Рецензии. Майкл Манн "Фашисты"
Фрагмент
https://republic.ru/posts/94357
Обыкновенный фашизм. Почему идея открытого насилия привлекает такое количество восторженных сторонников?
Мы предпочитаем представлять историю в виде сказки со счастливым концом, но реальный опыт человечества в эту розовую картину никак не укладывается.
В издательстве «Пятый Рим» вышла книга Майкла Манна «Фашисты. Социология фашистских движений». Автор книги - британский и американский социолог, один из классиков современной исторической социологии, создатель концепции автономной власти государства.
Согласно популярному (и поверхностному) взгляду, фашизм (то есть доведенная до крайности идея «нации-государства») - это архаическая, старомодная концепция, опирающаяся на «первобытные инстинкты» и совершенно неуместная в современную эпоху. Майкл Манн с этим категорически не согласен: по его мнению, фашизм - это «отличительная черта Современности», «могущественная движущая сила Нового времени». И вполне возможно, что он, хоть, скорее всего, и под другим именем, сыграет весомую роль и в XXI веке.
С разрешения издательства мы публикуем фрагмент из раздела «О фашистах всерьез», в котором автор дает общее описание своей концепции фашизма и призывает серьезно отнестись к возможности возрождения фашизма: «Суть фашизма жива и сейчас».
Книга вышла по-русски в переводе Натальи Алексеевой, Сергея Алексеева, Владимира Туза и Натальи Холмогоровой, под научной редакцией Александра Дюкова.
1. Фашизм - вовсе не тупиковая ветвь развития современного общества. В ХХ веке он был одной из ведущих политических доктрин всемирно-исторического значения. И вполне вероятно, что тот же фашизм, хоть, скорее всего, и под другим именем, сможет сыграть весомую роль и в XXI веке. Фашизм - это отличительная черта Современности.
2. Фашизм как движение не существует в отрыве от других современных общественно-политических движений. Фашисты лишь усерднее других молятся на главную икону наших дней: национальное государство со всеми его идеологиями и патологиями. Можно благодарить судьбу за то, что сейчас в мире по большей части господствуют умеренные национальные государства, карательные функции которых сведены к минимуму, а национализм, в сущности, безвреден.
Государственная бюрократия раздражает нас, но не ужасает - положа руку на сердце, признаем, что современное государство все-таки служит интересам народа. Национализм, как правило, выглядит «одомашненным» и неопасным. Пусть французы гордятся своей несравненной культурой, пусть американцы считают себя самым свободным народом на земле, пусть японцы восхищаются своей уникальной расовой гомогенностью - все эти весьма сомнительные утверждения утешают их самих, вызывают иронические ухмылки у других народов, но едва ли кому-то вредят.
Фашизм представляет собой иной уровень национал-этатизма. Переход на этот уровень совершается сразу в отношении и нации, и государства. Если говорить о нации, то стремление к демократии переплетается с понятием «целостного» или «органического» народа. Власть должна принадлежать народу, кто бы спорил; но сам народ при этом рассматривается как единый и неделимый, а значит, начинает беспощадно освобождаться от чужеродных этнических вкраплений и политических оппонентов.
Если же говорить о государстве, то в начале ХХ века мы стали свидетелями расцвета могущественных государств - «носителей морального проекта», способных к стремительному экономическому, социальному и идейному развитию. В определенных условиях это приводило к формированию сильной авторитарной государственности. Смычка современного национализма и этатизма ставила демократию с ног на голову, авторитарный режим начинал «зачистку» меньшинств и всех несогласных с генеральной линией.
Фашизм, переходя на следующий уровень, добавлял к этой картине «низовой» и «радикальный» парамилитаризм. Эта могучая сила могла смести снизу любую оппозицию нации-государству, не щадя ни себя, ни других. Такое открытое прославление насилия стало возможным благодаря современной демократизации войны, превращению ее в войну между двумя «армиями граждан». Таким образом, фашизм представляет собой радикальную парамилитарную версию национального государства. Это было самое крайнее выражение господствующей политической идеологии нашей эпохи.
3. Прислушаемся к постулатам фашистской доктрины, воспримем их с предельной серьезностью. Не стоит отмахиваться от них, называя безумными, противоречивыми или бессодержательными. В наше время серьезный подход к фашизму распространяется все шире. Зеев Штернхелл пишет, что фашизм имеет
целостную доктрину, не более уязвимую с точки зрения логики, чем учения многих других политических движений.
Джордж Мосс считает:
Лишь… увидев фашизм изнутри, сможем мы в полной мере оценить его привлекательность и силу.
Фашисты предлагали вполне возможные решения современных общественных проблем - и именно благодаря этому получали поддержку избирателей и восторженную преданность своих сторонников. Разумеется, как и большинство политических активистов, фашисты были разными и не чурались популизма. Культ вождя и власти делал их оппортунистами. Ради власти лидеры фашизма готовы были почти на все - в том числе и на отказ от своих изначальных ценностей. И все же большинство фашистов, ведущих и ведомых, обладали определенными принципами. Это не были чудаки, «ненормальные», садисты или психопаты, или же люди с мешаниной плохо понятых догм и лозунгов в голове (по крайней мере - не больше, чем все мы).
Фашизм был движением высоких идеалов: он сумел убедить значительную часть двух молодых поколений в том, что несет с собой более гармоничный общественный порядок. Чтобы понять фашизм, я рассматриваю всерьез его ценности: таков мой метод. Вот почему каждую главу, посвященную рассмотрению того или иного конкретного случая, я начинаю с изложения местного фашистского учения, а затем стараюсь понять, во что могли верить местные рядовые фашисты.
4. Мы должны серьезно разобраться с социальной базой поддержки фашистских движений и понять, каких именно людей привлекал фашизм. Не многие фашисты были маргиналами или антисоциальными личностями. Не многие принадлежали к тем классам или социальным группам, что могли бы использовать фашизм как прикрытие для своих узких материальных интересов. Существовала некая социальная база, в которой фашистские идеи и ценности находили наибольший отклик. Рассмотрение этого вопроса, пожалуй, составляет самую новаторскую часть моей книги: и здесь я исхожу из той же методологии - принимаю фашистские ценности всерьез. Дело в том, что эта социальная база была тесно связана с главной священной иконой фашизма - национальным государством. Поняв, кто и почему так любил национальное государство, мы сможем определить, какие люди рискуют соблазниться фашизмом.
5. Стоит серьезно отнестись и к самим фашистским движениям. Они были иерархичны, но в то же время поддерживали чувство товарищества, воплощали и принцип вождизма, и низовое взаимодействие: то и другое укрепляло связь с ними, особенно у одиноких молодых людей, для которых движение начинало составлять почти всю их жизнь. Необходимо оценить по достоинству и парамилитаризм фашистских организаций - ведь именно принцип «народного насилия» привел их к успеху.
Фашистские движения испытывали двоякий соблазн. С одной стороны, им хотелось все более радикально и жестоко использовать силу; с другой - наслаждаться плодами тайных сговоров с традиционными элитами. Эти разнонаправленные стремления могли вести как к ужесточению фашизма (как в Германии), так и к его смягчению (как в Италии, по крайней мере, до конца 1930-х). Конкретные фашисты, делающие в своих движениях карьеру, могли двинуться как по одному, так и по другому пути. Нам стоит проследить фашистов в действии: как они применяли насилие, как лавировали, как строили карьеры.
6. Радикальных фашистов следует принимать всерьез в куда более зловещем смысле - как людей, закончивших свой путь бесчеловечными преступлениями. Мы не должны искать им оправданий; но должны попытаться их понять. Способность творить зло - неотъемлемая часть человеческой натуры, как и способность совершать зло ради благих (как нам кажется) целей. Фашисты были особенно склонны к самообману. Но на то, что совершали они, способны и другие - и нам необходимо знать больше об обстоятельствах, в которых это становится возможным. Хоть мы и предпочитаем представлять историю и социологию в виде сказки со счастливым концом, реальный опыт человечества в эту розовую картину никак не укладывается. Двадцатый век видел страшное зло: и не как случайность или возрождение первобытных инстинктов - нет, как сознательное, упорядоченное, вполне современное поведение. Понять фашизм - значит понять, как во имя, казалось бы, высоких идеалов современности люди творили зло, которому нет оправдания.
7. Мы должны серьезно отнестись к возможности возрождения фашизма. Поняв, какие условия породили фашизм, мы поймем также, может ли фашизм вернуться и как этого избежать. Некоторые предпосылки возникновения фашизма живы и по сей день. Органический национализм и парамилитарные движения, приверженность этническим и политическим чисткам и сейчас привлекают тысячи людей во всем мире, толкая их к якобы «идеалистическим», а на деле кровавым и бесчеловечным действиям против соседей и политических оппонентов, именуемых «врагами». Быть может, это ужасает; но не стоит отмахиваться от этого, списывая на «возвращение первобытных инстинктов».
Этнические и политические чистки - главный вклад Европы в историю Нового времени, а парамилитарное насилие - отличительная черта ХХ века. Это приметы современности: так их и надо понимать. Нам повезло, что этатизм (третий важнейший элемент фашизма, после органического национализма и парамилитаризма) сегодня вышел из моды, поскольку оба великих этатистских проекта, фашизм и коммунизм, потерпели крах. Современные режимы, склонные к чисткам, заигрывают с авторитаризмом и парамилитарным насилием, однако именуют себя демократическими; а слова «фашист» и «коммунист» в наше время почти обессмыслились и превратились в ругательства.
Но подождем, пока неолиберализм, якобы способный обойтись вовсе без государства, причинит миру столько же вреда, - и, быть может, эта неприязнь к сильному государству померкнет. Радикальные этатистские ценности снова сольются с радикальным парамилитарным национализмом в движениях, напоминающих фашизм, - если мы только не извлечем урока из истории, о которой я рассказываю в этой книге. Едва ли новые движения станут называть себя фашистскими: слово это сейчас слишком одиозно. Однако суть фашизма жива и сейчас.
Рецензия Н.Проценко
https://gorky.media/reviews/ponyat-i-ne-prostit-fashisty-majkla-manna/
Понять и не простить: «Фашисты» Майкла Манна
В издательстве «Пятый Рим» вышла новая книга выдающегося социолога Майкла Манна, посвященная становлению ультраправых диктатур и, среди прочего, их будущему в современном мире. Николай Проценко внимательно изучил книгу и делится мнением, почему вопрос о том, кто такие фашисты и откуда они взялись, можно считать закрытым.
Майкл Манн. Фашисты. Социология фашистский движений. М.: 2019. Фонд содействия актуальным историческим исследованиям «Историческая память», издательство «Пятый Рим», ООО «Бестселлер». Перевод с английского Натальи Алексеевой, Сергея Алексеева, Владимира Туза, Натальи Холмогоровой, под научной редакцией Александра Дюкова
Живой классик исторической макросоциологии Майкл Манн принадлежит к тем авторам, которые всю жизнь по большому счету пишут одну книгу. Поэтому для тех, кто хотя бы в общих чертах знаком с манновской концепцией четырех источников социальной власти (политического, экономического, военного и идеологического), его книга о фашистах вряд ли откроет какие-то новые теоретические глубины. Собственно, «Фашисты» и представляют собой разросшуюся до целой монографии главу из главной книги Манна, четырехтомника «Источника социальной власти», и предваряют еще одну его работу о современном массовом насилии - «Темную сторону демократии», опубликованную на русском в 2016 году. Объяснение, которое дает Манн фашизму, видя в нем реакцию на общеевропейский кризис, начавшийся после Первой мировой войны, также в целом не претендует на оригинальность. Но главная ценность книги в другом - в громадном эмпирическом материале, который Манн смог собрать и систематизировать. Благодаря его книге ответ на вопрос о том, кто такие фашисты и откуда они взялись, в целом можно считать закрытым.
«Майн Кампф» - это серьезно
В отличие от посвященной этническим чисткам ХХ века «Темной стороны демократии», которую лучше не читать слабонервным, в «Фашистах» Манн исследует генезис и приход к власти фашистских движений на шести примерах: Италия, Германия, Австрия, Венгрия, Румыния, Испания. Каждый из них, считает Манн, по-своему уникален, и нет единого универсального набора факторов, которым можно объяснить становление всех фашистских режимов.
Однако общие черты у них, безусловно, есть. Манн выделяет пять таких характеристик: национализм, этатизм, трансцендентность (фашизм заявляет о готовности «превзойти» общественную и классовую борьбу, включив все группы интересов в корпоративистские институты государства), чистки и парамилитаризм. Последнюю особенность Манн называет главной ценностью и ключевой организационной формой фашизма.
«Фашизм - это попытка создать трансцендентное национальное государство, при помощи парамилитаризма проведя народ через чистки». Так звучит базовое определение фашизма в книге Манна. Более того, он представляет собой «радикальную парамилитарную версию национального государства... Это было самое крайнее выражение господствующей политической идеологии нашей эпохи». При этом Манн, в отличие от многих других историков и социологов, бравшихся за эту тему, неоднократно подчеркивает: ко всем декларациям и идеям фашистов он будет относиться предельно серьезно.
«Не стоит отмахиваться от них, называя безумными, противоречивыми или бессодержательными... Фашизм - вовсе не тупиковая ветвь развития современного общества... не случайное отклонение... Фашизм - это, хотим мы того или нет, могущественная движущая сила Нового времени. В ХХ веке он был одной из ведущих политических доктрин всемирно-исторического значения... Фашизм был движением высоких идеалов: он сумел убедить значительную часть двух молодых поколений в том, что несет с собой более гармоничный общественный порядок... Понять фашизм - значит понять, как во имя, казалось бы, высоких идеалов современности люди творили зло, которому нет оправдания», - так Манн аргументирует свою исследовательскую позицию во вводных главах.
К этой же мысли он возвращается в эпилоге, задаваясь, в сущности, тем же вопросом, который волновал советских публицистов: как могла нация Шиллера и Гете совершить такие ужасающие преступления? «Если бы побольше немцев взяли на себя труд дочитать до конца „Майн Кампф“, дальнейшая эволюция Гитлера стала бы для них более предсказуемой», - таков парадоксальный ответ Манна на вопрос о том, почему значительная часть немцев столь опрометчиво отдала свои голоса партии Гитлера на выборах 1933 года.
Классы решают не всё
Отвечая на вопрос о важнейших причинах того, почему фашизм завоевал популярность масс, Манн бросает основную часть своей интеллектуальной энергии на то, чтобы опровергнуть самое очевидное объяснение: фашизм был порожден экономическими проблемами, с которыми большинство европейских стран столкнулись после Первой мировой, и, стало быть, может быть объяснен в классовой логике. Такой ход мысли логично вытекает из общей манновской теории четырех источников социальной власти, которая предписывает любое значимое явление в обществе объяснять таким же количеством базовых факторов.
Особенно критично Манн относится к известному представлению о том, что фашизм (прежде всего в германской его версии) был движением некоего условного среднего класса, пострадавшего от Великой депрессии - тех самых бюргеров и мелких лавочников, которые, как считается, и принесли победу Гитлеру. Да, фашизм зародился в недрах среднего класса - как и большинство политических движений, признает Манн, но едва он превратился в массовое политическое движение, его привязка к среднему классу сошла на нет: «Большинство членов крупных фашистских движений не были ни членами среднего класса, ни экономически обездоленными. После 1930 года ни сами нацисты, ни те, кто за них голосовал, в основном не принадлежали ни к буржуазии, ни к мелкой буржуазии. Они черпали свою поддержку из всех классов». Ни одна из теорий, увязывающих фашизм со средним классом, не выдержала проверки временем, резюмирует Манн.
Столь же скептически он относится и к классической советской гипотезе, объяснявшей триумф Гитлера его сговором с крупнейшими немецкими промышленниками. В отличие от Италии, где приход к власти Муссолини, согласно Манну, вполне можно рассматривать как перестраховку капиталистов от социалистической революции, в Германии коллективной и исключительной вины капиталистов в победе НСДАП не было.
Хотя в стороне от этих событий магнаты не остались. По-видимому, предполагает Манн, больше всего симпатизировали нацистам владельцы крупных газет и кинопромышленники во главе с радикальным националистом Альфредом Гугенбергом, хозяином крупнейшей медиаимперии. «Он совершил историческую ошибку, принявшись рекламировать Гитлера и нацизм, ибо полагал, что это повысит и его ставки. Большинство многотиражных газет того времени были аполитичны, предпочитали публиковать криминальную хронику, скандальные сплетни и новости спорта. О нацистах они упоминали вкратце, но, как правило, невраждебно. Солидная пресса в основном поддерживала буржуазные партии, считая их противовесом интернациональным марксистским партиям... разлагающим нацию, государство, семью и немецкий дух».
Нацистский социализм был для них столь же неприемлем. Но когда буржуазные партии пришли в упадок, некоторые газеты начали писать о нацистах как о несгибаемых патриотах. «Бесстрашные и безжалостные борцы за нацию», - так описывала их в 1932 году Rheinisch-Westfälische Zeitung. Нацисты начали получать более выгодное освещение в прессе, что увеличило их популярность.
Манн ненавязчиво, но последовательно сдвигает основной акцент своей аргументации в сторону другого источника социальной власти - идеологического.
Ловушка для интеллектуалов
Мартин Хайдеггер, около 1920
Фото: Rue des Archives/Granger Collection
Имя Мартина Хайдеггера в книге Манна не упоминается ни разу, но острота полемики, которая уже много десятилетий ведется вокруг продлившегося всего несколько месяцев активного сотрудничества философа с нацистской партией, напоминает об одном из главных вопросов, которым задается автор: почему фашистские движения получали поддержку интеллектуалов, преимущественно гуманитариев?
Все дело в том, полагает Манн, что фашистские идеи поддерживались главным образом молодыми поколениями и особенно легко распространялись через два института социализации молодежи: армию, которая воспитывала в ней милитаризм, и систему образования, внушавшую идеи морального прогресса.
«Экстремальные сторонники нации-государства, прежде всего фашисты, продвигали и пропагандировали культ молодости. Фашизм был молод и, следовательно, современен, он был обществом будущего - вот что внушали фашисты своим юным сторонникам, и именно у молодежи неизменно находили свою основную поддержку», - и нет ничего удивительного в том, что во всех европейских странах, где после Первой мировой восторжествовали авторитарные режимы, непропорционально высокую долю фашистов составляли высокообразованные профессионалы, а также студенты высших учебных заведений, университетов, семинарий и военных академий.
Это явление Манн также объясняет, исходя из разных источников социальной власти. Экономическое объяснение состоит в том, что высокообразованные профессионалы и студенты не могли найти работу и оттого склонялись к политическому радикализму, а господство в континентальных системах образования университетов немецкого типа способствовало распространению подобных идей. Однако нельзя забывать о том, что общество наделяет интеллектуалов идеологической властью, и на кризис смыслов именно интеллектуалы начинают искать ответ первыми.
«В сущности, высокообразованные люди, увлеченные фашизмом, не принадлежали к тем, кто больше всего страдал от экономических потрясений. По-видимому, они обращались к фашизму, привлеченные идеей государства-нации, превосходящего классовые и иные различия», - считает Манн.
Это и есть случай Хайдеггера, который на момент прихода к власти Гитлера заведовал кафедрой философии во Фрайбургском университете и уже состоялся как мыслитель с мировым именем. С ним схож и опыт Карла Шмитта, подробно разобранный в «Фашистах».
В 1920-х годах Шмитт, по мнению Манна, был просто консерватором без приверженности какому-то конкретному режиму: он восхищался Муссолини, но не Гитлером, стремился создать теорию современного конституционного строя на твердом юридическом фундаменте абсолютного правового принципа, в котором искал надежности, а не риска. Но по мере нарастания хаоса Шмитт стал склоняться к идее, что для спасения от него «опустевшие» центры государственной власти должна занять новая правящая элита, стоящая над обществом. Это и привело его сначала к поддержке полуавторитаризма рейхсканцлеров Брюнинга и фон Папена, а затем и к поддержке Гитлера и нацизма.
Однако те интеллектуалы, которые становились на позиции традиционалистской реакции и видели в фашизме нечто вроде возрождения традиций, жестоко просчитались. Фашизм, настаивает Манн - это явление сугубо модернистское, а точнее даже гипермодернистское, учитывая индустриальные масштабы и технологии геноцида, описанные в «Темной стороне демократии». Чтобы прийти к власти, фашисты предлагали соблазнительные решения для экономического, военного и политического кризисов своей эпохи и сообщали о них, изобретательно используя модернистские приемы массовой коммуникации. Кроме того, успешные фашистские движения старались модернизировать и национализировать чувство священного. Именно поэтому тема техники становится важнейшей в запоздалой рефлексии Хайдеггера сразу после Второй мировой, столь отличающейся от его работ начала 1930-х годов с их апелляцией к «духу народа».
Можем повторить?
Имел ли фашизм и - шире - консервативный авторитаризм исторический шанс на долгосрочное закрепление в Европе в качестве состоявшегося типа политического режима? Манн склоняется к положительному ответу на этот вопрос, обращаясь к итальянскому опыту. Режим Муссолини, по его мнению, выполнил свои главные обещания: пережил Великую депрессию (хоть и не так успешно, как хотел) и утвердил положение Италии как великой державы, а по масштабу репрессий оказался чуть ли не «вегетарианским».
«Крепко утвердившись во власти, приблизительно с 1926 года режим, по-видимому, достиг широкой, пусть и не очень горячей народной поддержки и почти перестал нуждаться в насилии. Введение особых судов и тайной полиции не привело к террору: 80% обвиняемых по политическим статьям были оправданы, а большинство приговоренных получили сроки не более трех лет. С 1927 по 1940 года было совершено всего девять политических казней. Еще двадцать два смертных приговора было вынесено во время войны. Интересно, что большинство казненных были словенскими националистами. За все время Второй мировой войны фашистский режим приговорил к смерти лишь девяносто двух итальянских солдат: можно сравнить с 40 тысячами смертных приговоров, вынесенных его либеральным предшественником в Первой мировой войне, или с 35 тысячами смертных приговоров у его союзников, в германском вермахте», - таков чуть ли не апологетический портрет власти Муссолини, который, впрочем, не смог избежать роковой ошибки, вступив во Вторую мировую войну.
Вполне жизнеспособным оказался и испанский вариант: сохранив нейтралитет во Второй мировой, Франко смог продержаться у власти до самой смерти в 1975 году. Здесь Манн также дает тонкий анализ экономических предпосылок сохранения консервативно-авторитарного режима: «Посмотрим на испанских капиталистов 1939 - конца 1960-х, верных сторонников генерала Франко, обреченных на стагнирующую, неэффективную экономику и минимальную прибыль. Почему испанский капитализм привел к власти Франко и неизменно его поддерживал? При Второй республике капиталистам определенно жилось бы лучше, чем сейчас, при Третьей. По всей видимости, ими двигал более фундаментальный для капиталиста мотив - точнее, мотив, свойственный всем имущим классам в истории: желание сохранить собственность и привилегии. К черту прибыль, если под угрозой сама собственность! Прибыль относительна, она измеряется количественно, ею приходится делиться, прибыль, как правило, возрастает благодаря классовому компромиссу. Но право на собственность неделимо, игра с собственностью - игра с нулевой суммой. Если вы получите право на мою собственность, я ее потеряю. Страх перед потенциальной утратой собственности эмоционально гораздо сильнее, чем страх недополучить прибыль. Можно полюбовно договариваться о дележе доходов, но не на жизнь, а на смерть бороться за право на свою собственность. Марксистам, право, не стоило бы так увлекаться буржуазной экономикой... Главная классовая мотивация капиталистов - не прибыль, а защита собственности».
К вопросу о том, может ли в сегодняшних условиях возникнуть нечто вроде межвоенного фашизма, Манн обращается к концу книги и дает на него вполне однозначный ответ: нет. Не питая ни малейших симпатий к современному правому популизму, Манн не склонен преувеличивать его риски, аттестуя соответствующие политические партии как фашистские. Для этого, по его мнению, у них все же недостаточно формальных признаков. Например, нет серьезных парамилитарных формирований, а если какие-то самодеятельные активисты все же прибегают к уличному насилию против мигрантов, то руководители правых партий считают, что это лишь отбирает у них голоса добропорядочных граждан.
«Радикальные популистские партии могут создавать проблемы, но учитывая, что европейские системные партии адаптируются под меняющееся макропространство и гибко реагируют на требования граждан, в Европе фашизм побежден, мертв и похоронен. После страшного ХХ века хотя бы это может послужить европейцам утешением», - резюмирует Манн, полагая, что послевоенная Европа все же нашла надежное средство против фашизма - таковым оказывается институционализированная либеральная демократия.
Однако угроза появления чего-то сильно напоминающего фашизм по-прежнему сохраняется в рамках «глобального Юга», где все чаще будут появляться фашиствующие движения. Если Север под руководством США продолжит порочить перед Югом привлекательность мягкого, демократичного национального государства своей капиталистической эксплуатацией, американским военным империализмом и усилением неравенства между Севером и Югом. Тогда, полагает Манн, нашим потомкам, возможно, придется иметь дело с новыми социальными движениями, сильно напоминающими фашизм с социалистическим окрасом, опирающимися на те местные идеологические источники сопротивления, которые смогут мобилизовать. Как например, уже поступают сейчас исламские, и не только, радикалы.
«Подождем, пока неолиберализм, якобы способный обойтись вовсе без государства, причинит миру столько же вреда, - и, быть может, неприязнь к сильному государству померкнет. Радикальные этатистские ценности снова сольются с радикальным парамилитарным национализмом в движениях, напоминающих фашизм, - если мы только не извлечем урока из истории, о которой я рассказываю в этой книге. Едва ли новые движения станут называть себя фашистскими: слово это сейчас слишком одиозно. Однако суть фашизма жива и сейчас».
Правоту прогноза Манна мы, скорее всего, сможем оценить уже довольно скоро, судя по нарастающей глобальной волне роста популизма, которая рано или поздно сольется с очередной волной экономического кризиса. Органический национализм и парамилитарные движения, приверженность этническим и политическим чисткам - эти предпосылки возникновения фашизма, предупреждает Манн, живы до сих пор. И привлекают миллионы людей во всем мире.
Рецензия В.Гречанинов
https://v-gretch.livejournal.com/270604.html
https://www.proza.ru/2019/08/05/960
Наверное, еще со школьной скамьи мы привычно ассоциируем фашизм со Второй мировой войной. Это удобно и не вызывает беспокойства: фашистская Германия проиграла, Нюрнбергский процесс воздал всем по заслугам, злодеи наказаны, тему можно закрыть и спокойно жить дальше… Ну, разве что изредка увидишь по ТВ ряженых «нациков» на каком-нибудь марше, вздохнешь и забудешь. Да чепуха, стоит ли об этом говорить.
Так вот стоит, утверждает в своей книге «Фашисты» Майкл Манн - профессор Кембриджского университета, доктор социологии, автор научных трудов «Источники социальной власти», «Тёмная сторона демократии» и других. Потому что фашизм, по глубокому убеждению автора, вовсе не тупиковая ветвь развития общества. Это ведущая политическая доктрина ХХ века, которая вполне может сыграть заметную роль и в нашем XXI веке. Разве что называться будет по-другому.
Задумаемся, что такое фашизм? Это мечта об идеальном национальном государстве - одна нация, одна религия, один лидер. О строгом порядке, который не слишком озабочен понятиями законности и прав человека, потому что главное - это права нации и государства. Никакого гражданского общества, либерализма и индивидуализма, на смену этим буржуазным ценностям должны прийти строгая общественная мораль, дисциплина и насилие над инакомыслящими, сплоченность и сильная национальная идея, подкрепленная мифами о превосходстве нации. Лоэнгрин, сверхчеловек Фридриха Ницше, «белокурая бестия»… И тогда на смену упадку и разложению придёт долгожданный золотой век. За работу, товарищи!
Причем фашизм, который по определению выступает против любых демократических институтов, вполне возможен и при демократии. К примеру, к началу ХХ века в Европе было 28 суверенных государств - с конституциями, парламентскими выборами, партийной конкуренцией и даже правами меньшинств. И все они страдали от последствий Первой мировой войны, от Великой депрессии и политических кризисов, а именно эти моменты и принято считать причинами возникновения фашизма между двумя мировыми войнами. И, тем не менее, в пяти из этих, вроде бы вполне демократических государств, возник фашизм. А именно - в Италии, Германии, Австрии, Венгрии и Румынии. При этом две из них - Венгрия и Румыния, были странами довольно отсталыми, хотя принято считать, что фашизм может иметь успех именно в развитых государствах.
В чем же тут дело? Каковы социальная, экономическая, политическая и религиозная базы фашизма? И из какой среды вышли сами фашисты - из военных или штатских, из горожан или селян, из бедных, богатых, верующих или атеистов?.. Вот именно эти вопросы скрупулезно анализирует М.Манн на примере пяти названных стран и еще Испании, где фашизм, или, точнее, авторитаризм, пришел к власти не мирным путем, а в результате гражданской войны.
Так вот о причинах. Считается, что к концу ХХ века на Западе либеральная демократия победила, и к концу тысячелетия все европейские страны формально стали многопартийными демократиями, хотя в постсоветских странах это и не совсем так. Но между 1920 и 1945 годами ситуация была совсем другой. И если поначалу все победители в Первой мировой склонялись к либеральной демократии, то к концу 30-х годов уже в большинстве европейских, формально демократических стран, правили диктаторские режимы, а национальная экономика, с ее таможенными барьерами и заградительными пошлинами, уверенно побеждала экономику либеральную. Отсюда рукой подать до изоляции, милитаризации и, конечно, поиска врагов - внешних и особенно внутренних. Каковыми могут быть политические противники, несогласные всех сортов и национальные меньшинства со своими культурными особенностями, и, главное, со связями за границей. А это, конечно, в первую очередь евреи.
Конечно, при демократии власть вроде бы должна принадлежать всему народу, кто бы спорил! Но никакого противоречия тут нет, потому что сам народ при такой демократии должен быть единым и неделимым, словно гайки великой спайки. И беспощадно освобождаться от чуждых этнических и политических вкраплений в своих стройных рядах. Читай, от диссидентов, инакомыслящих и представителей разных вредных народов. Это такая демократия, когда воля народа исходит не от каких-то разрозненных индивидуумов, а от соратников, сплоченных единой идеей и непререкаемой волей национального лидера.
Именно такую философию проповедовали главные носители идей фашизма - так называемое «поколение 1914 года», ветераны, профессиональные военные, достаточно молодые, образованные и зачастую религиозные мужчины. Именно они привнесли в фашизм то, что считается его иррациональной стороной - свойственное молодости сочетание морализаторства и жестокости. И именно отсюда родились три кошмара, три Голема ХХ века - фашизм, Холокост и политические и этнические чистки.
Конечно, говоря о фашизме, можно без конца спорить о каких-то деталях, например, следует ли считать близнецами-братьями итальянских фашистов, которые мирно подружились со старой элитой или немецких нацистов, которые просто выкинули старую аристократию и объявили себя новой? И куда в этом случае отнести сталинский ГУЛАГ, карательные отряды в Турции 1915 г., камбоджийскую «Ангку», геноцид в Руанде, когда за сто дней народом хуту был убит миллион граждан народа тутси или геноцид красных кхмеров, уничтоживших под руководством Пол Пота почти три миллиона своих сограждан?.. Это фашизм, национализм, тоталитаризм или что?
Как пишет Майкл Манн, все эти страшные дела похожи друг на друга как две капли воды, схожа и идеология убийц, и в народной памяти, в памяти жертв, все они остались «фашистами» - термин не вполне точный, но лучше любого другого выражающий ненависть и отвращение к убийцам.
Очевидно, что победить это зло можно только поняв его корни и причины. А это ненависть ко всем либеральным идеям и институтам, вообще к гражданскому обществу, к личности и индивидуализму, к частной собственности, это шаманство и настойчивая пропаганда дремучих мифов и идей. И знаете, чем больше я читал это исследование, тем более актуальным оно мне казалось именно для нашего времени и для наших географических координат.
Потому что основные признаки фашизма по М.Манну, а это расовый национализм, приоритет сильной государственной власти, силовые зачистки оппонентов, бряцание оружием по каждому поводу, - заставляют внимательней вглядеться и в наше мироустройство. Государство выше личности, православие, самодержавие, народность, вставание с колен… Суровое перевоспитание непослушных - если враг не сдаётся, его уничтожают. Образцовый муравейник, где счастливые граждане ходят строем и поют правильные песни проверенных композиторов. Что-то знакомое, не так ли?..
Да, фашизм прошлого века стал ответом на кризисы Первой мировой войны, это верно. Но разве сейчас в мире все благополучно? Все довольны? Нет голода, неравенства, несправедливости, неконтролируемой миграции?..
И, раз уж мы заговорили о фашизме, вот еще несколько его признаков от другого автора. Ксенофобия, пренебрежительное отношение к правам человека, поиск врагов для отвлечения от насущных проблем, культ армии и силы, сексизм, контроль над СМИ, одержимость национальной безопасностью, возрождение религии, власть корпораций и уничтожение профсоюзов, подавление искусства и интеллигенции, коррупция, полицейщина, фальсификация выборов…
Это доктор Лоренс Бритт и, даже не знаю, нужно ли тут что-то комментировать. Но, думаю, с этими признаками автор «Фашистов» Майл Манн охотно бы согласился. И его однофамилец, писатель Томас Манн, лишенный нацистами немецкого гражданства, тоже.
https://republic.ru/posts/94357
Обыкновенный фашизм. Почему идея открытого насилия привлекает такое количество восторженных сторонников?
Мы предпочитаем представлять историю в виде сказки со счастливым концом, но реальный опыт человечества в эту розовую картину никак не укладывается.
В издательстве «Пятый Рим» вышла книга Майкла Манна «Фашисты. Социология фашистских движений». Автор книги - британский и американский социолог, один из классиков современной исторической социологии, создатель концепции автономной власти государства.
Согласно популярному (и поверхностному) взгляду, фашизм (то есть доведенная до крайности идея «нации-государства») - это архаическая, старомодная концепция, опирающаяся на «первобытные инстинкты» и совершенно неуместная в современную эпоху. Майкл Манн с этим категорически не согласен: по его мнению, фашизм - это «отличительная черта Современности», «могущественная движущая сила Нового времени». И вполне возможно, что он, хоть, скорее всего, и под другим именем, сыграет весомую роль и в XXI веке.
С разрешения издательства мы публикуем фрагмент из раздела «О фашистах всерьез», в котором автор дает общее описание своей концепции фашизма и призывает серьезно отнестись к возможности возрождения фашизма: «Суть фашизма жива и сейчас».
Книга вышла по-русски в переводе Натальи Алексеевой, Сергея Алексеева, Владимира Туза и Натальи Холмогоровой, под научной редакцией Александра Дюкова.
1. Фашизм - вовсе не тупиковая ветвь развития современного общества. В ХХ веке он был одной из ведущих политических доктрин всемирно-исторического значения. И вполне вероятно, что тот же фашизм, хоть, скорее всего, и под другим именем, сможет сыграть весомую роль и в XXI веке. Фашизм - это отличительная черта Современности.
2. Фашизм как движение не существует в отрыве от других современных общественно-политических движений. Фашисты лишь усерднее других молятся на главную икону наших дней: национальное государство со всеми его идеологиями и патологиями. Можно благодарить судьбу за то, что сейчас в мире по большей части господствуют умеренные национальные государства, карательные функции которых сведены к минимуму, а национализм, в сущности, безвреден.
Государственная бюрократия раздражает нас, но не ужасает - положа руку на сердце, признаем, что современное государство все-таки служит интересам народа. Национализм, как правило, выглядит «одомашненным» и неопасным. Пусть французы гордятся своей несравненной культурой, пусть американцы считают себя самым свободным народом на земле, пусть японцы восхищаются своей уникальной расовой гомогенностью - все эти весьма сомнительные утверждения утешают их самих, вызывают иронические ухмылки у других народов, но едва ли кому-то вредят.
Фашизм представляет собой иной уровень национал-этатизма. Переход на этот уровень совершается сразу в отношении и нации, и государства. Если говорить о нации, то стремление к демократии переплетается с понятием «целостного» или «органического» народа. Власть должна принадлежать народу, кто бы спорил; но сам народ при этом рассматривается как единый и неделимый, а значит, начинает беспощадно освобождаться от чужеродных этнических вкраплений и политических оппонентов.
Если же говорить о государстве, то в начале ХХ века мы стали свидетелями расцвета могущественных государств - «носителей морального проекта», способных к стремительному экономическому, социальному и идейному развитию. В определенных условиях это приводило к формированию сильной авторитарной государственности. Смычка современного национализма и этатизма ставила демократию с ног на голову, авторитарный режим начинал «зачистку» меньшинств и всех несогласных с генеральной линией.
Фашизм, переходя на следующий уровень, добавлял к этой картине «низовой» и «радикальный» парамилитаризм. Эта могучая сила могла смести снизу любую оппозицию нации-государству, не щадя ни себя, ни других. Такое открытое прославление насилия стало возможным благодаря современной демократизации войны, превращению ее в войну между двумя «армиями граждан». Таким образом, фашизм представляет собой радикальную парамилитарную версию национального государства. Это было самое крайнее выражение господствующей политической идеологии нашей эпохи.
3. Прислушаемся к постулатам фашистской доктрины, воспримем их с предельной серьезностью. Не стоит отмахиваться от них, называя безумными, противоречивыми или бессодержательными. В наше время серьезный подход к фашизму распространяется все шире. Зеев Штернхелл пишет, что фашизм имеет
целостную доктрину, не более уязвимую с точки зрения логики, чем учения многих других политических движений.
Джордж Мосс считает:
Лишь… увидев фашизм изнутри, сможем мы в полной мере оценить его привлекательность и силу.
Фашисты предлагали вполне возможные решения современных общественных проблем - и именно благодаря этому получали поддержку избирателей и восторженную преданность своих сторонников. Разумеется, как и большинство политических активистов, фашисты были разными и не чурались популизма. Культ вождя и власти делал их оппортунистами. Ради власти лидеры фашизма готовы были почти на все - в том числе и на отказ от своих изначальных ценностей. И все же большинство фашистов, ведущих и ведомых, обладали определенными принципами. Это не были чудаки, «ненормальные», садисты или психопаты, или же люди с мешаниной плохо понятых догм и лозунгов в голове (по крайней мере - не больше, чем все мы).
Фашизм был движением высоких идеалов: он сумел убедить значительную часть двух молодых поколений в том, что несет с собой более гармоничный общественный порядок. Чтобы понять фашизм, я рассматриваю всерьез его ценности: таков мой метод. Вот почему каждую главу, посвященную рассмотрению того или иного конкретного случая, я начинаю с изложения местного фашистского учения, а затем стараюсь понять, во что могли верить местные рядовые фашисты.
4. Мы должны серьезно разобраться с социальной базой поддержки фашистских движений и понять, каких именно людей привлекал фашизм. Не многие фашисты были маргиналами или антисоциальными личностями. Не многие принадлежали к тем классам или социальным группам, что могли бы использовать фашизм как прикрытие для своих узких материальных интересов. Существовала некая социальная база, в которой фашистские идеи и ценности находили наибольший отклик. Рассмотрение этого вопроса, пожалуй, составляет самую новаторскую часть моей книги: и здесь я исхожу из той же методологии - принимаю фашистские ценности всерьез. Дело в том, что эта социальная база была тесно связана с главной священной иконой фашизма - национальным государством. Поняв, кто и почему так любил национальное государство, мы сможем определить, какие люди рискуют соблазниться фашизмом.
5. Стоит серьезно отнестись и к самим фашистским движениям. Они были иерархичны, но в то же время поддерживали чувство товарищества, воплощали и принцип вождизма, и низовое взаимодействие: то и другое укрепляло связь с ними, особенно у одиноких молодых людей, для которых движение начинало составлять почти всю их жизнь. Необходимо оценить по достоинству и парамилитаризм фашистских организаций - ведь именно принцип «народного насилия» привел их к успеху.
Фашистские движения испытывали двоякий соблазн. С одной стороны, им хотелось все более радикально и жестоко использовать силу; с другой - наслаждаться плодами тайных сговоров с традиционными элитами. Эти разнонаправленные стремления могли вести как к ужесточению фашизма (как в Германии), так и к его смягчению (как в Италии, по крайней мере, до конца 1930-х). Конкретные фашисты, делающие в своих движениях карьеру, могли двинуться как по одному, так и по другому пути. Нам стоит проследить фашистов в действии: как они применяли насилие, как лавировали, как строили карьеры.
6. Радикальных фашистов следует принимать всерьез в куда более зловещем смысле - как людей, закончивших свой путь бесчеловечными преступлениями. Мы не должны искать им оправданий; но должны попытаться их понять. Способность творить зло - неотъемлемая часть человеческой натуры, как и способность совершать зло ради благих (как нам кажется) целей. Фашисты были особенно склонны к самообману. Но на то, что совершали они, способны и другие - и нам необходимо знать больше об обстоятельствах, в которых это становится возможным. Хоть мы и предпочитаем представлять историю и социологию в виде сказки со счастливым концом, реальный опыт человечества в эту розовую картину никак не укладывается. Двадцатый век видел страшное зло: и не как случайность или возрождение первобытных инстинктов - нет, как сознательное, упорядоченное, вполне современное поведение. Понять фашизм - значит понять, как во имя, казалось бы, высоких идеалов современности люди творили зло, которому нет оправдания.
7. Мы должны серьезно отнестись к возможности возрождения фашизма. Поняв, какие условия породили фашизм, мы поймем также, может ли фашизм вернуться и как этого избежать. Некоторые предпосылки возникновения фашизма живы и по сей день. Органический национализм и парамилитарные движения, приверженность этническим и политическим чисткам и сейчас привлекают тысячи людей во всем мире, толкая их к якобы «идеалистическим», а на деле кровавым и бесчеловечным действиям против соседей и политических оппонентов, именуемых «врагами». Быть может, это ужасает; но не стоит отмахиваться от этого, списывая на «возвращение первобытных инстинктов».
Этнические и политические чистки - главный вклад Европы в историю Нового времени, а парамилитарное насилие - отличительная черта ХХ века. Это приметы современности: так их и надо понимать. Нам повезло, что этатизм (третий важнейший элемент фашизма, после органического национализма и парамилитаризма) сегодня вышел из моды, поскольку оба великих этатистских проекта, фашизм и коммунизм, потерпели крах. Современные режимы, склонные к чисткам, заигрывают с авторитаризмом и парамилитарным насилием, однако именуют себя демократическими; а слова «фашист» и «коммунист» в наше время почти обессмыслились и превратились в ругательства.
Но подождем, пока неолиберализм, якобы способный обойтись вовсе без государства, причинит миру столько же вреда, - и, быть может, эта неприязнь к сильному государству померкнет. Радикальные этатистские ценности снова сольются с радикальным парамилитарным национализмом в движениях, напоминающих фашизм, - если мы только не извлечем урока из истории, о которой я рассказываю в этой книге. Едва ли новые движения станут называть себя фашистскими: слово это сейчас слишком одиозно. Однако суть фашизма жива и сейчас.
Рецензия Н.Проценко
https://gorky.media/reviews/ponyat-i-ne-prostit-fashisty-majkla-manna/
Понять и не простить: «Фашисты» Майкла Манна
В издательстве «Пятый Рим» вышла новая книга выдающегося социолога Майкла Манна, посвященная становлению ультраправых диктатур и, среди прочего, их будущему в современном мире. Николай Проценко внимательно изучил книгу и делится мнением, почему вопрос о том, кто такие фашисты и откуда они взялись, можно считать закрытым.
Майкл Манн. Фашисты. Социология фашистский движений. М.: 2019. Фонд содействия актуальным историческим исследованиям «Историческая память», издательство «Пятый Рим», ООО «Бестселлер». Перевод с английского Натальи Алексеевой, Сергея Алексеева, Владимира Туза, Натальи Холмогоровой, под научной редакцией Александра Дюкова
Живой классик исторической макросоциологии Майкл Манн принадлежит к тем авторам, которые всю жизнь по большому счету пишут одну книгу. Поэтому для тех, кто хотя бы в общих чертах знаком с манновской концепцией четырех источников социальной власти (политического, экономического, военного и идеологического), его книга о фашистах вряд ли откроет какие-то новые теоретические глубины. Собственно, «Фашисты» и представляют собой разросшуюся до целой монографии главу из главной книги Манна, четырехтомника «Источника социальной власти», и предваряют еще одну его работу о современном массовом насилии - «Темную сторону демократии», опубликованную на русском в 2016 году. Объяснение, которое дает Манн фашизму, видя в нем реакцию на общеевропейский кризис, начавшийся после Первой мировой войны, также в целом не претендует на оригинальность. Но главная ценность книги в другом - в громадном эмпирическом материале, который Манн смог собрать и систематизировать. Благодаря его книге ответ на вопрос о том, кто такие фашисты и откуда они взялись, в целом можно считать закрытым.
«Майн Кампф» - это серьезно
В отличие от посвященной этническим чисткам ХХ века «Темной стороны демократии», которую лучше не читать слабонервным, в «Фашистах» Манн исследует генезис и приход к власти фашистских движений на шести примерах: Италия, Германия, Австрия, Венгрия, Румыния, Испания. Каждый из них, считает Манн, по-своему уникален, и нет единого универсального набора факторов, которым можно объяснить становление всех фашистских режимов.
Однако общие черты у них, безусловно, есть. Манн выделяет пять таких характеристик: национализм, этатизм, трансцендентность (фашизм заявляет о готовности «превзойти» общественную и классовую борьбу, включив все группы интересов в корпоративистские институты государства), чистки и парамилитаризм. Последнюю особенность Манн называет главной ценностью и ключевой организационной формой фашизма.
«Фашизм - это попытка создать трансцендентное национальное государство, при помощи парамилитаризма проведя народ через чистки». Так звучит базовое определение фашизма в книге Манна. Более того, он представляет собой «радикальную парамилитарную версию национального государства... Это было самое крайнее выражение господствующей политической идеологии нашей эпохи». При этом Манн, в отличие от многих других историков и социологов, бравшихся за эту тему, неоднократно подчеркивает: ко всем декларациям и идеям фашистов он будет относиться предельно серьезно.
«Не стоит отмахиваться от них, называя безумными, противоречивыми или бессодержательными... Фашизм - вовсе не тупиковая ветвь развития современного общества... не случайное отклонение... Фашизм - это, хотим мы того или нет, могущественная движущая сила Нового времени. В ХХ веке он был одной из ведущих политических доктрин всемирно-исторического значения... Фашизм был движением высоких идеалов: он сумел убедить значительную часть двух молодых поколений в том, что несет с собой более гармоничный общественный порядок... Понять фашизм - значит понять, как во имя, казалось бы, высоких идеалов современности люди творили зло, которому нет оправдания», - так Манн аргументирует свою исследовательскую позицию во вводных главах.
К этой же мысли он возвращается в эпилоге, задаваясь, в сущности, тем же вопросом, который волновал советских публицистов: как могла нация Шиллера и Гете совершить такие ужасающие преступления? «Если бы побольше немцев взяли на себя труд дочитать до конца „Майн Кампф“, дальнейшая эволюция Гитлера стала бы для них более предсказуемой», - таков парадоксальный ответ Манна на вопрос о том, почему значительная часть немцев столь опрометчиво отдала свои голоса партии Гитлера на выборах 1933 года.
Классы решают не всё
Отвечая на вопрос о важнейших причинах того, почему фашизм завоевал популярность масс, Манн бросает основную часть своей интеллектуальной энергии на то, чтобы опровергнуть самое очевидное объяснение: фашизм был порожден экономическими проблемами, с которыми большинство европейских стран столкнулись после Первой мировой, и, стало быть, может быть объяснен в классовой логике. Такой ход мысли логично вытекает из общей манновской теории четырех источников социальной власти, которая предписывает любое значимое явление в обществе объяснять таким же количеством базовых факторов.
Особенно критично Манн относится к известному представлению о том, что фашизм (прежде всего в германской его версии) был движением некоего условного среднего класса, пострадавшего от Великой депрессии - тех самых бюргеров и мелких лавочников, которые, как считается, и принесли победу Гитлеру. Да, фашизм зародился в недрах среднего класса - как и большинство политических движений, признает Манн, но едва он превратился в массовое политическое движение, его привязка к среднему классу сошла на нет: «Большинство членов крупных фашистских движений не были ни членами среднего класса, ни экономически обездоленными. После 1930 года ни сами нацисты, ни те, кто за них голосовал, в основном не принадлежали ни к буржуазии, ни к мелкой буржуазии. Они черпали свою поддержку из всех классов». Ни одна из теорий, увязывающих фашизм со средним классом, не выдержала проверки временем, резюмирует Манн.
Столь же скептически он относится и к классической советской гипотезе, объяснявшей триумф Гитлера его сговором с крупнейшими немецкими промышленниками. В отличие от Италии, где приход к власти Муссолини, согласно Манну, вполне можно рассматривать как перестраховку капиталистов от социалистической революции, в Германии коллективной и исключительной вины капиталистов в победе НСДАП не было.
Хотя в стороне от этих событий магнаты не остались. По-видимому, предполагает Манн, больше всего симпатизировали нацистам владельцы крупных газет и кинопромышленники во главе с радикальным националистом Альфредом Гугенбергом, хозяином крупнейшей медиаимперии. «Он совершил историческую ошибку, принявшись рекламировать Гитлера и нацизм, ибо полагал, что это повысит и его ставки. Большинство многотиражных газет того времени были аполитичны, предпочитали публиковать криминальную хронику, скандальные сплетни и новости спорта. О нацистах они упоминали вкратце, но, как правило, невраждебно. Солидная пресса в основном поддерживала буржуазные партии, считая их противовесом интернациональным марксистским партиям... разлагающим нацию, государство, семью и немецкий дух».
Нацистский социализм был для них столь же неприемлем. Но когда буржуазные партии пришли в упадок, некоторые газеты начали писать о нацистах как о несгибаемых патриотах. «Бесстрашные и безжалостные борцы за нацию», - так описывала их в 1932 году Rheinisch-Westfälische Zeitung. Нацисты начали получать более выгодное освещение в прессе, что увеличило их популярность.
Манн ненавязчиво, но последовательно сдвигает основной акцент своей аргументации в сторону другого источника социальной власти - идеологического.
Ловушка для интеллектуалов
Мартин Хайдеггер, около 1920
Фото: Rue des Archives/Granger Collection
Имя Мартина Хайдеггера в книге Манна не упоминается ни разу, но острота полемики, которая уже много десятилетий ведется вокруг продлившегося всего несколько месяцев активного сотрудничества философа с нацистской партией, напоминает об одном из главных вопросов, которым задается автор: почему фашистские движения получали поддержку интеллектуалов, преимущественно гуманитариев?
Все дело в том, полагает Манн, что фашистские идеи поддерживались главным образом молодыми поколениями и особенно легко распространялись через два института социализации молодежи: армию, которая воспитывала в ней милитаризм, и систему образования, внушавшую идеи морального прогресса.
«Экстремальные сторонники нации-государства, прежде всего фашисты, продвигали и пропагандировали культ молодости. Фашизм был молод и, следовательно, современен, он был обществом будущего - вот что внушали фашисты своим юным сторонникам, и именно у молодежи неизменно находили свою основную поддержку», - и нет ничего удивительного в том, что во всех европейских странах, где после Первой мировой восторжествовали авторитарные режимы, непропорционально высокую долю фашистов составляли высокообразованные профессионалы, а также студенты высших учебных заведений, университетов, семинарий и военных академий.
Это явление Манн также объясняет, исходя из разных источников социальной власти. Экономическое объяснение состоит в том, что высокообразованные профессионалы и студенты не могли найти работу и оттого склонялись к политическому радикализму, а господство в континентальных системах образования университетов немецкого типа способствовало распространению подобных идей. Однако нельзя забывать о том, что общество наделяет интеллектуалов идеологической властью, и на кризис смыслов именно интеллектуалы начинают искать ответ первыми.
«В сущности, высокообразованные люди, увлеченные фашизмом, не принадлежали к тем, кто больше всего страдал от экономических потрясений. По-видимому, они обращались к фашизму, привлеченные идеей государства-нации, превосходящего классовые и иные различия», - считает Манн.
Это и есть случай Хайдеггера, который на момент прихода к власти Гитлера заведовал кафедрой философии во Фрайбургском университете и уже состоялся как мыслитель с мировым именем. С ним схож и опыт Карла Шмитта, подробно разобранный в «Фашистах».
В 1920-х годах Шмитт, по мнению Манна, был просто консерватором без приверженности какому-то конкретному режиму: он восхищался Муссолини, но не Гитлером, стремился создать теорию современного конституционного строя на твердом юридическом фундаменте абсолютного правового принципа, в котором искал надежности, а не риска. Но по мере нарастания хаоса Шмитт стал склоняться к идее, что для спасения от него «опустевшие» центры государственной власти должна занять новая правящая элита, стоящая над обществом. Это и привело его сначала к поддержке полуавторитаризма рейхсканцлеров Брюнинга и фон Папена, а затем и к поддержке Гитлера и нацизма.
Однако те интеллектуалы, которые становились на позиции традиционалистской реакции и видели в фашизме нечто вроде возрождения традиций, жестоко просчитались. Фашизм, настаивает Манн - это явление сугубо модернистское, а точнее даже гипермодернистское, учитывая индустриальные масштабы и технологии геноцида, описанные в «Темной стороне демократии». Чтобы прийти к власти, фашисты предлагали соблазнительные решения для экономического, военного и политического кризисов своей эпохи и сообщали о них, изобретательно используя модернистские приемы массовой коммуникации. Кроме того, успешные фашистские движения старались модернизировать и национализировать чувство священного. Именно поэтому тема техники становится важнейшей в запоздалой рефлексии Хайдеггера сразу после Второй мировой, столь отличающейся от его работ начала 1930-х годов с их апелляцией к «духу народа».
Можем повторить?
Имел ли фашизм и - шире - консервативный авторитаризм исторический шанс на долгосрочное закрепление в Европе в качестве состоявшегося типа политического режима? Манн склоняется к положительному ответу на этот вопрос, обращаясь к итальянскому опыту. Режим Муссолини, по его мнению, выполнил свои главные обещания: пережил Великую депрессию (хоть и не так успешно, как хотел) и утвердил положение Италии как великой державы, а по масштабу репрессий оказался чуть ли не «вегетарианским».
«Крепко утвердившись во власти, приблизительно с 1926 года режим, по-видимому, достиг широкой, пусть и не очень горячей народной поддержки и почти перестал нуждаться в насилии. Введение особых судов и тайной полиции не привело к террору: 80% обвиняемых по политическим статьям были оправданы, а большинство приговоренных получили сроки не более трех лет. С 1927 по 1940 года было совершено всего девять политических казней. Еще двадцать два смертных приговора было вынесено во время войны. Интересно, что большинство казненных были словенскими националистами. За все время Второй мировой войны фашистский режим приговорил к смерти лишь девяносто двух итальянских солдат: можно сравнить с 40 тысячами смертных приговоров, вынесенных его либеральным предшественником в Первой мировой войне, или с 35 тысячами смертных приговоров у его союзников, в германском вермахте», - таков чуть ли не апологетический портрет власти Муссолини, который, впрочем, не смог избежать роковой ошибки, вступив во Вторую мировую войну.
Вполне жизнеспособным оказался и испанский вариант: сохранив нейтралитет во Второй мировой, Франко смог продержаться у власти до самой смерти в 1975 году. Здесь Манн также дает тонкий анализ экономических предпосылок сохранения консервативно-авторитарного режима: «Посмотрим на испанских капиталистов 1939 - конца 1960-х, верных сторонников генерала Франко, обреченных на стагнирующую, неэффективную экономику и минимальную прибыль. Почему испанский капитализм привел к власти Франко и неизменно его поддерживал? При Второй республике капиталистам определенно жилось бы лучше, чем сейчас, при Третьей. По всей видимости, ими двигал более фундаментальный для капиталиста мотив - точнее, мотив, свойственный всем имущим классам в истории: желание сохранить собственность и привилегии. К черту прибыль, если под угрозой сама собственность! Прибыль относительна, она измеряется количественно, ею приходится делиться, прибыль, как правило, возрастает благодаря классовому компромиссу. Но право на собственность неделимо, игра с собственностью - игра с нулевой суммой. Если вы получите право на мою собственность, я ее потеряю. Страх перед потенциальной утратой собственности эмоционально гораздо сильнее, чем страх недополучить прибыль. Можно полюбовно договариваться о дележе доходов, но не на жизнь, а на смерть бороться за право на свою собственность. Марксистам, право, не стоило бы так увлекаться буржуазной экономикой... Главная классовая мотивация капиталистов - не прибыль, а защита собственности».
К вопросу о том, может ли в сегодняшних условиях возникнуть нечто вроде межвоенного фашизма, Манн обращается к концу книги и дает на него вполне однозначный ответ: нет. Не питая ни малейших симпатий к современному правому популизму, Манн не склонен преувеличивать его риски, аттестуя соответствующие политические партии как фашистские. Для этого, по его мнению, у них все же недостаточно формальных признаков. Например, нет серьезных парамилитарных формирований, а если какие-то самодеятельные активисты все же прибегают к уличному насилию против мигрантов, то руководители правых партий считают, что это лишь отбирает у них голоса добропорядочных граждан.
«Радикальные популистские партии могут создавать проблемы, но учитывая, что европейские системные партии адаптируются под меняющееся макропространство и гибко реагируют на требования граждан, в Европе фашизм побежден, мертв и похоронен. После страшного ХХ века хотя бы это может послужить европейцам утешением», - резюмирует Манн, полагая, что послевоенная Европа все же нашла надежное средство против фашизма - таковым оказывается институционализированная либеральная демократия.
Однако угроза появления чего-то сильно напоминающего фашизм по-прежнему сохраняется в рамках «глобального Юга», где все чаще будут появляться фашиствующие движения. Если Север под руководством США продолжит порочить перед Югом привлекательность мягкого, демократичного национального государства своей капиталистической эксплуатацией, американским военным империализмом и усилением неравенства между Севером и Югом. Тогда, полагает Манн, нашим потомкам, возможно, придется иметь дело с новыми социальными движениями, сильно напоминающими фашизм с социалистическим окрасом, опирающимися на те местные идеологические источники сопротивления, которые смогут мобилизовать. Как например, уже поступают сейчас исламские, и не только, радикалы.
«Подождем, пока неолиберализм, якобы способный обойтись вовсе без государства, причинит миру столько же вреда, - и, быть может, неприязнь к сильному государству померкнет. Радикальные этатистские ценности снова сольются с радикальным парамилитарным национализмом в движениях, напоминающих фашизм, - если мы только не извлечем урока из истории, о которой я рассказываю в этой книге. Едва ли новые движения станут называть себя фашистскими: слово это сейчас слишком одиозно. Однако суть фашизма жива и сейчас».
Правоту прогноза Манна мы, скорее всего, сможем оценить уже довольно скоро, судя по нарастающей глобальной волне роста популизма, которая рано или поздно сольется с очередной волной экономического кризиса. Органический национализм и парамилитарные движения, приверженность этническим и политическим чисткам - эти предпосылки возникновения фашизма, предупреждает Манн, живы до сих пор. И привлекают миллионы людей во всем мире.
Рецензия В.Гречанинов
https://v-gretch.livejournal.com/270604.html
https://www.proza.ru/2019/08/05/960
Наверное, еще со школьной скамьи мы привычно ассоциируем фашизм со Второй мировой войной. Это удобно и не вызывает беспокойства: фашистская Германия проиграла, Нюрнбергский процесс воздал всем по заслугам, злодеи наказаны, тему можно закрыть и спокойно жить дальше… Ну, разве что изредка увидишь по ТВ ряженых «нациков» на каком-нибудь марше, вздохнешь и забудешь. Да чепуха, стоит ли об этом говорить.
Так вот стоит, утверждает в своей книге «Фашисты» Майкл Манн - профессор Кембриджского университета, доктор социологии, автор научных трудов «Источники социальной власти», «Тёмная сторона демократии» и других. Потому что фашизм, по глубокому убеждению автора, вовсе не тупиковая ветвь развития общества. Это ведущая политическая доктрина ХХ века, которая вполне может сыграть заметную роль и в нашем XXI веке. Разве что называться будет по-другому.
Задумаемся, что такое фашизм? Это мечта об идеальном национальном государстве - одна нация, одна религия, один лидер. О строгом порядке, который не слишком озабочен понятиями законности и прав человека, потому что главное - это права нации и государства. Никакого гражданского общества, либерализма и индивидуализма, на смену этим буржуазным ценностям должны прийти строгая общественная мораль, дисциплина и насилие над инакомыслящими, сплоченность и сильная национальная идея, подкрепленная мифами о превосходстве нации. Лоэнгрин, сверхчеловек Фридриха Ницше, «белокурая бестия»… И тогда на смену упадку и разложению придёт долгожданный золотой век. За работу, товарищи!
Причем фашизм, который по определению выступает против любых демократических институтов, вполне возможен и при демократии. К примеру, к началу ХХ века в Европе было 28 суверенных государств - с конституциями, парламентскими выборами, партийной конкуренцией и даже правами меньшинств. И все они страдали от последствий Первой мировой войны, от Великой депрессии и политических кризисов, а именно эти моменты и принято считать причинами возникновения фашизма между двумя мировыми войнами. И, тем не менее, в пяти из этих, вроде бы вполне демократических государств, возник фашизм. А именно - в Италии, Германии, Австрии, Венгрии и Румынии. При этом две из них - Венгрия и Румыния, были странами довольно отсталыми, хотя принято считать, что фашизм может иметь успех именно в развитых государствах.
В чем же тут дело? Каковы социальная, экономическая, политическая и религиозная базы фашизма? И из какой среды вышли сами фашисты - из военных или штатских, из горожан или селян, из бедных, богатых, верующих или атеистов?.. Вот именно эти вопросы скрупулезно анализирует М.Манн на примере пяти названных стран и еще Испании, где фашизм, или, точнее, авторитаризм, пришел к власти не мирным путем, а в результате гражданской войны.
Так вот о причинах. Считается, что к концу ХХ века на Западе либеральная демократия победила, и к концу тысячелетия все европейские страны формально стали многопартийными демократиями, хотя в постсоветских странах это и не совсем так. Но между 1920 и 1945 годами ситуация была совсем другой. И если поначалу все победители в Первой мировой склонялись к либеральной демократии, то к концу 30-х годов уже в большинстве европейских, формально демократических стран, правили диктаторские режимы, а национальная экономика, с ее таможенными барьерами и заградительными пошлинами, уверенно побеждала экономику либеральную. Отсюда рукой подать до изоляции, милитаризации и, конечно, поиска врагов - внешних и особенно внутренних. Каковыми могут быть политические противники, несогласные всех сортов и национальные меньшинства со своими культурными особенностями, и, главное, со связями за границей. А это, конечно, в первую очередь евреи.
Конечно, при демократии власть вроде бы должна принадлежать всему народу, кто бы спорил! Но никакого противоречия тут нет, потому что сам народ при такой демократии должен быть единым и неделимым, словно гайки великой спайки. И беспощадно освобождаться от чуждых этнических и политических вкраплений в своих стройных рядах. Читай, от диссидентов, инакомыслящих и представителей разных вредных народов. Это такая демократия, когда воля народа исходит не от каких-то разрозненных индивидуумов, а от соратников, сплоченных единой идеей и непререкаемой волей национального лидера.
Именно такую философию проповедовали главные носители идей фашизма - так называемое «поколение 1914 года», ветераны, профессиональные военные, достаточно молодые, образованные и зачастую религиозные мужчины. Именно они привнесли в фашизм то, что считается его иррациональной стороной - свойственное молодости сочетание морализаторства и жестокости. И именно отсюда родились три кошмара, три Голема ХХ века - фашизм, Холокост и политические и этнические чистки.
Конечно, говоря о фашизме, можно без конца спорить о каких-то деталях, например, следует ли считать близнецами-братьями итальянских фашистов, которые мирно подружились со старой элитой или немецких нацистов, которые просто выкинули старую аристократию и объявили себя новой? И куда в этом случае отнести сталинский ГУЛАГ, карательные отряды в Турции 1915 г., камбоджийскую «Ангку», геноцид в Руанде, когда за сто дней народом хуту был убит миллион граждан народа тутси или геноцид красных кхмеров, уничтоживших под руководством Пол Пота почти три миллиона своих сограждан?.. Это фашизм, национализм, тоталитаризм или что?
Как пишет Майкл Манн, все эти страшные дела похожи друг на друга как две капли воды, схожа и идеология убийц, и в народной памяти, в памяти жертв, все они остались «фашистами» - термин не вполне точный, но лучше любого другого выражающий ненависть и отвращение к убийцам.
Очевидно, что победить это зло можно только поняв его корни и причины. А это ненависть ко всем либеральным идеям и институтам, вообще к гражданскому обществу, к личности и индивидуализму, к частной собственности, это шаманство и настойчивая пропаганда дремучих мифов и идей. И знаете, чем больше я читал это исследование, тем более актуальным оно мне казалось именно для нашего времени и для наших географических координат.
Потому что основные признаки фашизма по М.Манну, а это расовый национализм, приоритет сильной государственной власти, силовые зачистки оппонентов, бряцание оружием по каждому поводу, - заставляют внимательней вглядеться и в наше мироустройство. Государство выше личности, православие, самодержавие, народность, вставание с колен… Суровое перевоспитание непослушных - если враг не сдаётся, его уничтожают. Образцовый муравейник, где счастливые граждане ходят строем и поют правильные песни проверенных композиторов. Что-то знакомое, не так ли?..
Да, фашизм прошлого века стал ответом на кризисы Первой мировой войны, это верно. Но разве сейчас в мире все благополучно? Все довольны? Нет голода, неравенства, несправедливости, неконтролируемой миграции?..
И, раз уж мы заговорили о фашизме, вот еще несколько его признаков от другого автора. Ксенофобия, пренебрежительное отношение к правам человека, поиск врагов для отвлечения от насущных проблем, культ армии и силы, сексизм, контроль над СМИ, одержимость национальной безопасностью, возрождение религии, власть корпораций и уничтожение профсоюзов, подавление искусства и интеллигенции, коррупция, полицейщина, фальсификация выборов…
Это доктор Лоренс Бритт и, даже не знаю, нужно ли тут что-то комментировать. Но, думаю, с этими признаками автор «Фашистов» Майл Манн охотно бы согласился. И его однофамилец, писатель Томас Манн, лишенный нацистами немецкого гражданства, тоже.