Пляски на костях по-Ичкерийски. Полина Жеребцова
Грозный
С пятидесятилетним ингушом, уроженцем Грозного Русланом Идрисовичем мы сидим в кафе на набережной Бергена, состоящей сплошь из разноцветных деревянных домиков XVIII века, а вокруг под летним скандинавским небом Норвегии спешат по своим делам мастера, художники и туристы. Воды Северного моря грохочут вдалеке, вгрызаясь в могучие фьорды Хордаланда. Ичкерия от нас далеко - и в то же время она близко. Эта земля помнит о жертвоприношениях, о большой крови и суровых безжалостных людях.
Мой собеседник оказался в Норвегии как беженец.
Он происходит из семьи образованных городских ингушей, которые не выдержали хаоса Ичкерии, войны, геноцида и подались прочь от родных мест. Но мы всегда возвращаемся в мыслях туда, откуда мы родом, в свою Чечню.
- Я слушал ваши лекции о войне, -- говорит Руслан. -- Вы, Полина Викторовна, последняя из могикан. Вы знаете, как зарождалась Ичкерия, вы там жили, взрослели, постигали жизнь на войне. Старшее поколение умирает, эпоха сменяется. Нынешние фанатики с хором восторженных пропагандистов придумывают небылицы об Ичкерии. Ценно, когда знаешь правду. Я пробовал найти того, кто, как вы, был бы десять лет на войне и занял прочную позицию мира, но не нашел ни одного. Дети ичкерийских президентов, министров, упырей младшего ранга всегда будут хвалить время их кровавой власти, но вы исследуете жизнь обычных честных людей, что очень важно. И вы правы в том, что современная Чечня - это видоизменившиеся Ичкерия, где отсутствуют законы.
Я прошу его прокомментировать расхожие утверждения выходцев из Чечни, которые, оправдывая геноцид земляков, бессудные казни и массовый захват жилья, иногда заявляют, что крепость Грозная, а затем и сам город Грозный были построены на месте десяти чеченских аулов. Есть те, кто заявляет о двадцати восьми аулах, а еще более продвинутые говорят о тридцати четырех аулах, перечисляя даже их названия.
- Какая бездарная выдумка! Ложь! Крепость Грозная изначально была маленькой. Это видно по ее чертежам на карте: она шестиугольная, расположена вместе с водяным рвом всего на девяти гектарах, и наши двадцать восемь аулов поместились бы на ее месте, если бы они были выстроены небоскребом. Город Грозный - все старые чеченцы и ингуши это помнят - был построен на месте лесов и болот. В Старопромысловском районе были древние кладбища казаков! Какие еще аулы горцев?! На месте Грозного раньше было несколько крупных казачьих станиц, но в основном вязкие болота, а в древности на месте столицы была большая вода.
Карта-схема к статье «Грозная». Военная энциклопедия Сытина (Санкт-Петербург, 1911-1915)
Горцы в низине никогда не селились, мы жили в горах и ориентировались на башни, горит ли там сигнальный огонь, который означал, что к нам приближаются враги. Башни хорошо видны в горах и за считанные минуты весть облетала километры! Были среди нас те, кто занимался разбоем и работорговлей, контролировал дороги, собирал дань, требовал выкуп за пленников, и русскому царю это порой надоедало, поэтому в наши горные аулы шли войска, разоряя и сжигая всё на своем пути. Например, у ингушей есть фамильные доисламские тотемы-символы, можно сказать, фамильные гербы: орел у Евлоевых, дикий кабан у Нальгиевых, кот у Цицкиевых, мышь у Дахкильговых, лягушка у Падиевых и так далее. От прародителя Кота происходят разные ингушские фамилии. Мы храним память о том, что наши предки абреки-ингуши были жестокими разбойниками, ни в чем не уступавшими чеченцам, что-то вроде горных пиратов: они нападали на путников, бывало, что грабили и убивали, собирали дань с тех купцов, кто хотел жить. Красивых чужих женщин забирали себе. Царь долго терпел, а потом царская армия пришла в горный аул. Сожгла дома, убила и ранила много мужчин, женщин и детей. Одна смертельно раненая горянка с младенцем успела спрятаться у реки за большими камнями. Она понимала, что жить ей осталось недолго, и решила спасти единственного оставшегося в живых сына. Горянка заметила корзинку, похожую на люльку. Положила туда мальчика и, доверив его духу воды, отправила вниз по горной реке с надеждой, что кто-то найдет ее ребенка.
В долине жили горцы, которые занимались скотоводством и земледелием, они были менее воинственными, чем их горные одноплеменники. Однако воинственных братьев горцы из долины царю не выдавали и всегда помогали им лекарственными травами и оружием. Женщины из долины пришли на реку стирать вещи и увидели, что река принесла им младенца! На теле мальчика они насчитали восемь ран. И решили, что он, как кот, а у кота девять жизней, и свою главную жизнь мальчик еще не прожил. Женщины выходили ребенка и воспитали, дав ему шуточное прозвище «Кот». Так возник этот тотем - символ живучести и удачи, а от него - ингушские «кошачьи» фамилии: Цицкиевы, Ахильговы и другие.
- Расскажите, какой вы помните Ичкерию, -- попросила я.
- В начале девяностых я был молод. Мир казался мне прекрасным! Больше всего я благодарен своим учителям, которые замечательно нам преподавали, учили нас жизни, дружбе, бережному отношению к природе. Все мои учителя были русскими! Это были потрясающе добрые люди, уроженцы Грозного, Чечено-Ингушетии. Наша семья городская, очень образованная. Идеи о независимости мы встретили положительно, мы не видели в них опасности. Но стремительно менялась картина мира: начались грабежи, разбой, словно мы оказались снова в прошлых веках. В республике начали раздавать оружие чеченцам прямо из КамАЗов, к власти пришел Дудаев. Выпустили уголовников из тюрем, создали из них вооруженные отряды Ичкерии. На этот раз было кого грабить и убивать вокруг: сотни тысяч земляков-нечеченцев!
Помню, как я с друзьями стоял на остановке и туда же подошли две красивые девушки, одна брюнетка, другая светленькая. Прямо на остановке я, молодой парень, решил познакомиться. Девушки были скромно одеты, они засмущались. Особенно хороша была темноволосая в синем платочке с длинной косой. Вдруг с визгом остановились легковые машины, в них были вооруженные до зубов чеченцы. Мы с друзьями и опомниться не успели, как они выскочили и силой потащили девушек. Я попытался обратиться к мужчинам на чеченском языке и сказать хоть что-то, но бесполезно, девушек похитили. Поскольку одна девушка мне очень понравилась, то я стал расспрашивать знакомых, кто она, откуда она. Оказалось, что подруга матери в этот день потеряла дочь, та не доехала с однокурсницей домой из института. Это была она! Позже выяснилось, что над девушками жестоко надругались, их били, заставляли без одежды бегать по этажам многоэтажки. Стреляли у девушек над головой из пистолетов. Издевались.
Но девушки остались живы. Громкая история на весь довоенный Грозный! Мать одной из них, как раз той, что мне понравилась, обратилась затем в прокуратуру. Но ее заставили забрать заявление, угрожали убить. Выяснилось, что это кутили и веселись племянники Джохара Дудаева. Никто ничего не стал расследовать - наоборот, сказали, повезло, что девушек не убили. Дали совет родителям: бегите из республики, пока можете. И эти русские семьи быстро уехали.
Вскоре после стычек чеченской оппозиции и дудаевцев ввели российские войска и началась полномасштабная война. Мы, как почти все городские ингуши и чеченцы, сразу уехали, разбежались из Грозного, кто в село, кто в Ингушетию. Остались под бомбами в столице русские жители с детьми. Между войнами мы вернулись. Застали пляски гуронов. «Гуронами» мы называли чеченское быдло, радикальное и тупое, как пробка. Это было их время!
С большим апломбом и тремя классами образования, быдло с ажиотажем запасалось липовыми дипломами, что они «филологи», «профессора» и «врачи», а сами толком не умели читать и писать - во время СССР они торговали и работали в колхозах. Кто-то сидел по тюрьмам. Но печати и документы попали именно в их руки.
Ичкерийская пропаганда была рассчитана на них и на уголовников, раздавая таким оружие. Засилье зла, мусор из окон до первого этажа в центре города, убийства бездомных животных - это их рук дело! Убийства русских жителей, которые начались буквально массово, подогревались жаждой наживы, и в это, к сожалению, уже втянулись и некоторые городские чеченцы. Мы в то время жили в Октябрьском районе города Грозного по улице Алексеевой, это частный сектор. Много зелени, старые и молодые клены, фруктовые деревья. Наш дом был всего в нескольких остановках от президентского дворца Джохара Дудаева. Просыпаемся утром - а русских соседей нет, исчезли. Вместо них въезжают гуроны. Орут, пляшут. На следующий день такая же картина: просыпаемся - а соседей выносят в мешке с пробитой головой или перерезанным горлом. И так - пока почти вся улица не заселилась новыми «хозяевами». Но и это еще не всё! Рядом с нами жили пожилые люди: муж и жена. Бабушка Мария и ее супруг Валентин Иванович. Оба ветераны Второй мировой. Он в инвалидном кресле, слепой немощный старик. Она еле-еле ходила, возила его в инвалидной коляске. Ни пенсий при Джохаре Дудаеве, ни еды не было, старики голодали, ходили по рынку, искали, кто подаст им еды.
Иногда моя мать что-то давала, но редко, мы сами жили трудно. При Аслане Масхадове опять все пенсии у людей украли, несмотря на дотации из Москвы.
Стариков долго не трогали, наверное, из-за очень преклонного возраста, но потом наш многодетный сосед Асланбек их зарезал. Крови было много, весь их дом был залит кровью. Зачем было так жестоко убивать? Они еле-еле живые ходили, умерли бы года через два - и забрал бы он себе их дом со всем имуществом. Но нет, он специально жестоко зарезал. Затем пришла жена Асланбека в хиджабе, его племянницы и дочки, все закутанные в платки, и дом русских стариков отмыли, почистили, заселились и стали жить, как ни в чем не бывало. Соседи вокруг не осуждали, они ведь сами были не промах, а я, молодой парень, тогда, между войнами, тоже воспринял это как данность. Спросил только: «Зачем было так жестоко убивать?» Асланбек ответил: «Они агенты русских спецслужб». Я не поверил, конечно: старые больные люди, в родном городе всю жизнь жили, какие еще спецслужбы. Поднял его на смех. Асланбек тогда очень разозлился и сказал, что это программа Ичкерии -- уничтожать всех нечеченцев, очищать родную землю, и все русские - потомки оккупантов, а значит, автоматически - сотрудники спецслужб! Он был меня в два раза старше, а вы знаете, что, по нашим законам, я не могу спорить со старшим. Я ушел.
- То есть во времена масхадовской Ичкерии на вашей улице убивали людей, захватывали дома, а еще зверски зарезали стариков, и все вокруг молчали или одобряли? - уточняю я, заранее зная ответ.
- Некоторые, конечно, посетовали, что упустили хороший дом и не заняли еще один, но в целом да, промолчали. Однако молчали недолго, месяца два. Затем стали возмущаться. И еще как! Оказалось, что когда Асланбек зарезал стариков, то их трупы он не стал хоронить, а положил в углубление посреди двора и засыпал жухлыми осенними листьями. Прошло время, и нестерпимая вонища, несмотря на зиму, накрыла всю нашу улицу. Сладковатый тошнотворный запах гнили буквально пропитал все вокруг. Вот тогда-то чеченцы и пришли к одноплеменнику с претензиями: «Ладно, ты их убил и забрал себе дом, но мы почему обязаны нюхать эту вонь?! Немедленно зарой их трупы!» Асланбек позвал сыновей и племянников, но те, несмотря на его крики и угрозы, к раздутым обезображенным телам стариков не подходили, предпочитая держаться в стороне. Это же не скотину резать, все-таки были люди, да еще и старые. Как поднять тела? Куда нести убитых и полуразложившихся? Отказываются подходить, и всё. Асланбек орет, визжит, но все бесполезно!
Пошел тогда Асланбек на биржу у центрального рынка и нашел там двух бичей. Дал он им мелкие деньги и пообещал бутылку водки за работу, чтобы они забрали и прикопали покойников. Но чернорабочие бичи, когда увидели изуродованные, раздутые тела и почувствовали нестерпимую вонищу, бросились наутек с проклятиями, оставив хозяину его бутылку водки. Убежденный ичкериец Асланбек, видя такой поворот дел, заткнул нос плотным теплым шарфом, выпил единолично бутылку водки и полез на чердак. Когда он шарил по захваченному им дому, то приметил на чердаке простой деревянный гроб. Старики заранее готовились к смерти, как это принято у православных, у русских. Но гроб на чердаке был всего один, второй старики не успели заказать, началась Первая чеченская война. Асланбек притащил гроб в сад, взял частично разложившийся труп дедушки Валентина Ивановича и бросил в деревянный ящик, а сверху на него швырнул тело бабушки Марии. Затем предприимчивый ичкериец попробовал закрыть крышкой обоих покойников, но раздутые тела, да еще в одном гробу, не умещались! Он возился, старался, исхитрялся и так, и эдак, затем приладил крышку, насколько смог, вскарабкался сверху на гроб и начал неистово прыгать.
Он притаптывал крышку гроба, приминал тела убитых ногами, плясал на покойниках! Семья Асланбека настороженно наблюдала с крыльца за его действиями и никак не вмешивалась. Любопытные соседи смотрели через забор. Асланбек скакал, кричал и ухал. Пыхтел около получаса.
Даже вспоминать об этом тошно, а ему хоть бы что, от водки он развеселился и с азартом выплясывал на трупах. В итоге он примял трупы так, что крышка все-таки закрылась. Он забил ее огромными гвоздями и позвал сыновей с племянниками, приказав отвезти на машине гроб и сбросить его в какой-нибудь кювет.
Так закончилась жизнь ветеранов Второй мировой с улицы Алексеева в Грозном. А у нас впереди была Вторая чеченская. Грозный нам теперь совсем не принадлежал, всё в нем изменилось до неузнаваемости. Кроме бомб и ракет в нем стали нормой подобные зверства. Было трудно оставаться в городе, и мои родители приняли решение уехать из Чечни навсегда.
**
Пока Руслан рассказывал мне историю своей юности о соседе, который плясал на гробе с невинно убиенными стариками, передо мною предстал образ фанатика-головореза, присягнувшего на верность Кали - черной богини смерти и разрушения, стоящей на черепах и наблюдающей за прошлым, настоящим и будущим. «Подобно тому, как все цвета исчезают в черном, все имена и формы исчезают в ней», - так говорится в индуистском сумрачном тексте, и впавший в экстаз после водки Асланбек, сам не ведая, приносил жертвоприношение этому кровавому божеству. Бешеные пляски, жуткий звериный вой и растрепанные волосы Кали считаются отражением нашего мира, где все прекрасное и светлое уничтожается, превращаясь в прах. В этом сознательном стремлении к постоянному злу проявляются заблудшие души.
- Я многое помню об Ичкерии. Но потрясло меня не само убийство ближайших русских соседей - это тогда стало обыденностью, а именно пляски на костях, - вывел меня из задумчивости голос Руслана.
Берген
В гористом Бергене - этим он напоминает чеченские и ингушские аулы - почти всегда идет дождь, а сегодня на нас обрушилось яркое закатное солнце на северном переливающемся небе. Когда-то Берген захватывали дерзкие пираты, а сейчас в нем блуждаем мы, скитальцы, лишившиеся своей исторической родины. Но даже беженцы не могут убежать из собственных воспоминаний.
Попрощавшись с Русланом, я продолжила свой путь, отчетливо понимая, что известная журналистка Анна Политковская имела возможность выслушать тысячи историй о геноциде нечеченцев, больше известном как геноцид русских в Чечне, хотя «русскими» у нас считались и украинцы, и евреи, и армяне, и татары, и все остальные нечеченцы. Имели возможность выслушать и собрать десятки тысяч историй и другие журналисты «Новой газеты», «Радио Свобода», «Эха Москвы», «Мемориала», и многих других газет, радио и правозащитных организаций. Однажды на вопрос, что она знает о геноциде русских в Чечне, Анна Политковская ответила: «В 1991-1994 годах я не имела физической возможности исследовать проблему геноцида русского народа в Чечне». Но разве нельзя было опросить сотни, если не тысячи людей, в нулевых годах? Если бы уважаемая госпожа Политковская не погибла в 2006 году от рук чеченцев, которых так яростно защищала, она имела бы возможность собрать эти истории даже спустя четверть века...
Свидетели всё еще живы. Но настоящая правда никому не нужна. Правда невыгодна Кремлю, десятилетиями не интересующемуся, как выживали те, кто видел и войну, и геноцид, и чудом остался жив. Людей принесли в жертву территориальной целостности, задабривая горцев подачками. Невыгодна эта жестокая правда Западу и США, где раскрутили идею о независимости. Как сетовал когда-то Александр Солженицын в своей статье № 13 «В Чечне»: «Это и была, как теперь говорят, этническая чистка, но из Боснии она стала заметна всему миру, а из Чечни - никому. Ни ООН, ни ОБСЕ, ни Совету Европы».
Оглянувшись, я увидела, что Руслан стоит у деревянных домиков ганзейской набережной, выкрашенных в ослепительно белый цвет, и машет мне рукой. Я помахала ему в ответ. «Вы последняя из могикан! - неожиданно закричал он. - Вы обязаны сохранить подлинную историю! Больше некому!»
Горько улыбнулась. Для меня все земляки равны. Я, выросшая среди волков, перенявшая их повадки, жившая под ичкерийским флагом, сделаю что смогу.
ПОЛИНА ЖЕРЕБЦОВА