью до собак доходит, что можно и побегать. И они бегают. Но как!
Сначала собака бежит недалеко. Несмело, осторожно, будто проверяя: можно, не? Можно, говорит ей осень. Можно-можно-можно! Тут собака вспоминает, что у нее есть уши. Расправляет их, взмахивает посильнее, разгоняется, отталкивается лапами - и летит. Над землей, над дорожкой, над парком, над машинами, над крышами - летит! Машет ушами, лает безумно. Осенью израильские собаки вечно лают из-под небес.
А кошки наоборот. Осенью кошки отчетливо грустнеют, стихают и не любят воду. У кошек генетическая память, как у европейского еврейства: они помнят, что скоро будет плохо, даже если сейчас хорошо. Поспешно выращивают котят и убегают в теплые края: во дворы, на помойки, поближе к людям. Им кажется, это поможет пережить зиму. Кому-то поможет, кому-то нет.
Как говорит Роми про большеглазую плюшевую кошку в свитере, «у нее есть кофточка, но она все равно грустная».
У меня тоже есть кофточка, пока что в рюкзаке. Я воровато оглядываюсь и прыгаю на одной ножке по трещинам осеннего тротуара. Небо доносит обрывки усталого лая: собаки летят по домам.
Осень в Израиле - это метафора. Во всем есть какая-нибудь метафора, скажем, «порядок» в доме с маленькими детьми - тоже такая метафора, или «пусть приходят, только чтобы было тихо» - метафора там, где живут подростки. Жизнь вообще полна метафор, стоит только всмотреться. «Ужин» - тоже метафора, если являться домой в районе одиннадцати, и означает «лучше завтра поедим». Есть вообще лучше завтра, это гораздо полезней, чем сегодня. Хотя коты со мной не согласны. Но я об осени.
Лето еще, конечно, есть. В Израиль, чтобы совсем уже не было лета, нужно приезжать не только в феврале, но еще и ночью. Желательно ненадолго, а то лето может снова наступить, случайно. А в октябре оно еще и не отступало. В полдень жарко, выходные, мороженое, и короткие тени раскаляются добела. Маечка на лямочках, джинсовые шорты, родинка на ключице, бассейн, девчонки, хотя уже «кофту!», сказанное в спину, и громче - «Муся!», и даже берет, небрежным жестом запихивая в рюкзак.
Потому что вечером уже немножко так. Капельку. Можно не то что бы замерзнуть. Нет. До «замерзнуть» еще довольно долго (и главное в тот день не работать). Но можно уже улыбнуться, идя по улице. Уже вкусный воздух, уже ветерок. В окна тоже ветерок, сам по себе, а не только в ночь перед бурею на мачтах.
Буря тоже уже была. Немножко. Погромыхала и даже слегка обещала полить. Не полила, конечно. Манила, но обманула. Но обещала! И молния тоже была. Мы все ее видели и возрадовались. Еще немножко - и нам, за хорошее поведение, даже воду нальют.
Свежих листьев пока еще нет, они будут дальше. (До сих пор помню, с какой глубокой внутренней озадаченностью я объясняла ребенку: «Вот, Ромочка, видишь - листики свежие, травка, дождик только что лил, все зеленое - значит, зима!»). Но и сейчас про листья уже так... намеком. Самую капельку. Рядом с влажной землей, рядом с ветром, рядом с окном, рядом со мной. Выхожу с работы, и воздух трогает щеку прохладой: «Я есть!».
Его вдруг столько, что даже не жалко кому-нибудь показать. Летом воздух, если уж возникает, выдыхается на раз-два, самим не хватает. А тут его много, много, и дышат им все вокруг, и улыбаются несмело: это всё нам одним?
Осенью в Израиле распускаются собаки. Летом они вяло лежат или лениво переступают - кому охота мотаться в шубе по бане. Осенью до собак доходит, что можно и побегать. И они бегают. Но как!
Сначала собака бежит недалеко. Несмело, осторожно, будто проверяя: можно, не? Можно, говорит ей осень. Можно-можно-можно! Тут собака вспоминает, что у нее есть уши. Расправляет их, взмахивает посильнее, разгоняется, отталкивается лапами - и летит. Над землей, над дорожкой, над парком, над машинами, над крышами - летит! Машет ушами, лает безумно. Осенью израильские собаки вечно лают из-под небес.
А кошки наоборот. Осенью кошки отчетливо грустнеют, стихают и не любят воду. У кошек генетическая память, как у европейского еврейства: они помнят, что скоро будет плохо, даже если сейчас хорошо. Поспешно выращивают котят и убегают в теплые края: во дворы, на помойки, поближе к людям. Им кажется, это поможет пережить зиму. Кому-то поможет, кому-то нет.
Как говорит Роми про большеглазую плюшевую кошку в свитере, «у нее есть кофточка, но она все равно грустная».
У меня тоже есть кофточка, пока что в рюкзаке. Я воровато оглядываюсь и прыгаю на одной ножке по трещинам осеннего тротуара. Небо доносит обрывки усталого лая: собаки летят по домам.