Лев Николаев "Под немецким сапогом" Часть 8
Продолжение дневника:
18 июня 1942 г. Все продовольственные запасы у нас иссякли. Денег нет. Добываю их тем, что продаю коробки спичек, привезённые мною из Германии, где они стоят по 3 и по 5 пфенингов (здесь их продают по 12-13 рублей).Очень много работаю на огороде.
9 часов вечера. Кончился «обед». Ложусь спать с острым чувством голода. Утром жена дала мне тарелку пшённого супа и несколько оладий, сделанных из остатков той муки, которую я добыл в январе этого года. Затем я пошёл на огород, расположенный на расстоянии около пяти вёрст от дома, где я живу. Сегодня было особенно трудно копать, так как после дождя почва была липкая.Я вернулся домой без сил. Жена мне дала «борщ», т. е. горячую водичку, вкоторой плавали щавель и куски бурака. Несмотря на сильный голод, я не стал есть это произведение кулинарного искусства. Жена меня выругала за упрекнула в том, что я очень привередлив и могу есть лишь одни «деликатессы». На второе она мне дала маленькую тарелку варенного картофеля. Я его жадно с’ел, но, к сожалению, на этом обед закончился. Нужно спать,а из-за голода я не могу заснуть.
* * *
Пока я это писал, я услышал какой-то подозрительный шум. Я обернулся и увидел, что наш молодой кот Мурик (как он остался жив, несмотря на голодовку,это для меня непонятно!) облизывает масло с куска хлеба, который остался мною нес’еденным со вчерашнего дня. Я совершенно забыл о его существовании. В другое время я не стал бы есть хлеб, облизанный котом. Но сегодня я был настолько голоден, что, вздувши кошку, отнял у неё кусочек хлеба и с жадностью с’ел его. К сожалению, он был таким маленьким, что нисколько не насытил меня. В пустом желудке продолжаются мучительные рези!..
Харьков, колона советских военнопленных из Барвенкова, июнь 1942.
19 июня. У немцев имеется много своих агентов, которые распространяют самые невероятные слухи относительно советских войск. Например, сегодня в институт ортопедии вернулась одна медицинская сестра, которая рассказала моей жене ряд небылиц, будто красные при взятии сёл расстреливают всех тех, кто имел хоть какие-нибудь сношения с немцами, в частности врачей, а также женщин, гулявших с немецкими солдатами. Всё это, очевидно, инспирировано немцами. Но где же правда? Нужно иметь крепкую веру в советскую власть, чтобы не поддаваться этой пропаганде, исходящей якобы от «очевидцев»
8 июля. По городу распространился слух, будто я арестован. Очевидно, это связано с тем, что в июне я вызывался дважды в Гестапо в связи с моей
поездкой в Германию и, в частности, в связи с поданным мной заявлением о
тяжёлом положении украинских рабочих в «трудовых» лагерях в Германии. Как
бы этот слух не превратился в действительность!
10 июля. Целый день я работал вместе с дочкой на огороде. Часам к шести вечера, усталые, мы возвращались домой. Недалеко от огорода я поднял небольшую доску длиной сантиметров в 30. Прошли мы ещё километр и сели около
одного домика. Я набрал воды в бутылку из имевшегося на улице крана. Мы напились воды, отдохнули минут пять и тронулись в путь. Вдруг я услышал позади себя дикий крик «Держите его! Он украл мою доску! Он хотел обокрасть мой дом!» Я обернулся и увидел женщину лет 30-ти в голубом платье. Она бежала ко мне, размахивая руками. Выяснилось, что её крики относятся ко мне. Я ей об’яснил, что доски я у неё не брал, а нашёл около огорода, но так как эта маленькая доска не представляет никакой ценности, я предложил отдать ей этот кусок дерева. Но она не успокоилась. Собрался народ. Она продолжала кричать: «Я его отведу к Адольфу! Где Адольф?» Мне это надоело и я решил, что целесообразнее будет пойти с ней в немецкую комендатуру. Она вцепилась в мой рукав и повела меня в поперечную улицу. Дочке я сказал, чтобы она ждала меня на том же месте. По дороге мы встретили немецкого офицера. Он дотронулся до своей шеи и сделал выразительный жест: мол, повесят. Я тогда не обратил на это внимания, но сейчас я отдаю себе отчёт в том, что я избежал очень серьёзной опасности и действительно мог быть повешенным. Мы дошли до хатки с открытыми окнами. На крики женщины появились три немецких фельдфебеля. Я начал им об’яснять по-немецки, что я нашёл доску вблизи огорода и не думал её красть у этой женщины. Но они не слушали меня. Один из них, очевидно, Адольф - любовник этой женщины - спросил её: «Крал?» Она стала кивать утвердительно головой. Тогда все три немца выбежали из хаты. Они внезапно набросились на меня и начали меня бить. Один из них наступил мне своим сапогом на большой палец левой ноги и поломал одну фалангу. Но тогда я боли не почувствовал: я бросился бежать. Немцы меня не преследовали. К сожалению, я заметил, что уличка упиралась в тупик. Я вспомнил, что меня ждёт дочка и повернул обратно. Немцы продолжали стоять посреди улицы в угрожающих позах. Я попросил их пропустить меня, так как меня ждёт дочь. Но они набросились на меня вновь и стали опять бить. На этот раз я отбежал довольно далеко, перелез через забор и круговым путём дошёл до того места, где должна была ждать меня дочь. Однако, её больше там не оказалось. Очень обеспокоенный, я пошёл домой в надежде, что дочь уже дома. Но её и там не оказалось. Жена, которой я всё рассказал, набросилась на меня с криками о том очень разволновалась и заявила мне, что погубил ребёнка и что, очевидно, немцы её взяли и где-нибудь истязают. Мы выбежали с намерением искать ребёнка, хотя было уже поздно и темнело. К счастью, всё окончилось благополучно и мы встретили дочку недалеко от нашего дома.
Это избиение произвело на меня глубокое впечатление. Я почувствовал особенно остро, насколько немцы жестоки и несправедливы. Они поверили взбалмошной
бабе и не пожелали выслушать меня. Они избили меня как мелкого воришку! И тем не менее я могу благословлять судьбу, что дело окончилось так благополучно для меня. Я думаю, что меня спасло моё знание немецкого языка. Благодаря этому я отделался «только избиением». Могло быть хуже: они могли меня расстрелять или повесить, и жест офицера отнюдь не был шуткой!Я дал себе слово: впредь я буду по мере сил активно бороться с немцами. Буду делать всё возможное, чтобы вредить этим гадам.
12 июля. Немцы превратили нас в колониальных рабов и вызвали искусственный голод, обесценивши советский рубль и приравнявши марку к десяти рублям.
Этим они вызвали подорожание продуктов в десять раз. Впрочем некоторые дефицитные товары подорожали в 20-30 раз. Бумажные марки, распространённые немцами по Украине, не имеют хода в Германии и таким образом они фактически не имеют никакой цены. Каждый день на базар мы тратим минимум 200 рублей, а жалованья я получаю в университете лишь 675 рублей в месяц. Таким образом, моего жалованья нам хватает лишь на три дня. Мы живём тем, что продаём вещи. Продаём всё, что только можно продать - ботинки, платья, бельё. Скоро нечего будет продавать.
Сейчас заболел мой сын. Боимся, что у него тиф. Нужно ему купить немного риса, манной крупы, яиц, масла. А где взять деньги? Я готов продать свою душу дьяволу. Но, увы, где его искать?.. Часто на меня нападает такое отчаяние, что я подумываю о самоубийстве через повешение. Удерживает лишь мысль о том, что эти испытания временные и что рано или поздно советская власть вновь установится в Харькове. Но пока наши всё отступают и отступают и немцы празднуют победу за победой
18 июля. Вчера на Павловской площади11 меня кто-то окликнул чей-то голос. Я обернулся и увидел моего бывшего ассистента знакомого Б. А. Никитского. Рядом с ним стоял какой-то гражданин средних лет, на которого я не обратил никакого внимания. Никитский стал меня расспрашивать относительно моей поездки в Германию. Зная, что он психически не вполне уравновешенный человек, я сначала отвечал ему очень сдержанно. Но он почему-то настойчиво стал добиваться от меня подробностей. Моя бдительность ослабилась и я стал отвечать более откровенно. Разговор принял примерно следующий оборот:
Никитский. Какие же у вас впечатления от поездки?
Я. И хорошие и плохие.
Никитский. Может быть у вас были тяжёлые моральные переживания?
Я. Да. Были и такие.
Никитский. А где вы служили в Германии?
Я. В течение десяти дней я служил в качестве врача в «трудовом» лагере для русских рабочий в Нёйкёльне, на южной окраине Берлина.
Никитский. Говорят, что с рабочими плохо обращаются?
Я. Да. Неважно. В этом то всё и дело! В министерстве по восточным делам (Ostministerium) мне предложили подать по этому поводу письменное заявление и рассказать, что делается в том лагере, где я был. Я изложил всю правду про голод, побои, издевательства. А теперь меня обвиняют чуть ли не в большевизме.
Незнакомец. Очевидно, вы написали только то, что видели лично?
Я. Да. Написал только правду.
Никитский. Какие же последствия?
Я. Неприятные. Меня вызвали в Гестапо для об’яснения.
Никитский (представляя мне незнакомца). Разрешите вас познакомить: это - сотрудник Гестапо!Я понял, что стал жертвой провокации и постарался смягчить мои прежние слова относительно бедственного положения русских рабочих в Германии. Я заявил также, что политикой я никогда не занимался. Незнакомец хотел предложить мне свои услуги для раз’яснения этого дела: «Как член тайной
полиции я может быть могу...» Но я поспешил прервать его: «Нет. Благодарю
вас. Это дело, кажется, уже закончено. Не стоит его возбуждать вновь!» Обменявшись
ещё несколькими фразами, мы расстались. Когда я рассказал моей жене, что
произошло, она побранила меня за мою неосторожность. Я вполне согласен с
тем, что вёл себя необдуманно. Но кто мог предположить, что Никитский так подведёт меня. Ведь это настоящая провокация. Как он смел так настойчиво
задавать мне подобные провокационные вопросы в присутствии агента немецкой
тайной полиции. То обстоятельство, что он психически не вполне нормальный человек не может извинить его. Повидимому, он устроил всё это сознательно. А ведь я мог ляпнуть и нечто похуже. После того как немцы избили меня, я
нахожусь в очень повышенном настроении и дрожу от гнева при виде немцев.
Я мог в присутствии гестаповца обругать их или назвать Гитлера соответствующими
подходящими для этого эпитетами. В таком случае арест, пытки в Гестапо и
расстрел были мне обеспечены.
20 июля. Там, где служит мой сын Олег, работает в качестве помощницы повара бывшая актриса. Она ещё молодая и миловидная. Но её лицо и улыбку портит дыра, зияющая на месте нескольких выбитых зубов. Вчера она рассказала по этому поводу следующее. Несколько месяцев тому назад она служила горничной в Frontsammelstelle, гостинице, расположенной неподалёку от Южного вокзала и предназначенной для немцев. Там как-то раз остановилась немецкая «сестра милосердия». Вечером эта немка выставила свои ботинки в коридор, чтобы их почистили. Горничная была очень занята и почистила обувь недостаточно хорошо. Утром раз’ярённая немка позвала горничную и, взявши ботинок за носок, ударила каблуком по лицу горничной. Удар пришёлся по зубам: несколько зубов были выбиты. Немецкие солдаты присутствовали при том, как немецкая «сестра милосердия» избивала русскую женщину. Однако, они не только не защитили актрису, но смеялись при виде этой дикой сцены.
27 июля. Вследствие безденежья я пошёл сегодня на Сумской базар продавать спички, привезённые мною из Германии. Ко мне подошёл высокий, уже довольно пожилой гражданин в сопровождении часового. Истребовав у меня документы и отобрав у меня паспорт, он заявил мне, что за паспортом я должен явиться на биржу труда. Когда я сказал ему, что профессор, он ответил мне нахально:- Я тоже профессор. Приходите на биржу. Там ваше дело рассмотрят другие профессора.
Кроме того он назвал меня спекулянтом за то, что я продаю несколько коробок спичек.
Мне пришлось пойти в университет и взять новое удостоверение личности, так как старое было просрочено на несколько дней. Затем я пошёл на биржу труда. Там выяснилось, что нахала, который отобрал у меня паспорт, зовут Ковблох. Паспорт мне вернули. Я узнал от толпившихся на бирже граждан, что все эти Ковблохи и компания занимаются гнусными делами. Они отбирают паспорт и если документы не вполне в порядке, они возвращают паспорт только при получении крупных взяток (несколько тысяч рублей или продуктами). Если же человек не способен откупиться, они отправляют его либо на работы в Германию, либо рыть окопы около Харькова. Сколько подобных мерзавцев устроились на тёплые места под крылышком у немцев! Голодные люди продают последнее имущество, чтобы только раздобыть деньги, необходимые, чтобы откупиться и избегнуть посылки на принудительные работы.
Биржа труда в Харькове.
28 июля. С 7 декабря 1941 г. в Харькове издаётся на украинском языке газетка «Нова Україна». Это - орган украинских националистов в сотрудничестве с Гестапо. Газета обливает грязью не только всё, что имеет отношение к коммунизму и к советской власти. Она брызжет слюной на всё русское. Величайшие гении человечества - Пушкин, Достоевский, Горький смешиваются с грязью только потому, что они представители могучей русской литературы. В газете сотрудничают безграмотные писаки. Например, в статье, озаглавленной «Таємниця масонства» и напечатанной 12 июля 1942 г. некий Ващенко преподносит своим читателям плоды своих изумительных бредовых откровений. Он попутал, например, историка Тита Ливия с римским императором Титом. В этой же статье говорится о том, что термидорианцы были евреями... Прочтя эту статью, мне захотелось написать в редакцию письмо и высмеять незадачливого автора этой статьи. Но затем я подумал, что с врагами во время войны не полемизируют. Их бьют. Придёт время, когда все эти господа Ващенко ответят перед советской властью. А пока пусть пишут. Чем глупее и безграмотнее, тем лучше.
* * *
Я глубоко убеждён в конечной победе советских войск и английской армии. Коммунизм - это будущность человечества. Все победы немцев это - лишь временные победы. Несмотря на их огромные военные успехи, от них в этом году ожидали ещё большего. Если даже советская власть будет принуждена сдать Москву и Ленинград и если наши войска отойдёт к Волге, а затем к Уралу, большевики мира не заключат. Напрасно немцы на это надеятся. Чем большую территорию занимают немцы, тем они слабее, так как оккупация обширных территорий отнимает от фронта огромные силы. Ведь согласно гениальному плану Сталина все главнейшие советские заводы построены на Урале или к востоку от него. Они находятся вне досягаемости немцев. Совершенно очевидно, что немцы напрягают свои последние силы, между тем как сил у русских ещё много, а американцы, те ещё и не начали воевать.
29 июля. В связи с приказом немецкого командования, запрещающего гражданам Харькова ходить в деревню для обмена вещей на продукты, цены на базарах очень резко повысились. Повидимому, немцы собираются всё выкачать из деревни в Германию и поэтому они создают искусственный голод в городах.
30 июля. Повидимому, Гестапо интересуется мною. Сегодня у моей жены был разговор с неким доктором Ворониным (он требует, чтобы его именовали «профессором»). Этот Воронин почти наверняка связан с Гестапо. Он был недавно в Берлине и вернулся оттуда позже меня. Он заявил моей жене, что он беседовал в Берлине с доктором Фастом, помощником доктора Вегнера, и что Фаст будто бы сказал ему, что я - большевик и занимался в русском лагере большевистской пропагандой. Будто бы Фаст спрашивал у Воронина, коммунист ли я и будто бы Фаст жаловался на то, что я оскорбил его, причём на него стучал и т. д. Наконец Воронин заявил моей жене, что он обязательно хочет поговорить со мной лично. Всё это пахнет провокацией и я решил с Ворониным не встречаться. Я убеждён, что он подослан ко мне немецкой тайной полицией.
* * *
Как хочется умереть! У меня имеется хлороформ. Авось засну и больше не проснусь*. Жизнь при немцах без всяких перспектив. Она унизительна. Она ужасна. А советские войска сейчас так далеко от Харькова, что было бы бессмысленно рассчитывать на их быстрое возвращение... Это произойдёт, но не скоро. А пока...
* К сожалению, я сделал эту глупость и попробовал нюхать хлороформ. Я действительно быстро заснул, но проснулся через некоторое время с сильной головной болью и тошнотой. Хлороформ был нечистым и мне было очень плохо с сердцем. Увы, этот опыт не увенчался желанной смертью. (Примечание написано 5/IX 43 г.)
31 июля. Мы ужасно питаемся. Денег нет. Я испытываю вечно голод, особенно качественный. Мы никогда не едим ни мяса, ни сахара. Питаемся овощами и чёрным хлебом такого скверного качества, что мы все страдаем поносом.
2 августа. Мой сын рассказал мне сегодня следующее. Немцы и особенно украинские полицейские зверски бьют военнопленных. Мой сын присутствовал, например, при следующей сценке: полицейскому понравилась обувь одного военнопленного. Он подходит к пленному и приказывает снять её. Пленный исполняет приказ недостаточно быстро. Тогда полицейский бьёт его кулаком по лицу... Немцы не терпят украинских полицейских и часто бьют их. Конечно, украинцы сносят безропотно эти побои. Ведь их бьют их хозяева, их «освободители».
Впрочем, недавно Олег тоже двинул по морде одного полицейского. Вообще я против мордобития, но в данном случае я никак не мог осудить моего сына и будь я в его положении и на двадцать лет помоложе, я бы поступил таким же точно образом. Олег возвращался домой в 9 часов вечера. Вдруг на углу Лермонтовской (т. е. совсем близко от своего дома) он слышит окрик:
- Стой!
Из темноты выходит щупленький украинский полицейский с винтовкой и говорит:
- Пред’являй пропуск или давай 300 рублей. А то отведу в комендатуру, там дороже заплатишь.
У Олика с собой пропуска не было. Денег тоже. Он размахнулся и со всей силы дал по морде «представителю порядка». Тот грохнулся на землю. Затем вскочил, бросил винтовку и побежал куда глаза глядят. Олег поднял винтовку, поставил её к забору и быстрым шагом дошёл до нашего дома.
Говорят, что почти все украинские полицейские занимаются подобными вымогательствами и являются настоящими бандитами.
4 августа. С возмущением читал сегодняшний номер украинской газеты «Нова Україна» (№171/188). Он почти целиком посвящён пропаганде, имеющей целью навербовать новых рабочих для работы в Германии. Условия жизни украинских рабочих описываются как идеальные. Если бы я сам собственными глазами не видел в каких адских условиях живут русские рабочие в Германии, как они голодают в лагерях, как их бьют, как они томятся за колючей проволкой, я, прочтя этот номер газеты, поверил бы, что жить в Германии хорошо. Нашлись мерзавцы вроде доктора Веприцкого (подписывается теперь профессором), которые, побывавши в Германии и несомненно видавши все эти ужасы, имеют нахальство заявлять, что нашим рабочим якобы хорошо живётся в немецких лагерях. Какая это подлость! Что касается меня, то я с ужасом вспоминаю, как в лагере для харьковских рабочих в Берлине отёкшие от голода, измученные непосильной работой люди говорили мне с отчаянием: «Ах, доктор! Как нас обманули! Если бы мы только знали, что нас ожидает здесь, мы бы умерли, а не позволили бы себя увезти силой из Харькова...» Без чувства глубокой жалости я не могу вспомнить украинских женщин, которых я встретил на бирже труда в Берлине в тот день, когда туда прибыл их транспорт, выехавший из Харькова 10 апреля 1942 г. Узнавши, что я русский врач, что я не эмигрант, девушки окружили меня и спрашивали: «Неужели нас тут тоже будут бить? Неужели нас и тут будут кормить семячками вместо хлеба, как это делали во время пути? Неужели мы будем жить за проволокой?..» Что я мог им ответить? Бедные они, бедные!
9 августа. Немцы опубликовали сообщение о том, что во время войны с Советской Россией они потеряли убитыми лишь 274.000 человек. Между тем ясно, что их действительные потери во много раз превышают эту цифру.
13 августа. Очень многие ждут прихода советских войск. Ведь так жить больше невозможно. Несмотря на урожай, цены не падают. Жалованье осталось тем же, как и при советской власти, а килограмм хлеба вместо полтора рубля стоит сейчас 120-130 рублей. Ну, разве это мыслимо? Немцы явно зарвались и расчитывают только на свою силу. Нет, голубчики, вы ещё испытаете, что значит гнев великого народа, над которым вы посмели издеваться!
Прибывшие из Воронежа беженцы рассказывают как там хорошо жилось до прихода туда немцев. Всего было вдоволь и хлеба, и сахара, и масла, и конфет. Очевидно, до войны советская власть предусмотрительно сделала огромные запасы.
Я переоцениваю ценности, вернее, я оцениваю те, которые я недооценивал. Сейчас я отдал себе в полной мере отчёт, насколько гениально руководство нашего великого и любимого товарища Сталина. Как замечательно то, что основные заводы были построены либо на Урале, либо за Уралом. Туда немцам не дойти. Ведь в мирное время нужно было всё это предвидеть!
Когда наши вернутся обратно, они вероятно будут относиться к нам подозрительно, будут бояться, что мы пропитались тут немецким духом. Эх, неужели они не поймут, что мы, пережившие ужасы фашистского режима, мы гораздо более большевистски настроены, чем многие из тех, которые эвакуировались на восток и не познали всех ужасов немецкой оккупации!..
16 августа. Говорят, что советские люди повредили электростанцию в Харькове. Факт тот, что трамвай опять не ходит и что электрический свет исчез во многих помещениях. Носятся слухи о том, что немцы повесили директора, инженера, заведующего цехом и одного рабочего электростанции. Не ручаюсь за достоверность этих сведений.
17 августа. Сегодня я выполнил моё первое в жизни революционное действие: я разбросал антифашистские прокламации. Написал я их по-немецки печатными буквами и от руки. Я призывал немецких солдат бросить оружие. В прокламации было написано: «Немецкие солдаты, рабочие и крестьяне. Не воюйте против нас. Мы вам не враги. Боритесь только с вашими собственными капиталистами.» Кроме этого я выписал слова «Интернационала» на немецком языке (припев). Я положил эти прокламации рядом с «Гигантом», огромным зданием, занятым немцами. Часть прокламаций я разбросал на Пушкинской улице, а часть на кладбище по ту сторону «Гиганта». Думаю, что немецкие солдаты неизбежно должны натолкнуться на эти клочки бумаги и прочесть их содержание. К сожалению, я не сумел изменить моего почерка. Если каким-нибудь образом подозрение в разбрасывании прокламаций падёт на меня, я не смогу этого отрицать. Разбрасывание прошло благополучно. Однако, тревожит мысль о возможных последствиях: вдруг немцы арестуют совершенно невинных людей...
* * *
Вот пример того, как немцы издеваются над нами. Прохожу я сегодня по улице Тринклера. Против бывшего военного госпиталя стоят три немецких солдата и флиртуют с тремя девицами. Я шёл медленно, так как чувствовал себя больным и слабым. Вдруг слышу:
- Пст! Алло!
Оборачиваюсь. Немцы указывают мне на землю. У меня в голове промелькнула мысль о том, что у меня вывалились прокламации, которые лежали у меня в кармане. Я посмотрел в указанном направлении, но ничего не увидел. Однако, один немец продолжает показывать на землю пальцем. Тогда я заметил, что он хочет обратить моё внимание на большой окурок сигары, который валялся на земле. Очевидно, он выбросил этот окурок, а затем ему стало жалко, что пропадает так много добра и он, решивши, что я курю, захотел, чтобы я подобрал окурок и поблагодарил его. «Ведь русские - свиньи: они будут рады выкурить и немецкий окурок.» Когда я это понял, я сказал немцу: «Das ist nicht mein!» «Это - не моё!..», желая ему дать понять, что я не допускаю даже мысли подобрать чужой окурок. Этот ответ разочаровал немца. Очевидно, он рассчитывал, что я не только подберу окурок, но и поблагодарю его. Я оказался неблагодарным человеком, не оценившим немецкую «вежливость».
Продолжение следует....
18 июня 1942 г. Все продовольственные запасы у нас иссякли. Денег нет. Добываю их тем, что продаю коробки спичек, привезённые мною из Германии, где они стоят по 3 и по 5 пфенингов (здесь их продают по 12-13 рублей).Очень много работаю на огороде.
9 часов вечера. Кончился «обед». Ложусь спать с острым чувством голода. Утром жена дала мне тарелку пшённого супа и несколько оладий, сделанных из остатков той муки, которую я добыл в январе этого года. Затем я пошёл на огород, расположенный на расстоянии около пяти вёрст от дома, где я живу. Сегодня было особенно трудно копать, так как после дождя почва была липкая.Я вернулся домой без сил. Жена мне дала «борщ», т. е. горячую водичку, вкоторой плавали щавель и куски бурака. Несмотря на сильный голод, я не стал есть это произведение кулинарного искусства. Жена меня выругала за упрекнула в том, что я очень привередлив и могу есть лишь одни «деликатессы». На второе она мне дала маленькую тарелку варенного картофеля. Я его жадно с’ел, но, к сожалению, на этом обед закончился. Нужно спать,а из-за голода я не могу заснуть.
* * *
Пока я это писал, я услышал какой-то подозрительный шум. Я обернулся и увидел, что наш молодой кот Мурик (как он остался жив, несмотря на голодовку,это для меня непонятно!) облизывает масло с куска хлеба, который остался мною нес’еденным со вчерашнего дня. Я совершенно забыл о его существовании. В другое время я не стал бы есть хлеб, облизанный котом. Но сегодня я был настолько голоден, что, вздувши кошку, отнял у неё кусочек хлеба и с жадностью с’ел его. К сожалению, он был таким маленьким, что нисколько не насытил меня. В пустом желудке продолжаются мучительные рези!..
Харьков, колона советских военнопленных из Барвенкова, июнь 1942.
19 июня. У немцев имеется много своих агентов, которые распространяют самые невероятные слухи относительно советских войск. Например, сегодня в институт ортопедии вернулась одна медицинская сестра, которая рассказала моей жене ряд небылиц, будто красные при взятии сёл расстреливают всех тех, кто имел хоть какие-нибудь сношения с немцами, в частности врачей, а также женщин, гулявших с немецкими солдатами. Всё это, очевидно, инспирировано немцами. Но где же правда? Нужно иметь крепкую веру в советскую власть, чтобы не поддаваться этой пропаганде, исходящей якобы от «очевидцев»
8 июля. По городу распространился слух, будто я арестован. Очевидно, это связано с тем, что в июне я вызывался дважды в Гестапо в связи с моей
поездкой в Германию и, в частности, в связи с поданным мной заявлением о
тяжёлом положении украинских рабочих в «трудовых» лагерях в Германии. Как
бы этот слух не превратился в действительность!
10 июля. Целый день я работал вместе с дочкой на огороде. Часам к шести вечера, усталые, мы возвращались домой. Недалеко от огорода я поднял небольшую доску длиной сантиметров в 30. Прошли мы ещё километр и сели около
одного домика. Я набрал воды в бутылку из имевшегося на улице крана. Мы напились воды, отдохнули минут пять и тронулись в путь. Вдруг я услышал позади себя дикий крик «Держите его! Он украл мою доску! Он хотел обокрасть мой дом!» Я обернулся и увидел женщину лет 30-ти в голубом платье. Она бежала ко мне, размахивая руками. Выяснилось, что её крики относятся ко мне. Я ей об’яснил, что доски я у неё не брал, а нашёл около огорода, но так как эта маленькая доска не представляет никакой ценности, я предложил отдать ей этот кусок дерева. Но она не успокоилась. Собрался народ. Она продолжала кричать: «Я его отведу к Адольфу! Где Адольф?» Мне это надоело и я решил, что целесообразнее будет пойти с ней в немецкую комендатуру. Она вцепилась в мой рукав и повела меня в поперечную улицу. Дочке я сказал, чтобы она ждала меня на том же месте. По дороге мы встретили немецкого офицера. Он дотронулся до своей шеи и сделал выразительный жест: мол, повесят. Я тогда не обратил на это внимания, но сейчас я отдаю себе отчёт в том, что я избежал очень серьёзной опасности и действительно мог быть повешенным. Мы дошли до хатки с открытыми окнами. На крики женщины появились три немецких фельдфебеля. Я начал им об’яснять по-немецки, что я нашёл доску вблизи огорода и не думал её красть у этой женщины. Но они не слушали меня. Один из них, очевидно, Адольф - любовник этой женщины - спросил её: «Крал?» Она стала кивать утвердительно головой. Тогда все три немца выбежали из хаты. Они внезапно набросились на меня и начали меня бить. Один из них наступил мне своим сапогом на большой палец левой ноги и поломал одну фалангу. Но тогда я боли не почувствовал: я бросился бежать. Немцы меня не преследовали. К сожалению, я заметил, что уличка упиралась в тупик. Я вспомнил, что меня ждёт дочка и повернул обратно. Немцы продолжали стоять посреди улицы в угрожающих позах. Я попросил их пропустить меня, так как меня ждёт дочь. Но они набросились на меня вновь и стали опять бить. На этот раз я отбежал довольно далеко, перелез через забор и круговым путём дошёл до того места, где должна была ждать меня дочь. Однако, её больше там не оказалось. Очень обеспокоенный, я пошёл домой в надежде, что дочь уже дома. Но её и там не оказалось. Жена, которой я всё рассказал, набросилась на меня с криками о том очень разволновалась и заявила мне, что погубил ребёнка и что, очевидно, немцы её взяли и где-нибудь истязают. Мы выбежали с намерением искать ребёнка, хотя было уже поздно и темнело. К счастью, всё окончилось благополучно и мы встретили дочку недалеко от нашего дома.
Это избиение произвело на меня глубокое впечатление. Я почувствовал особенно остро, насколько немцы жестоки и несправедливы. Они поверили взбалмошной
бабе и не пожелали выслушать меня. Они избили меня как мелкого воришку! И тем не менее я могу благословлять судьбу, что дело окончилось так благополучно для меня. Я думаю, что меня спасло моё знание немецкого языка. Благодаря этому я отделался «только избиением». Могло быть хуже: они могли меня расстрелять или повесить, и жест офицера отнюдь не был шуткой!Я дал себе слово: впредь я буду по мере сил активно бороться с немцами. Буду делать всё возможное, чтобы вредить этим гадам.
12 июля. Немцы превратили нас в колониальных рабов и вызвали искусственный голод, обесценивши советский рубль и приравнявши марку к десяти рублям.
Этим они вызвали подорожание продуктов в десять раз. Впрочем некоторые дефицитные товары подорожали в 20-30 раз. Бумажные марки, распространённые немцами по Украине, не имеют хода в Германии и таким образом они фактически не имеют никакой цены. Каждый день на базар мы тратим минимум 200 рублей, а жалованья я получаю в университете лишь 675 рублей в месяц. Таким образом, моего жалованья нам хватает лишь на три дня. Мы живём тем, что продаём вещи. Продаём всё, что только можно продать - ботинки, платья, бельё. Скоро нечего будет продавать.
Сейчас заболел мой сын. Боимся, что у него тиф. Нужно ему купить немного риса, манной крупы, яиц, масла. А где взять деньги? Я готов продать свою душу дьяволу. Но, увы, где его искать?.. Часто на меня нападает такое отчаяние, что я подумываю о самоубийстве через повешение. Удерживает лишь мысль о том, что эти испытания временные и что рано или поздно советская власть вновь установится в Харькове. Но пока наши всё отступают и отступают и немцы празднуют победу за победой
18 июля. Вчера на Павловской площади11 меня кто-то окликнул чей-то голос. Я обернулся и увидел моего бывшего ассистента знакомого Б. А. Никитского. Рядом с ним стоял какой-то гражданин средних лет, на которого я не обратил никакого внимания. Никитский стал меня расспрашивать относительно моей поездки в Германию. Зная, что он психически не вполне уравновешенный человек, я сначала отвечал ему очень сдержанно. Но он почему-то настойчиво стал добиваться от меня подробностей. Моя бдительность ослабилась и я стал отвечать более откровенно. Разговор принял примерно следующий оборот:
Никитский. Какие же у вас впечатления от поездки?
Я. И хорошие и плохие.
Никитский. Может быть у вас были тяжёлые моральные переживания?
Я. Да. Были и такие.
Никитский. А где вы служили в Германии?
Я. В течение десяти дней я служил в качестве врача в «трудовом» лагере для русских рабочий в Нёйкёльне, на южной окраине Берлина.
Никитский. Говорят, что с рабочими плохо обращаются?
Я. Да. Неважно. В этом то всё и дело! В министерстве по восточным делам (Ostministerium) мне предложили подать по этому поводу письменное заявление и рассказать, что делается в том лагере, где я был. Я изложил всю правду про голод, побои, издевательства. А теперь меня обвиняют чуть ли не в большевизме.
Незнакомец. Очевидно, вы написали только то, что видели лично?
Я. Да. Написал только правду.
Никитский. Какие же последствия?
Я. Неприятные. Меня вызвали в Гестапо для об’яснения.
Никитский (представляя мне незнакомца). Разрешите вас познакомить: это - сотрудник Гестапо!Я понял, что стал жертвой провокации и постарался смягчить мои прежние слова относительно бедственного положения русских рабочих в Германии. Я заявил также, что политикой я никогда не занимался. Незнакомец хотел предложить мне свои услуги для раз’яснения этого дела: «Как член тайной
полиции я может быть могу...» Но я поспешил прервать его: «Нет. Благодарю
вас. Это дело, кажется, уже закончено. Не стоит его возбуждать вновь!» Обменявшись
ещё несколькими фразами, мы расстались. Когда я рассказал моей жене, что
произошло, она побранила меня за мою неосторожность. Я вполне согласен с
тем, что вёл себя необдуманно. Но кто мог предположить, что Никитский так подведёт меня. Ведь это настоящая провокация. Как он смел так настойчиво
задавать мне подобные провокационные вопросы в присутствии агента немецкой
тайной полиции. То обстоятельство, что он психически не вполне нормальный человек не может извинить его. Повидимому, он устроил всё это сознательно. А ведь я мог ляпнуть и нечто похуже. После того как немцы избили меня, я
нахожусь в очень повышенном настроении и дрожу от гнева при виде немцев.
Я мог в присутствии гестаповца обругать их или назвать Гитлера соответствующими
подходящими для этого эпитетами. В таком случае арест, пытки в Гестапо и
расстрел были мне обеспечены.
20 июля. Там, где служит мой сын Олег, работает в качестве помощницы повара бывшая актриса. Она ещё молодая и миловидная. Но её лицо и улыбку портит дыра, зияющая на месте нескольких выбитых зубов. Вчера она рассказала по этому поводу следующее. Несколько месяцев тому назад она служила горничной в Frontsammelstelle, гостинице, расположенной неподалёку от Южного вокзала и предназначенной для немцев. Там как-то раз остановилась немецкая «сестра милосердия». Вечером эта немка выставила свои ботинки в коридор, чтобы их почистили. Горничная была очень занята и почистила обувь недостаточно хорошо. Утром раз’ярённая немка позвала горничную и, взявши ботинок за носок, ударила каблуком по лицу горничной. Удар пришёлся по зубам: несколько зубов были выбиты. Немецкие солдаты присутствовали при том, как немецкая «сестра милосердия» избивала русскую женщину. Однако, они не только не защитили актрису, но смеялись при виде этой дикой сцены.
27 июля. Вследствие безденежья я пошёл сегодня на Сумской базар продавать спички, привезённые мною из Германии. Ко мне подошёл высокий, уже довольно пожилой гражданин в сопровождении часового. Истребовав у меня документы и отобрав у меня паспорт, он заявил мне, что за паспортом я должен явиться на биржу труда. Когда я сказал ему, что профессор, он ответил мне нахально:- Я тоже профессор. Приходите на биржу. Там ваше дело рассмотрят другие профессора.
Кроме того он назвал меня спекулянтом за то, что я продаю несколько коробок спичек.
Мне пришлось пойти в университет и взять новое удостоверение личности, так как старое было просрочено на несколько дней. Затем я пошёл на биржу труда. Там выяснилось, что нахала, который отобрал у меня паспорт, зовут Ковблох. Паспорт мне вернули. Я узнал от толпившихся на бирже граждан, что все эти Ковблохи и компания занимаются гнусными делами. Они отбирают паспорт и если документы не вполне в порядке, они возвращают паспорт только при получении крупных взяток (несколько тысяч рублей или продуктами). Если же человек не способен откупиться, они отправляют его либо на работы в Германию, либо рыть окопы около Харькова. Сколько подобных мерзавцев устроились на тёплые места под крылышком у немцев! Голодные люди продают последнее имущество, чтобы только раздобыть деньги, необходимые, чтобы откупиться и избегнуть посылки на принудительные работы.
Биржа труда в Харькове.
28 июля. С 7 декабря 1941 г. в Харькове издаётся на украинском языке газетка «Нова Україна». Это - орган украинских националистов в сотрудничестве с Гестапо. Газета обливает грязью не только всё, что имеет отношение к коммунизму и к советской власти. Она брызжет слюной на всё русское. Величайшие гении человечества - Пушкин, Достоевский, Горький смешиваются с грязью только потому, что они представители могучей русской литературы. В газете сотрудничают безграмотные писаки. Например, в статье, озаглавленной «Таємниця масонства» и напечатанной 12 июля 1942 г. некий Ващенко преподносит своим читателям плоды своих изумительных бредовых откровений. Он попутал, например, историка Тита Ливия с римским императором Титом. В этой же статье говорится о том, что термидорианцы были евреями... Прочтя эту статью, мне захотелось написать в редакцию письмо и высмеять незадачливого автора этой статьи. Но затем я подумал, что с врагами во время войны не полемизируют. Их бьют. Придёт время, когда все эти господа Ващенко ответят перед советской властью. А пока пусть пишут. Чем глупее и безграмотнее, тем лучше.
* * *
Я глубоко убеждён в конечной победе советских войск и английской армии. Коммунизм - это будущность человечества. Все победы немцев это - лишь временные победы. Несмотря на их огромные военные успехи, от них в этом году ожидали ещё большего. Если даже советская власть будет принуждена сдать Москву и Ленинград и если наши войска отойдёт к Волге, а затем к Уралу, большевики мира не заключат. Напрасно немцы на это надеятся. Чем большую территорию занимают немцы, тем они слабее, так как оккупация обширных территорий отнимает от фронта огромные силы. Ведь согласно гениальному плану Сталина все главнейшие советские заводы построены на Урале или к востоку от него. Они находятся вне досягаемости немцев. Совершенно очевидно, что немцы напрягают свои последние силы, между тем как сил у русских ещё много, а американцы, те ещё и не начали воевать.
29 июля. В связи с приказом немецкого командования, запрещающего гражданам Харькова ходить в деревню для обмена вещей на продукты, цены на базарах очень резко повысились. Повидимому, немцы собираются всё выкачать из деревни в Германию и поэтому они создают искусственный голод в городах.
30 июля. Повидимому, Гестапо интересуется мною. Сегодня у моей жены был разговор с неким доктором Ворониным (он требует, чтобы его именовали «профессором»). Этот Воронин почти наверняка связан с Гестапо. Он был недавно в Берлине и вернулся оттуда позже меня. Он заявил моей жене, что он беседовал в Берлине с доктором Фастом, помощником доктора Вегнера, и что Фаст будто бы сказал ему, что я - большевик и занимался в русском лагере большевистской пропагандой. Будто бы Фаст спрашивал у Воронина, коммунист ли я и будто бы Фаст жаловался на то, что я оскорбил его, причём на него стучал и т. д. Наконец Воронин заявил моей жене, что он обязательно хочет поговорить со мной лично. Всё это пахнет провокацией и я решил с Ворониным не встречаться. Я убеждён, что он подослан ко мне немецкой тайной полицией.
* * *
Как хочется умереть! У меня имеется хлороформ. Авось засну и больше не проснусь*. Жизнь при немцах без всяких перспектив. Она унизительна. Она ужасна. А советские войска сейчас так далеко от Харькова, что было бы бессмысленно рассчитывать на их быстрое возвращение... Это произойдёт, но не скоро. А пока...
* К сожалению, я сделал эту глупость и попробовал нюхать хлороформ. Я действительно быстро заснул, но проснулся через некоторое время с сильной головной болью и тошнотой. Хлороформ был нечистым и мне было очень плохо с сердцем. Увы, этот опыт не увенчался желанной смертью. (Примечание написано 5/IX 43 г.)
31 июля. Мы ужасно питаемся. Денег нет. Я испытываю вечно голод, особенно качественный. Мы никогда не едим ни мяса, ни сахара. Питаемся овощами и чёрным хлебом такого скверного качества, что мы все страдаем поносом.
2 августа. Мой сын рассказал мне сегодня следующее. Немцы и особенно украинские полицейские зверски бьют военнопленных. Мой сын присутствовал, например, при следующей сценке: полицейскому понравилась обувь одного военнопленного. Он подходит к пленному и приказывает снять её. Пленный исполняет приказ недостаточно быстро. Тогда полицейский бьёт его кулаком по лицу... Немцы не терпят украинских полицейских и часто бьют их. Конечно, украинцы сносят безропотно эти побои. Ведь их бьют их хозяева, их «освободители».
Впрочем, недавно Олег тоже двинул по морде одного полицейского. Вообще я против мордобития, но в данном случае я никак не мог осудить моего сына и будь я в его положении и на двадцать лет помоложе, я бы поступил таким же точно образом. Олег возвращался домой в 9 часов вечера. Вдруг на углу Лермонтовской (т. е. совсем близко от своего дома) он слышит окрик:
- Стой!
Из темноты выходит щупленький украинский полицейский с винтовкой и говорит:
- Пред’являй пропуск или давай 300 рублей. А то отведу в комендатуру, там дороже заплатишь.
У Олика с собой пропуска не было. Денег тоже. Он размахнулся и со всей силы дал по морде «представителю порядка». Тот грохнулся на землю. Затем вскочил, бросил винтовку и побежал куда глаза глядят. Олег поднял винтовку, поставил её к забору и быстрым шагом дошёл до нашего дома.
Говорят, что почти все украинские полицейские занимаются подобными вымогательствами и являются настоящими бандитами.
4 августа. С возмущением читал сегодняшний номер украинской газеты «Нова Україна» (№171/188). Он почти целиком посвящён пропаганде, имеющей целью навербовать новых рабочих для работы в Германии. Условия жизни украинских рабочих описываются как идеальные. Если бы я сам собственными глазами не видел в каких адских условиях живут русские рабочие в Германии, как они голодают в лагерях, как их бьют, как они томятся за колючей проволкой, я, прочтя этот номер газеты, поверил бы, что жить в Германии хорошо. Нашлись мерзавцы вроде доктора Веприцкого (подписывается теперь профессором), которые, побывавши в Германии и несомненно видавши все эти ужасы, имеют нахальство заявлять, что нашим рабочим якобы хорошо живётся в немецких лагерях. Какая это подлость! Что касается меня, то я с ужасом вспоминаю, как в лагере для харьковских рабочих в Берлине отёкшие от голода, измученные непосильной работой люди говорили мне с отчаянием: «Ах, доктор! Как нас обманули! Если бы мы только знали, что нас ожидает здесь, мы бы умерли, а не позволили бы себя увезти силой из Харькова...» Без чувства глубокой жалости я не могу вспомнить украинских женщин, которых я встретил на бирже труда в Берлине в тот день, когда туда прибыл их транспорт, выехавший из Харькова 10 апреля 1942 г. Узнавши, что я русский врач, что я не эмигрант, девушки окружили меня и спрашивали: «Неужели нас тут тоже будут бить? Неужели нас и тут будут кормить семячками вместо хлеба, как это делали во время пути? Неужели мы будем жить за проволокой?..» Что я мог им ответить? Бедные они, бедные!
9 августа. Немцы опубликовали сообщение о том, что во время войны с Советской Россией они потеряли убитыми лишь 274.000 человек. Между тем ясно, что их действительные потери во много раз превышают эту цифру.
13 августа. Очень многие ждут прихода советских войск. Ведь так жить больше невозможно. Несмотря на урожай, цены не падают. Жалованье осталось тем же, как и при советской власти, а килограмм хлеба вместо полтора рубля стоит сейчас 120-130 рублей. Ну, разве это мыслимо? Немцы явно зарвались и расчитывают только на свою силу. Нет, голубчики, вы ещё испытаете, что значит гнев великого народа, над которым вы посмели издеваться!
Прибывшие из Воронежа беженцы рассказывают как там хорошо жилось до прихода туда немцев. Всего было вдоволь и хлеба, и сахара, и масла, и конфет. Очевидно, до войны советская власть предусмотрительно сделала огромные запасы.
Я переоцениваю ценности, вернее, я оцениваю те, которые я недооценивал. Сейчас я отдал себе в полной мере отчёт, насколько гениально руководство нашего великого и любимого товарища Сталина. Как замечательно то, что основные заводы были построены либо на Урале, либо за Уралом. Туда немцам не дойти. Ведь в мирное время нужно было всё это предвидеть!
Когда наши вернутся обратно, они вероятно будут относиться к нам подозрительно, будут бояться, что мы пропитались тут немецким духом. Эх, неужели они не поймут, что мы, пережившие ужасы фашистского режима, мы гораздо более большевистски настроены, чем многие из тех, которые эвакуировались на восток и не познали всех ужасов немецкой оккупации!..
16 августа. Говорят, что советские люди повредили электростанцию в Харькове. Факт тот, что трамвай опять не ходит и что электрический свет исчез во многих помещениях. Носятся слухи о том, что немцы повесили директора, инженера, заведующего цехом и одного рабочего электростанции. Не ручаюсь за достоверность этих сведений.
17 августа. Сегодня я выполнил моё первое в жизни революционное действие: я разбросал антифашистские прокламации. Написал я их по-немецки печатными буквами и от руки. Я призывал немецких солдат бросить оружие. В прокламации было написано: «Немецкие солдаты, рабочие и крестьяне. Не воюйте против нас. Мы вам не враги. Боритесь только с вашими собственными капиталистами.» Кроме этого я выписал слова «Интернационала» на немецком языке (припев). Я положил эти прокламации рядом с «Гигантом», огромным зданием, занятым немцами. Часть прокламаций я разбросал на Пушкинской улице, а часть на кладбище по ту сторону «Гиганта». Думаю, что немецкие солдаты неизбежно должны натолкнуться на эти клочки бумаги и прочесть их содержание. К сожалению, я не сумел изменить моего почерка. Если каким-нибудь образом подозрение в разбрасывании прокламаций падёт на меня, я не смогу этого отрицать. Разбрасывание прошло благополучно. Однако, тревожит мысль о возможных последствиях: вдруг немцы арестуют совершенно невинных людей...
* * *
Вот пример того, как немцы издеваются над нами. Прохожу я сегодня по улице Тринклера. Против бывшего военного госпиталя стоят три немецких солдата и флиртуют с тремя девицами. Я шёл медленно, так как чувствовал себя больным и слабым. Вдруг слышу:
- Пст! Алло!
Оборачиваюсь. Немцы указывают мне на землю. У меня в голове промелькнула мысль о том, что у меня вывалились прокламации, которые лежали у меня в кармане. Я посмотрел в указанном направлении, но ничего не увидел. Однако, один немец продолжает показывать на землю пальцем. Тогда я заметил, что он хочет обратить моё внимание на большой окурок сигары, который валялся на земле. Очевидно, он выбросил этот окурок, а затем ему стало жалко, что пропадает так много добра и он, решивши, что я курю, захотел, чтобы я подобрал окурок и поблагодарил его. «Ведь русские - свиньи: они будут рады выкурить и немецкий окурок.» Когда я это понял, я сказал немцу: «Das ist nicht mein!» «Это - не моё!..», желая ему дать понять, что я не допускаю даже мысли подобрать чужой окурок. Этот ответ разочаровал немца. Очевидно, он рассчитывал, что я не только подберу окурок, но и поблагодарю его. Я оказался неблагодарным человеком, не оценившим немецкую «вежливость».
Продолжение следует....