Волчье место (продолжение)
начало тут: http://neformat-ya.livejournal.com/63349.html
Марина, мою жену зовут Марина. Однажды я увидел ее в метро и, завороженный, пошел за ней, глядя на ее темные волосы, которые она перебирает, как четки. Иногда мне кажется, что тот мир, который я придумал для себя в пять лет, с каждым годом все больше становится похож старую картонную коробку, в которой жил мой любимый хомяк. С годами она истрепалась, порвалась и вот-вот рассыплется, но я продолжаю прижимать ее к груди и верить в чудеса.
Девочка моя, девочка, где ты?
…
В семнадцать лет я носил длинные волосы и слушал Led Zeppelin. Голова была похожа на копну грязноватого сена, из которой торчал длинный нос. Мы с мамой ехали на электричке, потом шли пешком через лес. Она все время плакала и сморкалась прямо в свою футболку. Мне было неприятно, я сторонился ее. Сам я помнил бабушку смутно и совсем не любил. В ушах орал «Черный лес», я шел, вдыхая сосновый запах и хотел только одного - увидеть, наконец, девочку.
Бабушку похоронили быстро, народу пришло мало и мама, отплакавшись по дороге, деловито справляла печальные проводы. На следующий день она собралась уезжать, а я отказался наотрез.
- Почему? Что тебе здесь делать одному? - спрашивала она меня, заглядывая в глаза.
- Так надо, - твердил я ей, - так надо.
- Ну, что ж, - в конце концов, она пожала плечами, отдала мне ключ, и я проводил ее на электричку.
Ночью мне неожиданно стало страшно. За окном мерещились чьи-то тени, некоторые из них напоминали бабушку. Тогда я садился на кровать и скрипел зубами. Хотелось дождаться утра, захлопнуть калитку и уехать отсюда домой, в привычный прозрачный мир, где все имеет свой раз и навсегда заведенный порядок. Или хотя бы делает видимость.
Наконец, я задремал. Сквозь сон услышал нежное «Митя». Митей меня называла только мама, и еще она. Я открыл глаза. Рядом никого не было. Посмотрел на чисто выбеленную стену, которая светилась в темноте, и увидел ее тень. Она мыла голову, наклонившись над тазом, и силуэт ее обнаженного тела двигался медленно и ритмично, пока руки выполняли привычные действия. Это была уже не девочка, которую я видел в свои пять лет, а молодая красивая девушка. Такая красивая, что у меня захватило дыхание. Я резко сел на кровати и огляделся. В комнате никого не было, только тень - бесшумная и реальная, как последний предутренний сон. Я протер глаза, а она встала, тряхнув головой. Я видел капли, которые стекали по волосам. Вернее, тени этих капель. Потом она исчезла, а я лег обратно в постель и снова уснул.
Утром я вскочил и бросился к стене. Провел по ней рукой, она была еще влажной. Буйный восторг охватил меня. Он переполнял тело, лился через край. Тогда я понял, что моя жизнь… Что в ней будет все. И все это возможно. Кажется, так. У крыльца еще лежала холодная роса, была середина октября. Я ходил босиком по желтой усталой траве, смотрел вокруг и смеялся. Да, точно, я смеялся. А потом, когда на землю легли ранние сумерки, закрыл дом и уехал. Почему-то я знал, что мне нельзя там больше оставаться, и возвращаться тоже нельзя. А сейчас я знаю, что должен быть здесь. Или мне только кажется, что я что-нибудь знаю?
…
Когда в очередной раз явился Петя, у меня уже созрел план. Он как всегда уселся в кресло моего мертвого деда и достал из пакета молоко и яички. Он так и говорил «яички» этот ярый поклонник натуральных продуктов. Из «яичек» мы сделали огромную яичницу, и только после этого Петя вытащил из кармана очередную бутылку.
- Слушай, Петр, - сказал я, - А чем ты вообще занимаешься?
- Ну как чем? - удивился он, - Людям помогаю. Вон их сколько понаехало людей-то. Кому дрова надо поколоть для камина, кому с крышей помочь. Времена теперь богатые - только успевай поворачиваться.
- Да ладно, - не отставал я, - Есть же у тебя какое-то увлечение, кроме водки и яичек.
На «яички» Петр, похоже, обиделся, а потому молча выпил свою рюмку и закусил.
- Зря ты так, Митя, - сообщил, наконец, он.
- Дима, - машинально поправил я его.
Он раздраженно махнул рукой, какая, мол, разница.
- В общем, ты прав, есть у меня занятие - я клады ищу.
- Клады? - я на мгновение закрыл глаза - такое совпадение не бывает случайным.
- Ну, да. Сейчас все ищут, а я что хуже. Вот, прибор себе купил и хожу с прибором.
- Какой прибор?
- Который металл чует. Вчера вот николаевскую монету нашел, к примеру.
- К примеру, - повторил я, - К примеру.
Потом решительно осушил свой бокал и сказал:
- Вот что, Петя. Давай с тобой ту княгиню найдем.
- Ккакую княгиню, - он хлебнул из стакана, закашлялся и посмотрел на меня дико.
- Ту самую, - ответил я спокойно, - К которой сокровища в могилу положили. Сам подумай, может те ребятки со страху не все драгоценности взяли. Вот мы и…
- А тебе зачем? Из-за денег что ли? - он смотрел на меня подозрительно.
- Да, нет, - я зачем-то хлопнул его по плечу, - Просто проверить хочу. Мой дед он был, знаешь, мистификатор. Мама рассказывала, что он себе новую биографию придумал, да и ей заодно. И все верили. Никто даже не усомнился, что он большой музыкант. Он ведь и маму мою заставил в консерватории учиться. Это потом уже она все узнала, после его смерти. Так мы с ней теперь и живем, как в сказке, не зная, что в нашем прошлом быль, а что вымысел. Да, это не важно. Только кажется мне, что историю с княгиней тоже дедушка сочинил, чем еще в деревне развлекаться.
- Ну как же, - Петя совсем растерялся, - А бабка моя, она же видела.
- Что видела твоя бабка не знаю, я сам лично убедиться хочу. Насчет волчьего места. Понимаешь?
Петр подумал, кивнул, икнул и согласился.
- Может, и клад подвернется, - рассудил он.
Поход свой мы отложили до утра. Петр решительно направился к двери, клятвенно пообещав явиться утром в десять с прибором, а заодно расспросить свою мамашу, где находился тот загадочный лаз.
Ночь я снова провел без сна, но к утру был необыкновенно бодр и полон сил. Вообще, со мной творилось что-то странное - прежний детский восторг охватывал меня, когда я делал привычные движения: вставал под холодный душ, сидел на мокром от росы крыльце или просто смотрел в окно. Сколько мне лет? Может быть, снова семнадцать?
Пришел Петя, сунул мне в руку пакет с «яичками» и показал какую-то бумажку. Бумажка оказалась корявым чертежом, нарисованным синей ручкой на старой жировке.
- Мать начертила. - Деловито сообщил Петр, потом оглядел мои брюки и кроссовки, от комментариев воздержался, просто буркнул. - Пошли.
Судя по чертежу, ход рыли прямо там, где стоял дедовский дом. Лезть решили через подпол. Подпол оказался грязным, по углам стояли страшные мешки, из которых торчали отростки, похожие на чьи-то щупальца.
- Картошка, - сказал мне Петя, зажег фонарь и начал простукивать пол. Я стоял рядом и оглядывался. Нестерпимо воняло крысиным ядом, и я запоздало подумал, что моя идея с поиском полуживой княгини, возможно, не слишком удачна.
Но тут Петя довольно хмыкнул и сунул мне в руки лопату. Я взялся за гладкий черенок и вонзил лопату в землю.
Копали по очереди, земля оказалась на удивление мягкой.
- Как в могиле, - прокомментировал Петя, который в моменты отдыха ходил с прибором по дощатому полу и ловил консервные банки. Когда он приволок очередную железку, моя лопата наткнулась на большой камень, а в следующий момент легко ушла в глубину.
- Есть, - прошептал я.
- Что? Ход? - не поверил Петя.
Я кивнул:
- Бабка твоя, может, и не фантазировала.
- Ясное дело, - он возмущенно отодвинул меня и полез в дырку.
Ход оказался узким. Ползти можно было только по-пластунски, да и то голова постоянно ударялась об землю, которая сыпалась в лицо и за воротник. Воздуха не хватало. Казалось, что с тех пор, как мы полезли в яму, прошло уже несколько часов.
- Ну что там, - спросил я у Петиного зада, который двигался перед глазами.
- Ничего, - шикнул он, - Ползи себе.
Какое ему дело до моих фобий? Я с детства не любил замкнутые пространства, боялся даже спать, накрывшись с головой. Если бы была возможность, я бы уже давно повернул назад. Но возможности не было, в этой узкой дыре можно было ползти только вперед. Я сцепил зубы и смотрел на его ноги, которые вихляли из стороны в сторону.
Когда мы добрались до могилы княгини, я уже задыхался.
- Приползли, - шепнул Петя и толкнул меня ногой.
Пространство расширилось, я встал на колени и огляделся. Петин фонарик метался по стенам, но там ничего не было. Просто большая яма без света, воздуха и жизни.
- Где же твоя княгиня? - все же спросил я его.
- Нет никакой княгини, - я услышал, как он усмехнулся, - Бабка твоя всегда говорила, что ты идиот.
- Идиот, - повторил он и выключил фонарь. Я услышал его дыхание и напрягся из последних сил. Но он просто толкнул меня и пополз назад.
- А девчонку я твою видел, - я слышал, как он извивается в узком проходе, - Она тоже думала, что в сказку попала, а здесь волчье место. Митя.
Кажется, он смеялся. А, может быть, и нет. Я уже по-настоящему задыхался. Повернулся в темноте, тыкаясь в стены. Наконец, вроде нащупал проход, но сил ползти не было. Я просто лежал под землей, в чужой могиле, которая скоро станет моей собственной и думал о жене. Когда я увидел ее в первый раз, то сразу понял, что буду думать о ней, когда придет время умирать.
Марина любит синие ирисы. Я всегда дарил ей их после ссоры или просто так. Обычно осенью, когда она становилась особенно молчалива. Я брал ее лицо в руки и целовал в глаза. Иногда мне казалось, что я ничего о ней не знаю. Теперь я в этом уверен. Я всегда знал только одно - рядом с ней мне становилось легче дышать. Я дышал и дышал. А теперь я задыхаюсь и все вокруг превратилось в большую черную яму, из которой мне кричат: «Идиот, идиот». Или я сам это кричу. Неважно.
Что же тогда важно? Все, что было у меня в жизни - это тень на стене, ее лицо в моих руках и нежное «Митя» на границе последнего сна.
…
Я полз вперед. Земля была везде, я жевал ее зубами и сплевывал в темноту. Я очень не хотел умирать, хотел найти ее, обнять и глубоко вздохнуть.
Впереди показался свет и через минуту я, с трудом подтянувшись, вылез в свой собственный подпол. Он был открыт, в углу стояла картошка, вокруг ямы валялись консервные банки, а надо мной в прямоугольнике света стояла моя жена.
- Митя, - сказала она, - Ты почему такой грязный?
Я закашлялся, потом поднялся и попытался отряхнуть брюки:
- Откуда ты?
- Ты же сам меня позвал, - она улыбнулась, - Вот, письмо написал, - и показала конверт, подписанный острым почерком.
Я вылез из подпола, неловко взял ее лицо в свои руки и заглянул в глаза:
- Ты надолго?
- Навсегда, - она выскользнула из моих рук и пошла в комнату.
Марина, мою жену зовут Марина. Однажды я увидел ее в метро и, завороженный, пошел за ней, глядя на ее темные волосы, которые она перебирает, как четки. Иногда мне кажется, что тот мир, который я придумал для себя в пять лет, с каждым годом все больше становится похож старую картонную коробку, в которой жил мой любимый хомяк. С годами она истрепалась, порвалась и вот-вот рассыплется, но я продолжаю прижимать ее к груди и верить в чудеса.
Девочка моя, девочка, где ты?
…
В семнадцать лет я носил длинные волосы и слушал Led Zeppelin. Голова была похожа на копну грязноватого сена, из которой торчал длинный нос. Мы с мамой ехали на электричке, потом шли пешком через лес. Она все время плакала и сморкалась прямо в свою футболку. Мне было неприятно, я сторонился ее. Сам я помнил бабушку смутно и совсем не любил. В ушах орал «Черный лес», я шел, вдыхая сосновый запах и хотел только одного - увидеть, наконец, девочку.
Бабушку похоронили быстро, народу пришло мало и мама, отплакавшись по дороге, деловито справляла печальные проводы. На следующий день она собралась уезжать, а я отказался наотрез.
- Почему? Что тебе здесь делать одному? - спрашивала она меня, заглядывая в глаза.
- Так надо, - твердил я ей, - так надо.
- Ну, что ж, - в конце концов, она пожала плечами, отдала мне ключ, и я проводил ее на электричку.
Ночью мне неожиданно стало страшно. За окном мерещились чьи-то тени, некоторые из них напоминали бабушку. Тогда я садился на кровать и скрипел зубами. Хотелось дождаться утра, захлопнуть калитку и уехать отсюда домой, в привычный прозрачный мир, где все имеет свой раз и навсегда заведенный порядок. Или хотя бы делает видимость.
Наконец, я задремал. Сквозь сон услышал нежное «Митя». Митей меня называла только мама, и еще она. Я открыл глаза. Рядом никого не было. Посмотрел на чисто выбеленную стену, которая светилась в темноте, и увидел ее тень. Она мыла голову, наклонившись над тазом, и силуэт ее обнаженного тела двигался медленно и ритмично, пока руки выполняли привычные действия. Это была уже не девочка, которую я видел в свои пять лет, а молодая красивая девушка. Такая красивая, что у меня захватило дыхание. Я резко сел на кровати и огляделся. В комнате никого не было, только тень - бесшумная и реальная, как последний предутренний сон. Я протер глаза, а она встала, тряхнув головой. Я видел капли, которые стекали по волосам. Вернее, тени этих капель. Потом она исчезла, а я лег обратно в постель и снова уснул.
Утром я вскочил и бросился к стене. Провел по ней рукой, она была еще влажной. Буйный восторг охватил меня. Он переполнял тело, лился через край. Тогда я понял, что моя жизнь… Что в ней будет все. И все это возможно. Кажется, так. У крыльца еще лежала холодная роса, была середина октября. Я ходил босиком по желтой усталой траве, смотрел вокруг и смеялся. Да, точно, я смеялся. А потом, когда на землю легли ранние сумерки, закрыл дом и уехал. Почему-то я знал, что мне нельзя там больше оставаться, и возвращаться тоже нельзя. А сейчас я знаю, что должен быть здесь. Или мне только кажется, что я что-нибудь знаю?
…
Когда в очередной раз явился Петя, у меня уже созрел план. Он как всегда уселся в кресло моего мертвого деда и достал из пакета молоко и яички. Он так и говорил «яички» этот ярый поклонник натуральных продуктов. Из «яичек» мы сделали огромную яичницу, и только после этого Петя вытащил из кармана очередную бутылку.
- Слушай, Петр, - сказал я, - А чем ты вообще занимаешься?
- Ну как чем? - удивился он, - Людям помогаю. Вон их сколько понаехало людей-то. Кому дрова надо поколоть для камина, кому с крышей помочь. Времена теперь богатые - только успевай поворачиваться.
- Да ладно, - не отставал я, - Есть же у тебя какое-то увлечение, кроме водки и яичек.
На «яички» Петр, похоже, обиделся, а потому молча выпил свою рюмку и закусил.
- Зря ты так, Митя, - сообщил, наконец, он.
- Дима, - машинально поправил я его.
Он раздраженно махнул рукой, какая, мол, разница.
- В общем, ты прав, есть у меня занятие - я клады ищу.
- Клады? - я на мгновение закрыл глаза - такое совпадение не бывает случайным.
- Ну, да. Сейчас все ищут, а я что хуже. Вот, прибор себе купил и хожу с прибором.
- Какой прибор?
- Который металл чует. Вчера вот николаевскую монету нашел, к примеру.
- К примеру, - повторил я, - К примеру.
Потом решительно осушил свой бокал и сказал:
- Вот что, Петя. Давай с тобой ту княгиню найдем.
- Ккакую княгиню, - он хлебнул из стакана, закашлялся и посмотрел на меня дико.
- Ту самую, - ответил я спокойно, - К которой сокровища в могилу положили. Сам подумай, может те ребятки со страху не все драгоценности взяли. Вот мы и…
- А тебе зачем? Из-за денег что ли? - он смотрел на меня подозрительно.
- Да, нет, - я зачем-то хлопнул его по плечу, - Просто проверить хочу. Мой дед он был, знаешь, мистификатор. Мама рассказывала, что он себе новую биографию придумал, да и ей заодно. И все верили. Никто даже не усомнился, что он большой музыкант. Он ведь и маму мою заставил в консерватории учиться. Это потом уже она все узнала, после его смерти. Так мы с ней теперь и живем, как в сказке, не зная, что в нашем прошлом быль, а что вымысел. Да, это не важно. Только кажется мне, что историю с княгиней тоже дедушка сочинил, чем еще в деревне развлекаться.
- Ну как же, - Петя совсем растерялся, - А бабка моя, она же видела.
- Что видела твоя бабка не знаю, я сам лично убедиться хочу. Насчет волчьего места. Понимаешь?
Петр подумал, кивнул, икнул и согласился.
- Может, и клад подвернется, - рассудил он.
Поход свой мы отложили до утра. Петр решительно направился к двери, клятвенно пообещав явиться утром в десять с прибором, а заодно расспросить свою мамашу, где находился тот загадочный лаз.
Ночь я снова провел без сна, но к утру был необыкновенно бодр и полон сил. Вообще, со мной творилось что-то странное - прежний детский восторг охватывал меня, когда я делал привычные движения: вставал под холодный душ, сидел на мокром от росы крыльце или просто смотрел в окно. Сколько мне лет? Может быть, снова семнадцать?
Пришел Петя, сунул мне в руку пакет с «яичками» и показал какую-то бумажку. Бумажка оказалась корявым чертежом, нарисованным синей ручкой на старой жировке.
- Мать начертила. - Деловито сообщил Петр, потом оглядел мои брюки и кроссовки, от комментариев воздержался, просто буркнул. - Пошли.
Судя по чертежу, ход рыли прямо там, где стоял дедовский дом. Лезть решили через подпол. Подпол оказался грязным, по углам стояли страшные мешки, из которых торчали отростки, похожие на чьи-то щупальца.
- Картошка, - сказал мне Петя, зажег фонарь и начал простукивать пол. Я стоял рядом и оглядывался. Нестерпимо воняло крысиным ядом, и я запоздало подумал, что моя идея с поиском полуживой княгини, возможно, не слишком удачна.
Но тут Петя довольно хмыкнул и сунул мне в руки лопату. Я взялся за гладкий черенок и вонзил лопату в землю.
Копали по очереди, земля оказалась на удивление мягкой.
- Как в могиле, - прокомментировал Петя, который в моменты отдыха ходил с прибором по дощатому полу и ловил консервные банки. Когда он приволок очередную железку, моя лопата наткнулась на большой камень, а в следующий момент легко ушла в глубину.
- Есть, - прошептал я.
- Что? Ход? - не поверил Петя.
Я кивнул:
- Бабка твоя, может, и не фантазировала.
- Ясное дело, - он возмущенно отодвинул меня и полез в дырку.
Ход оказался узким. Ползти можно было только по-пластунски, да и то голова постоянно ударялась об землю, которая сыпалась в лицо и за воротник. Воздуха не хватало. Казалось, что с тех пор, как мы полезли в яму, прошло уже несколько часов.
- Ну что там, - спросил я у Петиного зада, который двигался перед глазами.
- Ничего, - шикнул он, - Ползи себе.
Какое ему дело до моих фобий? Я с детства не любил замкнутые пространства, боялся даже спать, накрывшись с головой. Если бы была возможность, я бы уже давно повернул назад. Но возможности не было, в этой узкой дыре можно было ползти только вперед. Я сцепил зубы и смотрел на его ноги, которые вихляли из стороны в сторону.
Когда мы добрались до могилы княгини, я уже задыхался.
- Приползли, - шепнул Петя и толкнул меня ногой.
Пространство расширилось, я встал на колени и огляделся. Петин фонарик метался по стенам, но там ничего не было. Просто большая яма без света, воздуха и жизни.
- Где же твоя княгиня? - все же спросил я его.
- Нет никакой княгини, - я услышал, как он усмехнулся, - Бабка твоя всегда говорила, что ты идиот.
- Идиот, - повторил он и выключил фонарь. Я услышал его дыхание и напрягся из последних сил. Но он просто толкнул меня и пополз назад.
- А девчонку я твою видел, - я слышал, как он извивается в узком проходе, - Она тоже думала, что в сказку попала, а здесь волчье место. Митя.
Кажется, он смеялся. А, может быть, и нет. Я уже по-настоящему задыхался. Повернулся в темноте, тыкаясь в стены. Наконец, вроде нащупал проход, но сил ползти не было. Я просто лежал под землей, в чужой могиле, которая скоро станет моей собственной и думал о жене. Когда я увидел ее в первый раз, то сразу понял, что буду думать о ней, когда придет время умирать.
Марина любит синие ирисы. Я всегда дарил ей их после ссоры или просто так. Обычно осенью, когда она становилась особенно молчалива. Я брал ее лицо в руки и целовал в глаза. Иногда мне казалось, что я ничего о ней не знаю. Теперь я в этом уверен. Я всегда знал только одно - рядом с ней мне становилось легче дышать. Я дышал и дышал. А теперь я задыхаюсь и все вокруг превратилось в большую черную яму, из которой мне кричат: «Идиот, идиот». Или я сам это кричу. Неважно.
Что же тогда важно? Все, что было у меня в жизни - это тень на стене, ее лицо в моих руках и нежное «Митя» на границе последнего сна.
…
Я полз вперед. Земля была везде, я жевал ее зубами и сплевывал в темноту. Я очень не хотел умирать, хотел найти ее, обнять и глубоко вздохнуть.
Впереди показался свет и через минуту я, с трудом подтянувшись, вылез в свой собственный подпол. Он был открыт, в углу стояла картошка, вокруг ямы валялись консервные банки, а надо мной в прямоугольнике света стояла моя жена.
- Митя, - сказала она, - Ты почему такой грязный?
Я закашлялся, потом поднялся и попытался отряхнуть брюки:
- Откуда ты?
- Ты же сам меня позвал, - она улыбнулась, - Вот, письмо написал, - и показала конверт, подписанный острым почерком.
Я вылез из подпола, неловко взял ее лицо в свои руки и заглянул в глаза:
- Ты надолго?
- Навсегда, - она выскользнула из моих рук и пошла в комнату.