***
Меня нашли возле мельницы, в глубокой
корзине из ивовых прутьев. В деревне
на сносях была одна сорокалетняя Эмма,
которая ждала шестого ребенка, поэтому
меня явно принесли из Леса - под утро,
с первыми ноябрьскими заморозками,
накрыв корзину полотном коровьей шкуры.
И все бы ничего, если бы рядом с младенцем
не нашли тряпичную куклу с волосами из
рыжей лисьей шерсти. Мельник было взял
ее в руки, но тут же бросил, как платок
чахоточного больного. Кукла смотрела
на мир красными сушеными ягодами и
широко улыбалась рядом мелких зубов
летучей мыши.
Все знают, что в лесу живут странные люди. Беглые заключенные, умалишенные, изгои, выброшенные за границы человечества. Наверняка подкидыш не лучших кровей, но в нашей деревне даже в самый голодный год для любого младенца найдется немного еды.
А годы и правда были не самые хлебные. Третье лето продолжалась засуха, и к ноябрю работы на мельнице уже почти не было. После сухого лета поля вымывала дождливая осень, зимы же были без морозов, и по весне свежие семена становились пищей продремавших в тепле мышей и насекомых. Старожилы говорят, что так было и до моего появления, но потом стало куда проще связывать все беды с подкидышем.
Меня растили всей деревней. Сначала вместе со младшим сыном выкармливала Эмма, безропотная, безотказная, болезненно худая. «Как домашняя метла», - усмехается Толстуха Мэри. Эмме неведома грамота, зато, видимо, с Небом у нее особенный договор - во всем, что касается семьи, ей нет равных. Когда-то она была старшей дочкой в огромной семье и заодно - самой некрасивой. Острые кости, длинный нос и от природы по какой-то нелепой ошибке данное такое выражение лица, словно она только что отведала пересоленную напрочь похлебку. Казалось, замуж ее не возьмут - все сестры были куда краше, но соседский юноша разглядел в ней и отличную хозяйку и лучшую в мире мать. Ей едва исполнилось четырнадцать, когда она вышла замуж. Через девять месяцев родила первенца.
Судьба любит хорошие шутки, и женщина с лицом обозлившейся на весь свет колдуньи оказалась феей из самых добрых сказок. Эмма знает пару колыбельных, которые успокоят даже самых капризных детей. У нее есть волшебное слово, которое стоит сказать на ушко любому хулигану, чтобы он стал кротким и послушным. Она умеет рассказывать сказки, после которых проходит жар, насморк и ангина. А еще Эмма делает чудных кукол из тряпок и соломы, которые удивительно похожи на своих хозяев, и у каждого, у каждого ребенка в Деревне есть ее кукла. У каждого, кроме меня.
Когда-то Эмма сделала куклу и для меня - с густыми волосами из конского хвоста, в платье из куска той же ночнушки, которую отдала мне, обрезав наполовину подол и рукава. За ночь волосы у куклы спутались в тугой клубок, а к вечеру она и вовсе исчезла - на подушке осталась моя рыжая и зубастая, единственный подарок бросившей матери. Скорее всего ее взял кто-то из старших детей Эммы, а к рыжей просто испугался притронуться.
Впрочем, я вовсе не горевала. У меня уже была верная спутница, с которой было нестрашно в темноте и тепло в холод. Рыжая лисья шерсть напоминала о сказках, которые рассказывала Эмма. Зубки казались надежной защитой. Сначала ее присутствие успокаивало, как и любая игрушка в детской колыбельке, затем я стала рассказывать ей о событиях прошедшего дня, жаловаться и просить сочувствия. И эта безобидная привычка особенно пригодилась тогда, когда Эмма овдовела и попросила Мельника расчистить для меня на мельнице крохотный чулан.
Я осталась одна, а вернее сказать - в компании крыс и мышей. Рано утром, еще затемно приходил Мельник, и самым сложным было переждать несколько ночных часов. Свечи держать было нельзя, оставалось прятаться под одеяло и с куклой на пару выдумывать истории о Лесе, маме и принцах, которые уже наверняка отправились на наши поиски.
Днем я ходила по Деревне в поисках работы и еды. Выметала из углов муку и отмывала противни в пекарне Мэри, наводила порядок в кладовках подслеповатого Аптекаря, выпалывала сорняки, вычесывала жеребят, пасла овец и присматривала за младенцами. Вечером возвращалась на мельницу, слушала мышиную болтовню и представляла себя принцессой в заточении. Кто ж знал, что принцессами становятся только девочки в самых красивых платьях. А в некоторых сказках и вовсе кроме глухого леса и ведьминой избушки ничего нет.
Все знают, что в лесу живут странные люди. Беглые заключенные, умалишенные, изгои, выброшенные за границы человечества. Наверняка подкидыш не лучших кровей, но в нашей деревне даже в самый голодный год для любого младенца найдется немного еды.
А годы и правда были не самые хлебные. Третье лето продолжалась засуха, и к ноябрю работы на мельнице уже почти не было. После сухого лета поля вымывала дождливая осень, зимы же были без морозов, и по весне свежие семена становились пищей продремавших в тепле мышей и насекомых. Старожилы говорят, что так было и до моего появления, но потом стало куда проще связывать все беды с подкидышем.
Меня растили всей деревней. Сначала вместе со младшим сыном выкармливала Эмма, безропотная, безотказная, болезненно худая. «Как домашняя метла», - усмехается Толстуха Мэри. Эмме неведома грамота, зато, видимо, с Небом у нее особенный договор - во всем, что касается семьи, ей нет равных. Когда-то она была старшей дочкой в огромной семье и заодно - самой некрасивой. Острые кости, длинный нос и от природы по какой-то нелепой ошибке данное такое выражение лица, словно она только что отведала пересоленную напрочь похлебку. Казалось, замуж ее не возьмут - все сестры были куда краше, но соседский юноша разглядел в ней и отличную хозяйку и лучшую в мире мать. Ей едва исполнилось четырнадцать, когда она вышла замуж. Через девять месяцев родила первенца.
Судьба любит хорошие шутки, и женщина с лицом обозлившейся на весь свет колдуньи оказалась феей из самых добрых сказок. Эмма знает пару колыбельных, которые успокоят даже самых капризных детей. У нее есть волшебное слово, которое стоит сказать на ушко любому хулигану, чтобы он стал кротким и послушным. Она умеет рассказывать сказки, после которых проходит жар, насморк и ангина. А еще Эмма делает чудных кукол из тряпок и соломы, которые удивительно похожи на своих хозяев, и у каждого, у каждого ребенка в Деревне есть ее кукла. У каждого, кроме меня.
Когда-то Эмма сделала куклу и для меня - с густыми волосами из конского хвоста, в платье из куска той же ночнушки, которую отдала мне, обрезав наполовину подол и рукава. За ночь волосы у куклы спутались в тугой клубок, а к вечеру она и вовсе исчезла - на подушке осталась моя рыжая и зубастая, единственный подарок бросившей матери. Скорее всего ее взял кто-то из старших детей Эммы, а к рыжей просто испугался притронуться.
Впрочем, я вовсе не горевала. У меня уже была верная спутница, с которой было нестрашно в темноте и тепло в холод. Рыжая лисья шерсть напоминала о сказках, которые рассказывала Эмма. Зубки казались надежной защитой. Сначала ее присутствие успокаивало, как и любая игрушка в детской колыбельке, затем я стала рассказывать ей о событиях прошедшего дня, жаловаться и просить сочувствия. И эта безобидная привычка особенно пригодилась тогда, когда Эмма овдовела и попросила Мельника расчистить для меня на мельнице крохотный чулан.
Я осталась одна, а вернее сказать - в компании крыс и мышей. Рано утром, еще затемно приходил Мельник, и самым сложным было переждать несколько ночных часов. Свечи держать было нельзя, оставалось прятаться под одеяло и с куклой на пару выдумывать истории о Лесе, маме и принцах, которые уже наверняка отправились на наши поиски.
Днем я ходила по Деревне в поисках работы и еды. Выметала из углов муку и отмывала противни в пекарне Мэри, наводила порядок в кладовках подслеповатого Аптекаря, выпалывала сорняки, вычесывала жеребят, пасла овец и присматривала за младенцами. Вечером возвращалась на мельницу, слушала мышиную болтовню и представляла себя принцессой в заточении. Кто ж знал, что принцессами становятся только девочки в самых красивых платьях. А в некоторых сказках и вовсе кроме глухого леса и ведьминой избушки ничего нет.