Джон Стейнбек "Благостный четверг"
Что это такое, "беспокой"? Одеты вы тепло, а дрожите. Едите
вдоволь, а голод все равно не отпускает. Вас любят здесь, а душа ваша
странствует где-то там. Но больше всего мучает то, что время, проклятое,
подлое Время, не бесконечно. До конца жизни уже не вечность, вы ясно
различаете его вдали, как бегун на финишной прямой различает ленточку. И
внутренний голос спрашивает: "Достаточно ли я работал? Достаточно ли ел?
Достаточно ли любил?" В вопросах этих извечное проклятие человека, но
именно с них начинается все истинно великое. "Для чего я жил? Как
прожить тот срок, что мне еще отпущен?" И напоследок, как жало,
впивается злополучное: "Каков мой вклад в Великую копилку человечества?
Чего я стою?" И дело тут не в тщеславии, не в амбициях. Просто похоже,
что все мы, люди,- должники. Мы только родились, а долг уже висит на
нас; и как потом ни бейся, его не выплатить сполна. Он растет с
человеком наперегонки - долг перед человечеством. Сознание неотданного
долга отравляет существование, а попробуешь отдавать - долг становится
еще больше. И все же, человек, сколько ты сумел отдать - такова тебе и
цена!
Раньше Док пребывал в счастливой уверенности, что долг его
выплачивается исправно. Финишная ленточка не вызывала тягостных
раздумий: все мы когда-нибудь умрем, главное - прожить жизнь как можно
полнее. Всякий день у Дока завершался ночью, всякая мысль - выводом;
всякое утро с востока, из-за гор, выкатывалось щедрое солнце - и мир
начинал сиять в его лучах, радостный и свободный. Доку и в голову не
приходило, что может быть по-иному. Люди совершали паломничества к нему
в лабораторию - отдохнуть душой в обществе человека. который, не имея
никакой цели, умеет жить так цельно. И то сказать, зачем к чему-то
стремиться? Разве можно совершить что-нибудь, чего до тебя не делали
тысячу раз? Разве можно изречь хоть что-нибудь, чего нет у Лао Цзы, в
"Бхагавадгите" {Лао Цзы - древнекитайский философ, основоположник
даосизма; "Бхагавадгита" - древнеиндийский памятник
религиозно-философской мысли.}, или у пророка Исайи? Гораздо важнее
принимать все сущее, восхищаться этим миром, в котором красота испокон
веков живет лишь вместе с тенью своей, уродством: убери эту тень - и
непонятно, что такое красота. Потому-то Док и жил на зависть многим, что
сумел постичь эту мудрость!
Но теперь "беспокой" точил ему душу. Может, виною был возраст,
как-никак полжизни минуло. Не так активно работают железы внутренней
секреции, стареет кожа, притупляется вкус, слабеют зрение и слух. А
может, все дело в непривычном запустении Консервного Ряда: стоит завод,
ржавеют под открытым небом груды консервной жести?.. Как бы то ни было.
Дока не покидало странное чувство поражения. Поскольку Док был
материалист, он первым делом проверил зрение и сделал рентген зубов -
оказалось, все в порядке. Затем сходил на обследование к доктору Горацию
Дормоди: никакой скрытой инфекции, которая могла бы причинять дурное
самочувствие, доктор не обнаружил... Тогда Док отчаянно набросился на
работу, надеясь заглушить тревогу усталостью. Трудился без отдыха:
добывал морских тварей, препарировал, заспиртовывал - вот уже все полки,
как встарь, заставлены коробками и стеклянными банками... Новые
поколения белых крыс осуждены грызть железные прутья клеток, четыре
новые гремучие змеи зажили в сытой неволе...
Но "беспокой" не оставлял Дока. Тревога схватывала душу, сердце
стучало с запинкой. Не веселило самое пьяное виски; не доставлял
прежнего удовольствия и первый, огромный, ледяной глоток пива из
запотевшего стакана. К середине долгого разговора Док уставал, даже
друзьям разучился радоваться...
Начнет Док, бывало, переворачивать большой камень в бухте Большого
прилива - под таким камнем наверняка богатая добыча,- качнет этот камень
раз-другой, а потом вдруг отпустит; выпрямится и, уперши руки в бока,
засмотрится в даль, где над водою громоздятся белые облака с черной и
розовой каймой. И думает: о чем я думаю? чего хочу? куда стремлюсь? И
видит себя словно со стороны, словно сквозь стеклянный колпак - и сам
себе чуден. И слышит в себе звуки, а может, созвучия, как будто играет
вдали оркестр.
Или вот как еще бывало. Засидится Док допоздна над старым
разболтанным микроскопом: распинает планктон на предметном стеклышке,
тихонько орудует стеклянной палочкой. И слышит внутри себя три
одновременно поющих голоса. Верхний голос - голос разума - поет: "Вот
чудесные крохотные частички, не растения, не животные, но странным
образом и то и другое. Они вместилище жизни. Ими питаются другие
организмы. Если б они погибли, кто знает, может, погибла бы жизнь?"
Средний голос голос души - поет так: "Что ты ищешь, жалкий человечишко?
Не самого ли себя ты потерял? Копаешься в мелочах, чтобы не думать о
большом". А третий голос, нижний, поет откуда-то из самого нутра:
"Одинок ты! Одинок! Разве это годится? Есть ли хоть кому от такого житья
польза? Оттого и мудрствуешь, что боишься чувств. Хочешь спрятаться от
одиночества - не спрячешься. Оно везде с тобой".