Переведи меня на что-нибудь
Сидят на лавочке две старушки. Беседуют. Вдруг одна спрашивает:
- Слушай, а как тебя зовут?
Вторая, подумав, интересуется:
- Скажи мне, пожалуйста, тебе это срочно?
(Анекдот)
Вела на днях группу профессиональной адаптации для новых репатриантов. Идея простая: приходят люди, живущие в Израиле всего ничего, и учатся, с одной стороны, искать в Израиле работу, а с другой - каким-то образом справляться с тем, что в стране исхода они в свои ой-уже-не-двадцать были Кем-то, а тут пока что стали Непонятно-Кем. Фиговое состояние, вообще-то. Никто и не спорит. Я тоже не спорю, я просто пытаюсь придать этому тотальному их состоянию какие-то более или менее адекватные формы, а еще - дать ощущение, что никто из них не один, что фигово им одинаково всем, и что всё будет хорошо, потому что если совсем строго говорить, то ничего фатального не происходит.
Группа замечательная, полный союз нерушимых республик свободных: треть - французы, треть - различные англы (пара австралийцев, несколько американцев и журналист из Лондона), один бразилец, один выходец из Эфиопии и одна русская девочка. У всех - высшее образование, а специальности там такие, что я со своей клинической психодрамой вполне себе среди них на среднем уровне. Всё хорошо, всё замечательно, все готовы слушать и воспринимать, проблема только одна: иврита у этой пёстрой компании практически нет. Ну то есть как. В принципе, он есть. Они на нём могут плюс-минус общаться. Глазами. Даже могут что-то сказать, если нужно. По-английски. Собственно, особому ивриту у них быть и неоткуда, они - большинство из них - совсем недавно приехали, они учатся в ульпанах и изо всех сил стараются овладеть тем, без чего, кажется, никак. Но меня не предупредили. Мне сказали "прочтешь пару лекций, ну и по ситуации". Всё классно. Прочесть пару лекций я могу. Я даже больше могу. Но если мне еще хочется, чтобы меня поняли (а я, как любой самовлюбленный эгоист, предпочитаю, раз уж я что-то говорю, чтобы меня при этом еще и понимали), приходится плясать так, что потом два часа болят ноги. Про руки я вообще молчу.
Можно было бы плюнуть на сионизм и перейти на английский. Но среди французов далеко не все знают его сильно лучше, чем иврит, парень из Эфиопии не знает его вообще, а у русской девочки, единственной из всей группы (она и в стране подольше), иврит очень даже ничего, и совершенно непонятно, нафига ей ломать язык и уши еще одним диалектом. Поэтому пляшем от печки. Говорю на иврите, попутно сама себя перевожу на английский (меня честно консультирует одна из американок, наиболее продвинутая в иврите), попутно одна из француженок мелодично офранцуживает то же самое для тех из своих земляков, которые на предмет английского не фонтан, попутно бразилец глядит на меня в упор длинными темно-карими глазами и улыбается улыбкой с ямочками. То ли он вообще ничего не понимает (хотя клянётся, что понимает), то ли это у них в крови.
При всём при этом куда-то движемся. Темы-то их всех интересуют, да и меня тоже, поэтому нам всем коллективно очень хочется друг друга понять. Хорошо, что у меня от природы довольно гибкие суставы. Я гнусь направо и налево, шевелю всеми конечностями разом, показываю рукой, что "гмишут" (гибкость) это "вот так" (кончики пальцев и ладонь ходят волнообразно относительно локтевого сгиба), а "йецивут" (стабильность) - это "вот так" (рука замирает под прямым углом, а вторая делает вид, что пытается её согнуть). Если учесть, что имеется в виду гибкость и стабильность не чего попало, а конкретно рынка рабочей силы, можете себе представить этот полонез.
Еще одна сложность оказалась неожиданной. Я, как выяснилось, давно не имела дела с теми, кто плохо понимает мой язык. То есть я обычно нахожу хотя бы какой-нибудь язык из мне известных, которым владеет также и собеседник. Живя в Израиле и с одинаковой изгибовыгибистостью объясняясь по-русски, на иврите и по-английски, это не очень сложно. Когда же собеседников пятнадцать, а общим для нас не является даже язык глухонемых, оказывается, что все мои отработанные приёмы перестают действовать. Ну то есть. Я обычно довольно-таки живо передаю людям то, что имею передать. Я разбавляю лекцию хоть по семейным конфликтам, хоть по поиску работы, притчами, сказками и случаями из жизни - моей, либо моих друзей и знакомых. Временами я гримасничаю, как обезьяна в зоопарке, кое-где подтанцовываю, а для примера могу и запеть. Делите на восемь, конечно (любовь к кудрям и тут меня погубит), но, в общем, тенденция понятна. При всём при том, описанный фейерверк занимает очень небольшую часть занятий, а основную долю времени я благочинна, как сельский кюре, и серьёзна, как хирург вдовы гробовщика. Просто изюм историй, гримас и всплесков равномерно рассеян по суровому тесту нашей совместной с группой жизни. Иначе тесто пресно. Но это в случае, когда сие тесто имеет место быть.
С данной же группой я очень быстро убедилась, что моих историй никто не понимает, смысл ни одной из сказок до собеседников не дошел, про анекдоты, рассказываемые на супер-легком иврите (а между тем я их и так перевожу - с русского) я вообще молчу. Гримасы повисают в воздухе, потому что ни один человек не сопоставляет, к чему (или о ужас - к кому) они, собственно, относятся, зато все жесты рассматриваются с преувеличенным вниманием, так как именно по ним народ по большей части и ориентируется. Народ весьма интеллигентный и крайне доброжелательный. Который очень, очень, очень хочет меня понять.
Как только я поняла, что репертуар не катит, я обуздала морду лица (кто их знает, к чему конкретно они отнесут мой язык, высунутый в качестве иллюстрации перспектив повышения заработной платы), прекратила лирические отступления (какая тут лирика, когда до физики с трудом доходит), и уделила основное внимание жестам. Руками, а вовсе не головой, как меня пытались когда-то научить, я работала бОльшую часть этого занятия. Меньшую часть этого занятия я работала ногами - поелику когда мне не хватает слов, я встаю.
Если бы меня днём раньше спросили, можно ли объяснить тенденции развития рынка людям, не знающим слова "рынок", я бы замялась. Сегодня я с уверенностью заявляю: нельзя. Зато можно красочно описать, что бывает на этом самом рынке с человеком, пришедшим туда искать работу, но не знающим конъюнктуры. В роли человека выступала моя правая рука, а в роли рынка - левая. Что именно делала моя левая рука с моей правой рукой, я здесь описывать не буду, иначе меня привлекут к ответственности по статье о распространении порнографии в общественных местах. Одно я могу сказать точно: группа прониклась. Ко мне подходили и просили переснять мои слайды ("где вы берёте ту траву???"). Я дала переснять запросто, а чего. Они думают, что если всё это просматривать дома, то эффект будет тот же. Ну-ну. А теперь слайды, пожалуйста.
В какой-то момент я решила привлечь внимание группы к принесенным мною диаграммам и схемам, висящим на доске. Один из участников, очень приятный немолодой американец, сказал, что он близорук и ему ничего не видно. Я предложила ему сесть поближе, что он и сделал. Ему всё равно было не видно. Я предложила ему сесть практически вплотную к доске, лишь бы не загораживать остальным. Он придвинулся совсем близко, сощурился на висящий на доске текст и печально сказал:
- Вот я всё придвигаюсь и придвигаюсь, а это всё не английский и не английский...
Часть занятия было семинаром, то есть с активным участием всех присутствующих (а участвовали они очень толково и деятельно, фигня, что на пяти языках), а часть - лекция. Не знаю, как на них, а на меня эта лекция произвела довольно сильное впечатление. Такого напряженного внимания, которым меня одарила эта группа, у меня не было даже на прошлой неделе, когда я с гораздо большей непринужденностью читала лекцию о стрессах залу в Кирьят-Гате. Тема стрессов довольно актуальна для Кирьят-Гата, поэтому приём нам с моей лекцией был оказан донельзя тёплый - но такой тишины, такой полной неподвижности слушателей в том зале не было. Никаких перешептываний, даже по теме. Никаких входов-выходов, даже в туалет. Ну, по минимуму. Никаких отвлеченных взглядов, никаких переглядываний друг с другом. Рассказываю - тишина. Слушают. Смотрят. Машу руками, как вентилятор. Не отрываются. Заканчиваю некую смысловую цепочку, удовлетворенно спрашиваю: картина понятна?
Молчат. Смотрят всё также напряженно. Артикулирую более четко, произношу слова максимально раздельно - картина понятна?
Молчат. Пятнадцать человек смотрят на меня с нескрываемым интересом и молчат. Не нравится мне эта тишина, говорю я вслух сама себе (надо же хоть с кем-то общаться), и прошу: кто-нибудь, пожалуйста, скажите мне "да" или "нет"! Картина понятна?
Всё тот же пожилой американец смотрит на меня грустно, как на внучку-дурочку, и вежливо сообщает:
- Йа не знайюу, что такойе пониатна...
Хорошо хоть я им сразу сообщила, что сама отнюдь не родилась в Земле Обетованной, а приехала сюда хоть и почти пятнадцать лет назад, но вполне в уме и рассудке, то есть плюс-минус прошла все те же страсти. Иначе, по-моему, они бы сочли, что я над ними издеваюсь. Впрочем, они и так это, кажется, сочли. Особенно когда русская девочка спросила меня, к какому биньяну (израильтяне поймут) относится глагол "лешакеф" (отражать). Что он означает, я объяснила, живописно изобразив зеркало. Но биньян?!? Поймите меня правильно. "Биньяним" - это эээ некое подразделение ивритских глаголов на общие группы по грамматическим формам. Биньяним много. Их учат в ульпанах, дабы дать студентам инструмент для спряжения глаголов. После ульпанов их забывают. Быстро. Мой ульпан закончился пятнадцать лет назад. Угадайте, помню ли я, к какому биньяну относится глагол "лешакеф".
(Вечером я уточнила у Коллеги. Коллега высокомерно сообщила, что вообще никогда в жизни не учила биньяним, и ей это абсолютно не помешало. Я призналась, что я лично когда-то биньяним учила, но с тех пор утекло много чего, поэтому где я, а где те биньяним. Мы обе согласились, что в дальнейшей жизни знание биньяним оказалось нам без надобности. Надо сказать, что я попыталась в ненавязчивой форме объяснить это группе еще днём - не сказать "всё фигня", а уточнить, что можно знать иврит, как родной, не перенапрягаясь при этом по поводу биньяним. По-моему, группа мне не поверила. Впрочем, они утонули в сентиментальной грусти еще на словосочетании "как родной". Только что гимн не запели).
Кстати, теперь я внезапно со всей полнотой оценила аудиторию, к примеру, того же Кирьят-Гата. То есть конкретно они мне и на прошлой неделе вполне понравились. Но их поголовное свободное владение ивритом (и только им одним, но не суть) меня задним числом прямо-таки умилило. Хочу туда еще раз. Там меня понимают... Впрочем, меня и тут понимают. Если хорошо постараться. А плохо мы и не стараемся, зачем нам.
Расстались мы с группой очень дружелюбно и тепло - до следующей недели, когда нам проводить вместе еще четыре часа (а через две недели - последние четыре часа). Мне эти люди нравятся все поголовно - то ли собственные давние сантименты играют, то ли и впрямь группа попалась на редкость приятная. А яростно размахивать руками, четко артикулировать, приводить любую мысль как минимум в четырёх различных формулировках и каждое второе слово машинально переводить на английский я к концу занятия уже почти привыкла. Правда, устала. Они, впрочем, устали еще больше.
Прихожу домой, дома Дима. Здрав-с-т-вуй, говорю ему, активно артикулируя, как де-ла?
Дима смотрит на меня со сдержанной тревогой и почему-то не отвечает.
- Как-де-ла, - повторяю громко, жестами иллюстрируя вопрос и четко выговаривая слова, - а?
- Радость моя, ты где сегодня работала? - тактично спрашивает Дима, снимая с меня пальто, - у глухонемых, что ли?
Осознаю, что с ним не надо говорить жестами. Собственно, с ним можно и вообще не говорить. Он и так поймёт.
- Так где ты сегодня работала? - повторяет.
Смотрю на него устало и понимаю, что моё умение формулировать на сегодня кончилось. Целиком. Его вычерпали из меня до дна, без остатка.
- Скажи мне, пожалуйста, - спрашиваю жалобно, - тебе это срочно?
- Слушай, а как тебя зовут?
Вторая, подумав, интересуется:
- Скажи мне, пожалуйста, тебе это срочно?
(Анекдот)
Вела на днях группу профессиональной адаптации для новых репатриантов. Идея простая: приходят люди, живущие в Израиле всего ничего, и учатся, с одной стороны, искать в Израиле работу, а с другой - каким-то образом справляться с тем, что в стране исхода они в свои ой-уже-не-двадцать были Кем-то, а тут пока что стали Непонятно-Кем. Фиговое состояние, вообще-то. Никто и не спорит. Я тоже не спорю, я просто пытаюсь придать этому тотальному их состоянию какие-то более или менее адекватные формы, а еще - дать ощущение, что никто из них не один, что фигово им одинаково всем, и что всё будет хорошо, потому что если совсем строго говорить, то ничего фатального не происходит.
Группа замечательная, полный союз нерушимых республик свободных: треть - французы, треть - различные англы (пара австралийцев, несколько американцев и журналист из Лондона), один бразилец, один выходец из Эфиопии и одна русская девочка. У всех - высшее образование, а специальности там такие, что я со своей клинической психодрамой вполне себе среди них на среднем уровне. Всё хорошо, всё замечательно, все готовы слушать и воспринимать, проблема только одна: иврита у этой пёстрой компании практически нет. Ну то есть как. В принципе, он есть. Они на нём могут плюс-минус общаться. Глазами. Даже могут что-то сказать, если нужно. По-английски. Собственно, особому ивриту у них быть и неоткуда, они - большинство из них - совсем недавно приехали, они учатся в ульпанах и изо всех сил стараются овладеть тем, без чего, кажется, никак. Но меня не предупредили. Мне сказали "прочтешь пару лекций, ну и по ситуации". Всё классно. Прочесть пару лекций я могу. Я даже больше могу. Но если мне еще хочется, чтобы меня поняли (а я, как любой самовлюбленный эгоист, предпочитаю, раз уж я что-то говорю, чтобы меня при этом еще и понимали), приходится плясать так, что потом два часа болят ноги. Про руки я вообще молчу.
Можно было бы плюнуть на сионизм и перейти на английский. Но среди французов далеко не все знают его сильно лучше, чем иврит, парень из Эфиопии не знает его вообще, а у русской девочки, единственной из всей группы (она и в стране подольше), иврит очень даже ничего, и совершенно непонятно, нафига ей ломать язык и уши еще одним диалектом. Поэтому пляшем от печки. Говорю на иврите, попутно сама себя перевожу на английский (меня честно консультирует одна из американок, наиболее продвинутая в иврите), попутно одна из француженок мелодично офранцуживает то же самое для тех из своих земляков, которые на предмет английского не фонтан, попутно бразилец глядит на меня в упор длинными темно-карими глазами и улыбается улыбкой с ямочками. То ли он вообще ничего не понимает (хотя клянётся, что понимает), то ли это у них в крови.
При всём при этом куда-то движемся. Темы-то их всех интересуют, да и меня тоже, поэтому нам всем коллективно очень хочется друг друга понять. Хорошо, что у меня от природы довольно гибкие суставы. Я гнусь направо и налево, шевелю всеми конечностями разом, показываю рукой, что "гмишут" (гибкость) это "вот так" (кончики пальцев и ладонь ходят волнообразно относительно локтевого сгиба), а "йецивут" (стабильность) - это "вот так" (рука замирает под прямым углом, а вторая делает вид, что пытается её согнуть). Если учесть, что имеется в виду гибкость и стабильность не чего попало, а конкретно рынка рабочей силы, можете себе представить этот полонез.
Еще одна сложность оказалась неожиданной. Я, как выяснилось, давно не имела дела с теми, кто плохо понимает мой язык. То есть я обычно нахожу хотя бы какой-нибудь язык из мне известных, которым владеет также и собеседник. Живя в Израиле и с одинаковой изгибовыгибистостью объясняясь по-русски, на иврите и по-английски, это не очень сложно. Когда же собеседников пятнадцать, а общим для нас не является даже язык глухонемых, оказывается, что все мои отработанные приёмы перестают действовать. Ну то есть. Я обычно довольно-таки живо передаю людям то, что имею передать. Я разбавляю лекцию хоть по семейным конфликтам, хоть по поиску работы, притчами, сказками и случаями из жизни - моей, либо моих друзей и знакомых. Временами я гримасничаю, как обезьяна в зоопарке, кое-где подтанцовываю, а для примера могу и запеть. Делите на восемь, конечно (любовь к кудрям и тут меня погубит), но, в общем, тенденция понятна. При всём при том, описанный фейерверк занимает очень небольшую часть занятий, а основную долю времени я благочинна, как сельский кюре, и серьёзна, как хирург вдовы гробовщика. Просто изюм историй, гримас и всплесков равномерно рассеян по суровому тесту нашей совместной с группой жизни. Иначе тесто пресно. Но это в случае, когда сие тесто имеет место быть.
С данной же группой я очень быстро убедилась, что моих историй никто не понимает, смысл ни одной из сказок до собеседников не дошел, про анекдоты, рассказываемые на супер-легком иврите (а между тем я их и так перевожу - с русского) я вообще молчу. Гримасы повисают в воздухе, потому что ни один человек не сопоставляет, к чему (или о ужас - к кому) они, собственно, относятся, зато все жесты рассматриваются с преувеличенным вниманием, так как именно по ним народ по большей части и ориентируется. Народ весьма интеллигентный и крайне доброжелательный. Который очень, очень, очень хочет меня понять.
Как только я поняла, что репертуар не катит, я обуздала морду лица (кто их знает, к чему конкретно они отнесут мой язык, высунутый в качестве иллюстрации перспектив повышения заработной платы), прекратила лирические отступления (какая тут лирика, когда до физики с трудом доходит), и уделила основное внимание жестам. Руками, а вовсе не головой, как меня пытались когда-то научить, я работала бОльшую часть этого занятия. Меньшую часть этого занятия я работала ногами - поелику когда мне не хватает слов, я встаю.
Если бы меня днём раньше спросили, можно ли объяснить тенденции развития рынка людям, не знающим слова "рынок", я бы замялась. Сегодня я с уверенностью заявляю: нельзя. Зато можно красочно описать, что бывает на этом самом рынке с человеком, пришедшим туда искать работу, но не знающим конъюнктуры. В роли человека выступала моя правая рука, а в роли рынка - левая. Что именно делала моя левая рука с моей правой рукой, я здесь описывать не буду, иначе меня привлекут к ответственности по статье о распространении порнографии в общественных местах. Одно я могу сказать точно: группа прониклась. Ко мне подходили и просили переснять мои слайды ("где вы берёте ту траву???"). Я дала переснять запросто, а чего. Они думают, что если всё это просматривать дома, то эффект будет тот же. Ну-ну. А теперь слайды, пожалуйста.
В какой-то момент я решила привлечь внимание группы к принесенным мною диаграммам и схемам, висящим на доске. Один из участников, очень приятный немолодой американец, сказал, что он близорук и ему ничего не видно. Я предложила ему сесть поближе, что он и сделал. Ему всё равно было не видно. Я предложила ему сесть практически вплотную к доске, лишь бы не загораживать остальным. Он придвинулся совсем близко, сощурился на висящий на доске текст и печально сказал:
- Вот я всё придвигаюсь и придвигаюсь, а это всё не английский и не английский...
Часть занятия было семинаром, то есть с активным участием всех присутствующих (а участвовали они очень толково и деятельно, фигня, что на пяти языках), а часть - лекция. Не знаю, как на них, а на меня эта лекция произвела довольно сильное впечатление. Такого напряженного внимания, которым меня одарила эта группа, у меня не было даже на прошлой неделе, когда я с гораздо большей непринужденностью читала лекцию о стрессах залу в Кирьят-Гате. Тема стрессов довольно актуальна для Кирьят-Гата, поэтому приём нам с моей лекцией был оказан донельзя тёплый - но такой тишины, такой полной неподвижности слушателей в том зале не было. Никаких перешептываний, даже по теме. Никаких входов-выходов, даже в туалет. Ну, по минимуму. Никаких отвлеченных взглядов, никаких переглядываний друг с другом. Рассказываю - тишина. Слушают. Смотрят. Машу руками, как вентилятор. Не отрываются. Заканчиваю некую смысловую цепочку, удовлетворенно спрашиваю: картина понятна?
Молчат. Смотрят всё также напряженно. Артикулирую более четко, произношу слова максимально раздельно - картина понятна?
Молчат. Пятнадцать человек смотрят на меня с нескрываемым интересом и молчат. Не нравится мне эта тишина, говорю я вслух сама себе (надо же хоть с кем-то общаться), и прошу: кто-нибудь, пожалуйста, скажите мне "да" или "нет"! Картина понятна?
Всё тот же пожилой американец смотрит на меня грустно, как на внучку-дурочку, и вежливо сообщает:
- Йа не знайюу, что такойе пониатна...
Хорошо хоть я им сразу сообщила, что сама отнюдь не родилась в Земле Обетованной, а приехала сюда хоть и почти пятнадцать лет назад, но вполне в уме и рассудке, то есть плюс-минус прошла все те же страсти. Иначе, по-моему, они бы сочли, что я над ними издеваюсь. Впрочем, они и так это, кажется, сочли. Особенно когда русская девочка спросила меня, к какому биньяну (израильтяне поймут) относится глагол "лешакеф" (отражать). Что он означает, я объяснила, живописно изобразив зеркало. Но биньян?!? Поймите меня правильно. "Биньяним" - это эээ некое подразделение ивритских глаголов на общие группы по грамматическим формам. Биньяним много. Их учат в ульпанах, дабы дать студентам инструмент для спряжения глаголов. После ульпанов их забывают. Быстро. Мой ульпан закончился пятнадцать лет назад. Угадайте, помню ли я, к какому биньяну относится глагол "лешакеф".
(Вечером я уточнила у Коллеги. Коллега высокомерно сообщила, что вообще никогда в жизни не учила биньяним, и ей это абсолютно не помешало. Я призналась, что я лично когда-то биньяним учила, но с тех пор утекло много чего, поэтому где я, а где те биньяним. Мы обе согласились, что в дальнейшей жизни знание биньяним оказалось нам без надобности. Надо сказать, что я попыталась в ненавязчивой форме объяснить это группе еще днём - не сказать "всё фигня", а уточнить, что можно знать иврит, как родной, не перенапрягаясь при этом по поводу биньяним. По-моему, группа мне не поверила. Впрочем, они утонули в сентиментальной грусти еще на словосочетании "как родной". Только что гимн не запели).
Кстати, теперь я внезапно со всей полнотой оценила аудиторию, к примеру, того же Кирьят-Гата. То есть конкретно они мне и на прошлой неделе вполне понравились. Но их поголовное свободное владение ивритом (и только им одним, но не суть) меня задним числом прямо-таки умилило. Хочу туда еще раз. Там меня понимают... Впрочем, меня и тут понимают. Если хорошо постараться. А плохо мы и не стараемся, зачем нам.
Расстались мы с группой очень дружелюбно и тепло - до следующей недели, когда нам проводить вместе еще четыре часа (а через две недели - последние четыре часа). Мне эти люди нравятся все поголовно - то ли собственные давние сантименты играют, то ли и впрямь группа попалась на редкость приятная. А яростно размахивать руками, четко артикулировать, приводить любую мысль как минимум в четырёх различных формулировках и каждое второе слово машинально переводить на английский я к концу занятия уже почти привыкла. Правда, устала. Они, впрочем, устали еще больше.
Прихожу домой, дома Дима. Здрав-с-т-вуй, говорю ему, активно артикулируя, как де-ла?
Дима смотрит на меня со сдержанной тревогой и почему-то не отвечает.
- Как-де-ла, - повторяю громко, жестами иллюстрируя вопрос и четко выговаривая слова, - а?
- Радость моя, ты где сегодня работала? - тактично спрашивает Дима, снимая с меня пальто, - у глухонемых, что ли?
Осознаю, что с ним не надо говорить жестами. Собственно, с ним можно и вообще не говорить. Он и так поймёт.
- Так где ты сегодня работала? - повторяет.
Смотрю на него устало и понимаю, что моё умение формулировать на сегодня кончилось. Целиком. Его вычерпали из меня до дна, без остатка.
- Скажи мне, пожалуйста, - спрашиваю жалобно, - тебе это срочно?