Кубик Рубика мудренее (шорох муки по ночам)
Могли, но не будем бросаться словами; хотя иногда, как и было обещано, роняем. Они падают, кружась, и приземляются под столом ― как трудно найти.
Муравьи в этом смысле те же облака - попробуй отыщи одного нарисованного. Найдёшься ― отвечай: ничей, сам по себе близнец, вослед убывающей луне - озакаченным краям киноплёнки: «невозможное возможно, всё остальное - нет», снова хотели мост, а получилась такса ― не выводили же специально такую породу. Осенью в наших краях продают эскимо со вздохом, пирожки со свистом, самолёты несут огни, одно из первых названий нуля: «низачто», мосты машут хвостами.
Приводим в наилучший порядок; некоторые остаются на нас - возьми с меня слово. Слово «серебро», слово «удивительную», слово «происходит».
Карманный фонарик кладёт морду на лапы. Торшер наряжается цаплей - ближе к холодам единожды хлопнет крыльями: в комнате говорили: перегорела лампочка. Настольные лампы сбиваются в стаю, читают про динозавров. Зеркала трубят марш. Люстра, вынесенная на воздух, вырастает в сказочный замок: апельсин в апельсине - будто сон бы во сне, далёкий праздник в перегоревшей лампочке.
И кофе, сваренный - на словах, но время подслушивает, настаёт - собираем уже не фразы - приходится брать свои слова обратно. Остаются выступления камней, уроки пристальных разворотов, отчаяние дворников или даже гуся, пленная радуга поездов (наши края) - это если своими словами.
Всем растрепала след от самолёта ― думает кошка и прячется в рыбе. Рыба выбирает, на каком боку она будет жить. Массивен клюв королевской цапли: во время отдыха она кладёт его себе на грудь. И что с них, с людей, возьмёшь - вышел в дождь: оказывается, лампы.
Перед выходом в мир, что теперь-то уж точно весь, и мы в нём: «Ты не забыл слова?». Не забыл; с тех пор все слова остаются дома - за них всегда говорят «счастливо!» музыканты долгого зимнего сна.
Муравьи в этом смысле те же облака - попробуй отыщи одного нарисованного. Найдёшься ― отвечай: ничей, сам по себе близнец, вослед убывающей луне - озакаченным краям киноплёнки: «невозможное возможно, всё остальное - нет», снова хотели мост, а получилась такса ― не выводили же специально такую породу. Осенью в наших краях продают эскимо со вздохом, пирожки со свистом, самолёты несут огни, одно из первых названий нуля: «низачто», мосты машут хвостами.
Приводим в наилучший порядок; некоторые остаются на нас - возьми с меня слово. Слово «серебро», слово «удивительную», слово «происходит».
Карманный фонарик кладёт морду на лапы. Торшер наряжается цаплей - ближе к холодам единожды хлопнет крыльями: в комнате говорили: перегорела лампочка. Настольные лампы сбиваются в стаю, читают про динозавров. Зеркала трубят марш. Люстра, вынесенная на воздух, вырастает в сказочный замок: апельсин в апельсине - будто сон бы во сне, далёкий праздник в перегоревшей лампочке.
И кофе, сваренный - на словах, но время подслушивает, настаёт - собираем уже не фразы - приходится брать свои слова обратно. Остаются выступления камней, уроки пристальных разворотов, отчаяние дворников или даже гуся, пленная радуга поездов (наши края) - это если своими словами.
Всем растрепала след от самолёта ― думает кошка и прячется в рыбе. Рыба выбирает, на каком боку она будет жить. Массивен клюв королевской цапли: во время отдыха она кладёт его себе на грудь. И что с них, с людей, возьмёшь - вышел в дождь: оказывается, лампы.
Перед выходом в мир, что теперь-то уж точно весь, и мы в нём: «Ты не забыл слова?». Не забыл; с тех пор все слова остаются дома - за них всегда говорят «счастливо!» музыканты долгого зимнего сна.