На Троицу
На днях попробовала посмотреть фильм А.Смирнова «Жила-была баба». Не смогла - «суровая правда» о беспросветном насилии, свойственном русской деревне, показалась неправдой. Почему? Вот историки пишут о жестокости Тамбовского восстания, журналисты - о титанической работе автора фильма в архивах по изучению истории жизни в тамбовских сёлах первой четверти 20в, комментаторы делятся передаваемыми в семьях воспоминаниями о дореволюционном деревенском быте. Вывод однозначен: мрак жестокости и выхода нет. Ад.
А я вспоминаю Лескова и Чехова. Они-то писали русскую жизнь «с натуры», но писали иначе. А как? Утешительно. Самые мрачные, тяжёлые моменты оказываются вписаны во что-то большее и этот контекст - удивительно светлый. Получается примерно так: человек бывает низок, жесток, ужасен, а всё же человечество спасётся - праведниками и слабыми, робким, минутными порывами любви и возвышения над «личными интересами» людей обычных, грешных, никудышных.
Ну вот так, видимо, устроена классика - там, где о человеке говорят с любовью и с оглядкой на вечность, то и оказывается «классическим», а где с отчаянием, как у любимого Смирновым Бунина - то остаётся лишь «хорошо написанной вещью». Потому что отчаянием-то жив не будешь, а талант даётся не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы приобщать к жизни. И утешение в этом деле - на первом месте: «Утешителю, Душе истины, жизни Подателю» - это всё из обращения к Духу Святому. А какое творчество без одухотворённости и какой дар не свыше? Ну или - для атеистического сознания - из рекомендации классика психотерапии: «говорить нужно то, что клиенту и тебе самому придаёт силы жить».
"Дух Святой в день Пятидесятницы явился в мир видимым образом и ощутительно для человеческой души - с дарами спасающей благодати. В день Пятидесятницы на общество учеников, как начало Церкви Христовой, сошел Святой Дух и они совершенно переменились, стали как бы другими людьми; они почувствовали в себе такую любовь к Богу и людям, о какой раньше представления не имели, почувствовали в себе силу и дерзновение все делать".
А я вспоминаю Лескова и Чехова. Они-то писали русскую жизнь «с натуры», но писали иначе. А как? Утешительно. Самые мрачные, тяжёлые моменты оказываются вписаны во что-то большее и этот контекст - удивительно светлый. Получается примерно так: человек бывает низок, жесток, ужасен, а всё же человечество спасётся - праведниками и слабыми, робким, минутными порывами любви и возвышения над «личными интересами» людей обычных, грешных, никудышных.
Ну вот так, видимо, устроена классика - там, где о человеке говорят с любовью и с оглядкой на вечность, то и оказывается «классическим», а где с отчаянием, как у любимого Смирновым Бунина - то остаётся лишь «хорошо написанной вещью». Потому что отчаянием-то жив не будешь, а талант даётся не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы приобщать к жизни. И утешение в этом деле - на первом месте: «Утешителю, Душе истины, жизни Подателю» - это всё из обращения к Духу Святому. А какое творчество без одухотворённости и какой дар не свыше? Ну или - для атеистического сознания - из рекомендации классика психотерапии: «говорить нужно то, что клиенту и тебе самому придаёт силы жить».
"Дух Святой в день Пятидесятницы явился в мир видимым образом и ощутительно для человеческой души - с дарами спасающей благодати. В день Пятидесятницы на общество учеников, как начало Церкви Христовой, сошел Святой Дух и они совершенно переменились, стали как бы другими людьми; они почувствовали в себе такую любовь к Богу и людям, о какой раньше представления не имели, почувствовали в себе силу и дерзновение все делать".