Н., И., А.
Вот и закончился мой первый рабочий день 2014 года. Я сижу на стуле и сосу леденец на палочке. Это зайчик, если кому интересно. Тут важная информация: если вдруг вы в процессе решили прерваться, аккуратно завернули леденец в целлофановый пакетик, а потом захотели к нему вернуться, то нет. И еще зайчик был изготовлен в городе Орле на улице Машиностроителей. Собственно, у меня почти все. Я думала, что это очевидно для приличных людей.
Вот странность - ушедший год я помню весь. Весь. Январские каникулы, конец января, начало февраля, середину февраля, начало марта. И далее. Почти каждую неделю. Связно, последовательно. Впервые в жизни, пожалуй. И год этот напоминает мне стакан с водой, в котором безуспешно растворяются глина и зубной порошок. Но мне кажется, что ничего полезнее я еще не пила. Правда, я не знаю ответа на вопрос: полезнее для чего?
Когда я только переехала в Москву, то самым тяжелым испытанием было видеть в окнах домов чужих котов, не имея возможности взять их на руки. И вовсе не потому, что я так люблю котов. У меня дома их пятеро, как я могу их после этого любить? Но это было каким-то физическим истязанием, тактильным наваждением, ноющей кожей, костным зудом. Вечерами, в ожидании поезда, я стояла на платформе, смотрела на крыс под ней и думала: «Зверушки». Не прошло, нет.
Потом у меня никак не получалось гулять по городу. Это первый город, по которому я не умела и не умею гулять. Помню, как я изумилась, пройдя два часа, всего один раз поднявшись по переходу над проезжей частью. Правда, я так и не могу восстановить тот маршрут в памяти. Позже внутри Садового у меня появился любимый кусок пирога, отрезанный ровно по Новому Арбату-Воздвиженке и Тверской. Внутри него моя любимая квартира, мой любимый самый странный дом, другой самый красивый дом, польские актеры, липкие сладкие пальцы, душные июньские кинозалы, Гнесинка..Консерватория, да. Вообще вся консерватория для меня - это история про золотые туфли. Когда фортепианный концерт памяти, на сцену под руки выводят народную артистку, которая не может пройти и двух метров более, передает цветы к портрету учителя через третьи руки, кланяется ему, опираясь рукой на инструмент. Играет так, что на нас рушатся с потолка, взрываясь в воздухе, хрустальные мягкие голубые шары. На бис она, конечно, не выйдет. Но на ногах у нее, конечно, позолоченные туфли на каблуке-рюмке. И так всякий раз. Женя говорит, что я живу в Изенгарде, я смеюсь.
Вопрос «скучаешь ли ты по дому» странный. Мы недавно выпивали у дедушки на кухне, у бывшего мужа моей тети был юбилей, был его лучший друг Олег - сын офтальмолога нашей районной больницы, вышедшего недавно на пенсию. Отец живет в деревне, а он в городе. Папа-офтальмолог и в ясном уме некогда в процессе проверки зрения мог отвести тебя к зубному врачу, а теперь и вовсе тает старик. Пришел к Олегу, позвонил в дверь, говорит: «Открывай, сынок, я пришел к тебе жить». Тот говорит: «Проходи, папа». Папа достал перцовый баллончик, выпустил его Олегу в глаза и убежал. Приехала скорая, милиция, на площадку подняться никто не может. Повезли Олега в больницу, ему фельдшер в машине говорит: «Вам, молодой человек, к глазнику срочно нужно». «Не нужно, - отвечает Олег, - я только что от него». Скучаю ли я по левой руке, нравится ли она мне вообще.
С тех пор как перестала записывать милые мои нелепицы, мне стало казаться, что они перестали происходить. Или даже не происходили никогда вовсе. То есть, напротив, странного, пугающего, необычного, интересного в жизни - да. Глупостей - нет. То есть даже Глупостей - да, но глупостей - нет. И вот еду я домой 28-го декабря в экспрессе. Позади Изенгард, впереди часы долгого сна, внутри тупая усталость, снаружи праздничные пакеты с подарками. Рядом юноша образца Блума не в Хоббите, но в Братстве кольца, шубу мою аккуратно сложил, кресло мне разложил, по телефону демонстративно умно поговорил. Пишу Н. смс. Такой мальчик, говорю, рядом. Никак не уговорю себя, что ему годков так двадцать три, а ведь я рассчитывала поспать с открытым ртом. Обсудили мальчиков, наш преклонный возраст, чтение на досуге, рецепты кексов. Выходя, уже у самых дверей, он обернулся и сказал: «Девушка, вы почти угадали. Мне двадцать два».
Лучше и пожелать было нельзя.
Вот странность - ушедший год я помню весь. Весь. Январские каникулы, конец января, начало февраля, середину февраля, начало марта. И далее. Почти каждую неделю. Связно, последовательно. Впервые в жизни, пожалуй. И год этот напоминает мне стакан с водой, в котором безуспешно растворяются глина и зубной порошок. Но мне кажется, что ничего полезнее я еще не пила. Правда, я не знаю ответа на вопрос: полезнее для чего?
Когда я только переехала в Москву, то самым тяжелым испытанием было видеть в окнах домов чужих котов, не имея возможности взять их на руки. И вовсе не потому, что я так люблю котов. У меня дома их пятеро, как я могу их после этого любить? Но это было каким-то физическим истязанием, тактильным наваждением, ноющей кожей, костным зудом. Вечерами, в ожидании поезда, я стояла на платформе, смотрела на крыс под ней и думала: «Зверушки». Не прошло, нет.
Потом у меня никак не получалось гулять по городу. Это первый город, по которому я не умела и не умею гулять. Помню, как я изумилась, пройдя два часа, всего один раз поднявшись по переходу над проезжей частью. Правда, я так и не могу восстановить тот маршрут в памяти. Позже внутри Садового у меня появился любимый кусок пирога, отрезанный ровно по Новому Арбату-Воздвиженке и Тверской. Внутри него моя любимая квартира, мой любимый самый странный дом, другой самый красивый дом, польские актеры, липкие сладкие пальцы, душные июньские кинозалы, Гнесинка..Консерватория, да. Вообще вся консерватория для меня - это история про золотые туфли. Когда фортепианный концерт памяти, на сцену под руки выводят народную артистку, которая не может пройти и двух метров более, передает цветы к портрету учителя через третьи руки, кланяется ему, опираясь рукой на инструмент. Играет так, что на нас рушатся с потолка, взрываясь в воздухе, хрустальные мягкие голубые шары. На бис она, конечно, не выйдет. Но на ногах у нее, конечно, позолоченные туфли на каблуке-рюмке. И так всякий раз. Женя говорит, что я живу в Изенгарде, я смеюсь.
Вопрос «скучаешь ли ты по дому» странный. Мы недавно выпивали у дедушки на кухне, у бывшего мужа моей тети был юбилей, был его лучший друг Олег - сын офтальмолога нашей районной больницы, вышедшего недавно на пенсию. Отец живет в деревне, а он в городе. Папа-офтальмолог и в ясном уме некогда в процессе проверки зрения мог отвести тебя к зубному врачу, а теперь и вовсе тает старик. Пришел к Олегу, позвонил в дверь, говорит: «Открывай, сынок, я пришел к тебе жить». Тот говорит: «Проходи, папа». Папа достал перцовый баллончик, выпустил его Олегу в глаза и убежал. Приехала скорая, милиция, на площадку подняться никто не может. Повезли Олега в больницу, ему фельдшер в машине говорит: «Вам, молодой человек, к глазнику срочно нужно». «Не нужно, - отвечает Олег, - я только что от него». Скучаю ли я по левой руке, нравится ли она мне вообще.
С тех пор как перестала записывать милые мои нелепицы, мне стало казаться, что они перестали происходить. Или даже не происходили никогда вовсе. То есть, напротив, странного, пугающего, необычного, интересного в жизни - да. Глупостей - нет. То есть даже Глупостей - да, но глупостей - нет. И вот еду я домой 28-го декабря в экспрессе. Позади Изенгард, впереди часы долгого сна, внутри тупая усталость, снаружи праздничные пакеты с подарками. Рядом юноша образца Блума не в Хоббите, но в Братстве кольца, шубу мою аккуратно сложил, кресло мне разложил, по телефону демонстративно умно поговорил. Пишу Н. смс. Такой мальчик, говорю, рядом. Никак не уговорю себя, что ему годков так двадцать три, а ведь я рассчитывала поспать с открытым ртом. Обсудили мальчиков, наш преклонный возраст, чтение на досуге, рецепты кексов. Выходя, уже у самых дверей, он обернулся и сказал: «Девушка, вы почти угадали. Мне двадцать два».
Лучше и пожелать было нельзя.