Марк Твен был болен. Врач прописал
ему диету.
- Сухарики и стакан молока в день. И
это все, - предупредил врач.
- Но почему так мало? - пытался
сопротивлятьс писатель.
- Больше нельзя. Вы на диете.
- В
таком случае? - проворчал писатель - прошу мне дать почтовую
марку. Я хочу немного почитать на ночь (с)
В доме, из которого все бегут, совершенно
не спится. Я опять переезжаю, разбегаемся
мы все в разные стороны от Токио, такова
уж особенность тех домов, в которых
новости ВВС раз в час меняют язык
трансляции. И опять на коробках. С тех пор, как стол
увезли, только завтрак в
постель и обед на коленках. Мы доедаем
все то, что не с руки нести на себе в
новую жизнь, и этим чем-то каждый раз
оказывается что-то неуместно праздничное
- купленное когда-то для очередной
хоум-пати и дожидающегося лучшего
случая. И вот он - лучший случай. Мы
макаем яблочные дольки в кокосовое
молоко, достаем Moët & Chandon, режем тыквы
и высыпаем в одну сковородку все
содержимое холодильника.
Между двумя домами - расстояние в
несколько месяцев и один гэст-хаус.
Комната в шесть татами на двоих, в доме
на десять человек. Я в Японии уже второй
год, но чего здесь как не было, так и нет
- чувства дома. И уже не думая о визах
и свадьбе, просто хочется хоть где-нибудь
разложить книжки и расставить цветы.
И остается только слушать наставления
своей Ведьмы, которая усмехается и
говорит между строчек своей истории, что при желании дом можно
создать и на пустыре.
Зато здесь зима. Зима - это когда цветет ранняя сакура,
осыпается с веток хурма и до весны - рукой подать.
Да, декабрь нынче вот такой:
Я теперь живу в комнате, в которой в
одном шаге друг от друга находятся и
кровать, и книжная полка, и пианино, и
дверь, и все четыре стены. Мир сжался до размеров твеновского черновичка.