Мои мемуары. Crazy House - 2.
Но главным впечатлением, вынесенным мною из своего пребывания в психбольнице, было новое соприкосновение с хиппи в лице Шуры Хайрастого. Не то, что бы он был необыкновенно выдающейся личностью, но самый его образ, образ его жизни и система ценностей представляли собой разительный контраст с кабацкой средой, в которой я вращался. Шура был нищ. Конечно, это не была вольная нищета Христова, нищета ради добродетели, но, тем не менее, это был осознанный выбор - выбор недеяния в противовес деятельности, направленной на стяжание материального благополучия. Шура был гоним. Гоним всеми: обществом, системой, своей семьей. Не Христа и не правды ради, а ради своей индивидуальности, но он принимал эту гонимость, чтобы жить так, как он считал нужным и правильным. Шура был религиозен. Не религиозностью церкви, конечно, но искренне. Шура был причастен к тайному и запретному: он употреблял наркотики. У него была тетрадка, озаглавленная «Талифа куми», в которую он записывал разные свои мысли, которые почитал озарениями, стихи свои и чужие и еще Бог весть что, но что-то таинственное. Что значит «талифа куми» - я не знал, но звучало это завораживающе.
Вокруг Шуры собрался кружок из других богемных или околобогемных ребят,- Макса, Виталика и Валеры (последний хотя и учился в том самом Институте Советской Торговли, но в душе был свободным художником. Т.е. это я условно говорю - «вокруг Шуры»; Шура не был там каким-то лидером, но просто они как-то сгруппировались вместе по схожести своего мироощущения, которое для меня наиболее ярко олицетворял Шура, отчего я и воспринимал его как своего рода центр этого кружка. Я моментально вспомнил свое давнее тяготение к хиппи и примкнул к ним. Панки же - Комар и Крыса - всячески противопоставляли себя нам и как могли досаждали. Они и над психами злобно потешались, делая им за окурок «сливку», т.е. брали их пальцами за нос и крутили его так, чтобы он цветом походил на сливу. Один раз, когда в палате почему-то остались только они да я, они решили поиздеваться надо мной и, «ограничив» меня, стали щекотать пятки и бока. Щекотки я переносить не могу. Я стал так дергаться всем телом, что одна рука у меня выдернулась из полотенца, которым я был привязан к кровати, и я схватил железную кружку, стоявшую рядом на тумбочке, и попытался ударить ею одного из них по голове, но тот увернулся, и они выбежали из палаты. Я тогда сумел развязать себе вторую руку и ноги. Тут панки заглянули в дверной проем, и я в ярости схватил снова кружку и кинулся на них. Они бросились бежать. Я - за ними. Они забежали в соседнюю палату, и когда я вскочил туда за ними, то Крыса уже успел залезть под кровать к какому-то психу, а Комар в дальнем углу палаты опустился на колени, чтобы сделать то же. Кружка со свистом рассекла воздух, а затем и челюсть Комара до кости. Он упал под кровать, но тут же поднялся, держа кружку под подбородком, откуда в нее текла кровь. Я думал, что сейчас они с Крысою кинутся меня бить жестоким боем, но они наоборот как-то присмирели на все оставшееся время нашего совместного пребывания. Комар пошел к докторам, держа в руке кружку, наполнившуюся чуть не до половины, но сказал им, что упал и стукнулся об угол кровати.
Так прошли две недели моего пребывания в психушке. Доктор Ксения Павловна обсуждала со мной, какой бы мне поставить диагноз, чтобы и от армии освободить надежно, и избежать по мере возможности свойственного психбольным поражения в правах, и решила, что для этого лучше всего подойдет органическое поражение головного мозга со статьей 11-б, которая даже не является собственно психиатрической. Так она и писала в моих документах, но военкоматчики, которые сами ставят в военный билет статью на основе заключения из больницы, заменили 11-б на 5-б, что тоже означало органическое поражение головного мозга, но сопровождающееся нарушениями психики. Поэтому впоследствии я на вопрос о своем заболевании отвечал: «органическое поражение головного мозга, равносильное полному его отсутствию».
Вокруг Шуры собрался кружок из других богемных или околобогемных ребят,- Макса, Виталика и Валеры (последний хотя и учился в том самом Институте Советской Торговли, но в душе был свободным художником. Т.е. это я условно говорю - «вокруг Шуры»; Шура не был там каким-то лидером, но просто они как-то сгруппировались вместе по схожести своего мироощущения, которое для меня наиболее ярко олицетворял Шура, отчего я и воспринимал его как своего рода центр этого кружка. Я моментально вспомнил свое давнее тяготение к хиппи и примкнул к ним. Панки же - Комар и Крыса - всячески противопоставляли себя нам и как могли досаждали. Они и над психами злобно потешались, делая им за окурок «сливку», т.е. брали их пальцами за нос и крутили его так, чтобы он цветом походил на сливу. Один раз, когда в палате почему-то остались только они да я, они решили поиздеваться надо мной и, «ограничив» меня, стали щекотать пятки и бока. Щекотки я переносить не могу. Я стал так дергаться всем телом, что одна рука у меня выдернулась из полотенца, которым я был привязан к кровати, и я схватил железную кружку, стоявшую рядом на тумбочке, и попытался ударить ею одного из них по голове, но тот увернулся, и они выбежали из палаты. Я тогда сумел развязать себе вторую руку и ноги. Тут панки заглянули в дверной проем, и я в ярости схватил снова кружку и кинулся на них. Они бросились бежать. Я - за ними. Они забежали в соседнюю палату, и когда я вскочил туда за ними, то Крыса уже успел залезть под кровать к какому-то психу, а Комар в дальнем углу палаты опустился на колени, чтобы сделать то же. Кружка со свистом рассекла воздух, а затем и челюсть Комара до кости. Он упал под кровать, но тут же поднялся, держа кружку под подбородком, откуда в нее текла кровь. Я думал, что сейчас они с Крысою кинутся меня бить жестоким боем, но они наоборот как-то присмирели на все оставшееся время нашего совместного пребывания. Комар пошел к докторам, держа в руке кружку, наполнившуюся чуть не до половины, но сказал им, что упал и стукнулся об угол кровати.
Так прошли две недели моего пребывания в психушке. Доктор Ксения Павловна обсуждала со мной, какой бы мне поставить диагноз, чтобы и от армии освободить надежно, и избежать по мере возможности свойственного психбольным поражения в правах, и решила, что для этого лучше всего подойдет органическое поражение головного мозга со статьей 11-б, которая даже не является собственно психиатрической. Так она и писала в моих документах, но военкоматчики, которые сами ставят в военный билет статью на основе заключения из больницы, заменили 11-б на 5-б, что тоже означало органическое поражение головного мозга, но сопровождающееся нарушениями психики. Поэтому впоследствии я на вопрос о своем заболевании отвечал: «органическое поражение головного мозга, равносильное полному его отсутствию».