Подъём. Расправить складки на тонком покрывале, застегнуться на все пуговицы онемевшими пальцами, встать в строй не последним. В голове оперный бас Шаляпина из обрывков сна мешается с визгливыми выкриками прапорщика под аккомпанемент десятков тяжелых сапог, выбивающих дробь на утреннем выстуженном плацу. Каша в столовой липкая, холодная и несъедобная. В три глотка выпить стакан тёплого чая и - бегом по месту распределения, чтоб не перехватили у кухни стригуны. От денег, переведенных матерью, давно ничего не осталось, в следующий раз отнимут телефон - последнее уцелевшее доказательство, что где-то там всё ещё шумят проспекты, готовят экзаменационную программу студенты консерватории и мать каждую субботу печёт оладьи с яблоками.
- Здравия желаю, товарищ полковник! Рядовой Герман Штросс по вашему приказанию прибыл!
- Вольно, Штросс. Занимайте пост, - командир части застегнул китель и, прихватив с необъятного стола стопку бумаг, вышел из кабинета.
Штросс встал у дверей, замерев в ожидании. Пустой холл приёмной был высок и тих. В углу одиноко стояло старое пианино, из тех, что ставят в казённых заведениях для украшения интерьера. В консерватории их презрительно называли комодами. Луч солнца, отражаясь от лакированного деревянного бока, пересекал красную дорожку и медленно полз к сапогам караульного. К полудню Штросс решился: на этаже никого, вахта скоро закончится, а в пальцах, несколько месяцев не прикасавшихся к клавишам после скандального отчисления, занимался знакомый зуд. Штросс быстро пересёк коридор, сел на круглый стул и поднял крышку пианино.
Прошёл легкой гаммой - надо же, настроено. Потом всё увереннее, звонче, от этюда к этюду и, наконец, заиграл в полную силу третий концерт Рахманинова. Звук шёл широко, плотно, копился в арках окон и выплескивался через приоткрытые окна прямо на платц.
- Смирррно!!!
Штросс подскочил, от неожиданности с грохотом захлопнув тяжелую крышку. Фортепианные аккорды звонким эхом осыпались в тишину.
- Товарищ полковник! Простите…
- Молчать! Завтра в 9.00 с вещами на проходную. Переедете из казармы в посёлок. Дом офицеров третий месяц без пианиста, а он тут сапоги стаптывает в караулах.
- Есть!
- Вольно, Штраус!