Он убрал декорации, нарисовав их мелом на полу. Снял камеру со штатива. Повесил Бьорк. Даже придумал машину, которая в произвольном порядке вместо оператора выбирает крупность и фокусное расстояние. В общем, сделал все, чтобы публика заглушила его воплями возмущения. Пришла в себя. Одумалась. И оставила его, наконец, в покое. Но публика не молчала. Она неистово аплодировала. Принимая все за чистую монету, любила Триера и его фильмы с каждым годом только сильней.
Наигравшись вдоволь в идиота и вытянув из рукава чуть ли не последний козырь - нервный срыв и намек на психическое расстройство (остается только самоубийство, которого мы от Ларса, тем не менее, никогда не дождемся), - Триер от радикальных экспериментов перешел к монументальности. Самонадеянной, напыщенной, многомудрой брехне, бесконечно удобной для умных трактовок и толкований.
МК Про Меланхолию, Триера и идиотов.