Я веду себя, будто бы человек с интересной жизнью.
Я придумываю себе события и забавности, интересностями окружаю себя.
И иногда жизнь соглашается со мной, завинчивает штопорм событий, вихрем людей и решений.
А потом я сажусь на кухне в халате сгорбившись, пью горькую и думаю, что все суета.
Где-то под руками мурлычет кот, который предан мне до смешного и грустного, и обижается на мою «жизнь-жизнь», потому что тогда я редко ночую дома, и ему не об кого греться во сне.
Я вспоминаю тогда, что я умею плакать, что я повзрослела уже до предела, до вязкого слова
«усталость».
Я смотрю, как удивительно молодой папа стреляет из пневматики по воронам в окно, осознанно не попадает, но радуется как ребенок.
Гляжу на свою безумно мудрую маму, к которой хочется сквозь годы приносить всю себя со всеми печалями и радостями, и не для одобрения или критики, для поддержки на самом деле.
Я изо дня в день вру своим друзьям, а особенно недругам, что у меня все хорошо, потому что я умудрилась вырасти при разрушающемся коммунизме дурацким человеком, для которого важен успех, но не финансовый - американский, а русский - личностный.
Я всегда любила книги больше людей, я спасалась ими, пряталась за чужие сюжеты и проблемы, выплескивалась чужими эмоциями, умнела чужими мыслями, спорила чужими словами.
За это никогда не приходилось нести ответственность.
А сейчас доигралась, хоть книжку пиши, столько понаделала своего, что потихоньку становится страшно, вдруг с тебя спросит кто, когда-нибудь, пусть и не на судном дне, раньше гораздо.
Подойдет на улице грустный человек и спросит, «Лиза, ну а зачем ты так тогда?».
А мне ведь и ответить толком нечего будет, «интересность ты моя», - подумаю я, «забавность моя, прости».
Дай Б-г, я жертва эффективной самооценки, и не подойдет никто, потому что не вспомнит, не узнает, потому что будет уже все пеплом и прахом.
Но знайте, то и дело я буду сидеть по ночам в халате с котом и бояться…
…того, что когда-нибудь к кому-то так подойду я