(no subject)
- Ох ты ж, ети его в кочергу, это что ещё за дрянь, мать твою. - Баб Валя стояла у печки, наклонившись к топке. Придерживая полы цветастого халата, она заглядывала внутрь. Через колосники было видно, что там что-то светится. И шевелится.
В домах по Карла Маркса давно провели газ, поэтому печку не топили. В ёе глубоком зёве стоял самогонный аппарат - кормилец, нежно называла его баб Валя. То, что в печке поселился кто-то ещё, было неприятно и неожиданно. Вооружившись шваброй, она приоткрыла поддувало и, подбадривая себя отборным матом, принялась давить светляков, посыпавшихся из черного провала. - Васёк! Ну-к неси сюда свой тощий зад!
С первыми звуками борьбы Васька плавным, текучим движением пересёк комнату, отодвинул вышитую штору, и, сев на подоконник, перекинул ноги в раскрытый проём окна.
- А ну, стой! - Баб Валя на манер ледокола огибала круглый стол посреди комнаты. - Стой, кому говорю! Ещё раз увижу в доме хоть одного светляка - я те самому жопу наскипидарю, чтоб светилась, мать твою! - но Васек уже исчез в переулке, а во дворе остались только мужики-доминошники, стучавшие костями под высокой грушей.
- Догнать? - добродушно заулыбался сосед.
- Да будет, - махнула она рукой и закрыла окно.
У ног баб Вали стояло ведро, куда она сливала самогон на продажу. Снимала пробу чайной ложечкой: цедила в неё несколько капель, поджигала, проверяя крепость и, если пламя было синим, чистым, отливала готовое в ведро.
Вдруг раздался оглушительный хлопок, и по полу кухни покатилась бумажная гильза петарды. Баб Валя охнула, плеснула из ложечки жидкого огня в ведро, и оно тут же занялось прозрачным, мягким голубым сполохом. Баб Валя раздумывала меньше мгновения. Перекрестившись для храбрости, она повернулась и села на ведро, закрыв доступ кислороду. Набрав в легкие побольше воздуха, она приготовилась многословно и витиевато сформулировать свою обиду. Но только и произнесла:
- Ой, бля.
В окне мелькнуло и исчезло испуганное Васькино лицо.
- И чтобы духу, чтобы духу твоего! Паганель хренов!- неслось ему вслед.
Поздно вечером, обмазавшись сметаной, баб Валя накинула поверх ночнушки новый халат и вышла в кухню налить чаю. У печки стояли удочка и полное ведро краснопёрок. Круто развернувшись, баб Валя прохромала в дальнюю спальню и включила свет. Так и есть: вернулся, стервец, да с подношениями. Васька крепко спал, положив под щёку обе ладони и подтянув к подбородку острые коленки. Шею помыл, сирота, - грустно подумала бабка. Она погладила мягкие волосы, и на неё накатила непривычная волна нежности. Захотелось завыть. Взявшись за край одеяла, она потянула его, чтобы прикрыть тощие плечи. Снизу показались перепачканные стопы с черными пятками, на белой простыни виднелись жирные грязные полосы.
- А, чтоб тебя, туды его в качель, дьявольское семя, - заворчала баб Валя. С облегчением почувствовав привычное раздражение, она выключила свет и пошаркала в свою комнату.
В домах по Карла Маркса давно провели газ, поэтому печку не топили. В ёе глубоком зёве стоял самогонный аппарат - кормилец, нежно называла его баб Валя. То, что в печке поселился кто-то ещё, было неприятно и неожиданно. Вооружившись шваброй, она приоткрыла поддувало и, подбадривая себя отборным матом, принялась давить светляков, посыпавшихся из черного провала. - Васёк! Ну-к неси сюда свой тощий зад!
С первыми звуками борьбы Васька плавным, текучим движением пересёк комнату, отодвинул вышитую штору, и, сев на подоконник, перекинул ноги в раскрытый проём окна.
- А ну, стой! - Баб Валя на манер ледокола огибала круглый стол посреди комнаты. - Стой, кому говорю! Ещё раз увижу в доме хоть одного светляка - я те самому жопу наскипидарю, чтоб светилась, мать твою! - но Васек уже исчез в переулке, а во дворе остались только мужики-доминошники, стучавшие костями под высокой грушей.
- Догнать? - добродушно заулыбался сосед.
- Да будет, - махнула она рукой и закрыла окно.
У ног баб Вали стояло ведро, куда она сливала самогон на продажу. Снимала пробу чайной ложечкой: цедила в неё несколько капель, поджигала, проверяя крепость и, если пламя было синим, чистым, отливала готовое в ведро.
Вдруг раздался оглушительный хлопок, и по полу кухни покатилась бумажная гильза петарды. Баб Валя охнула, плеснула из ложечки жидкого огня в ведро, и оно тут же занялось прозрачным, мягким голубым сполохом. Баб Валя раздумывала меньше мгновения. Перекрестившись для храбрости, она повернулась и села на ведро, закрыв доступ кислороду. Набрав в легкие побольше воздуха, она приготовилась многословно и витиевато сформулировать свою обиду. Но только и произнесла:
- Ой, бля.
В окне мелькнуло и исчезло испуганное Васькино лицо.
- И чтобы духу, чтобы духу твоего! Паганель хренов!- неслось ему вслед.
Поздно вечером, обмазавшись сметаной, баб Валя накинула поверх ночнушки новый халат и вышла в кухню налить чаю. У печки стояли удочка и полное ведро краснопёрок. Круто развернувшись, баб Валя прохромала в дальнюю спальню и включила свет. Так и есть: вернулся, стервец, да с подношениями. Васька крепко спал, положив под щёку обе ладони и подтянув к подбородку острые коленки. Шею помыл, сирота, - грустно подумала бабка. Она погладила мягкие волосы, и на неё накатила непривычная волна нежности. Захотелось завыть. Взявшись за край одеяла, она потянула его, чтобы прикрыть тощие плечи. Снизу показались перепачканные стопы с черными пятками, на белой простыни виднелись жирные грязные полосы.
- А, чтоб тебя, туды его в качель, дьявольское семя, - заворчала баб Валя. С облегчением почувствовав привычное раздражение, она выключила свет и пошаркала в свою комнату.