"Он был не злой, кормил нас косервами"
Оригинал взят у goluboi_krolik в "Он был не злой, кормил нас косервами"
Из книжки Лидии Чуковской "Записки о Анне Ахматовой".
<..> 11-летняя девочка из Курска рассказала мне, как они жили при немцах. У них в избе стоял немецкий офицер. "Он был не злой, кормил нас консервами". А один раз ночью взял на руки сестренку - грудную - да и бросил в колодец. Четыре месяца, пятый. "Он взял ее из люльки, покачал - умелый был, наверное, у него дома свои маленькие - она и плакать перестала, а он вошел во двор, да и бросил ее в колодец". "За чем же?", - крикнула я. - "А вы что немцев не видели, - с презрением ответила девочка. - Мешала ему дрыхнуть, вот и кинул. У нас что ни двор - во всех колодцах грудняшки валялись".
Девочка Аня из Львова, 13 лет.
"Мы с мамой и другие соседи крылися в лесах под деревьями. В домики нельзя было крыться, бо он все кидал в домики бомбы. Мы когда бежали, то по лошакам мертвыим и людям мертвыим шли. Ночью мы шли, а днем мы крылися. Там на мохе лежала одна девочка, так у нее руки и ноги и пальцы - все отдельно было. Вот тут девочка, а вот тут нога, а вот тут палец".
Доня, 13 лет, из Кириковки Сумской области.
"Мы стали на станцию. Батька спал. Я у матери спросился выйти в уборную. <..> В уборной слышу: бомбежка началась. <..> Далеченько от вагона лежали батько з матерью - вже вбиты. Они, верно, тикать хотели. А их из пулемета вбило. Я затулил им раны, чтоб кровь не текла. Я батька будил, думал - ранен. Но ничего не помогает. И матерь. Я посмотрел им в лицо, заплакал и побiг за товарным".
Толя, 12 лет. Ленинград.
"Озеро я увидел из далека. Там баржа вмерзла в лед, а кругом мертвые лежат, и обломки в снегу. Мы долго еще ехали лесом. <..>. Я больше сидел с закрытыми глазами. <..> А если глаза открою, то вижу кузов передней машины и головы в платках. Это впереди ехали наши мамы. Они сами так захотели: детей посади в задние машины, а сами сели в передние.
И вдруг я услыхал треск. <..> Я увидел, как кузов передней машины ушел под воду. Женщины кричали: "Погибаем, погибаем!", но никто не кричал "спасите", потому что они знали, что нельзя их спасти. <..> На морозе больно плакать. И мы все были такие слабые, что плакали очень мало. Где другие машины с мамами и с моей мамой - мы не знали.
<..> Поздно вечером мы приехали на станцию. Там мы закричали: "Сколько прибыло с женщинами машин?" - "Ни одной", - отвечают. Все взрослые машины, значит, ушли под лед. На станции нам дали супу и по 500 грамм хлеба. Нам объяснили, что опасно его столько съесть, но раз мы его видели, то уже не могли удержаться. А утром нас посадили в эшелон".
Из книжки Лидии Чуковской "Записки о Анне Ахматовой".
<..> 11-летняя девочка из Курска рассказала мне, как они жили при немцах. У них в избе стоял немецкий офицер. "Он был не злой, кормил нас консервами". А один раз ночью взял на руки сестренку - грудную - да и бросил в колодец. Четыре месяца, пятый. "Он взял ее из люльки, покачал - умелый был, наверное, у него дома свои маленькие - она и плакать перестала, а он вошел во двор, да и бросил ее в колодец". "За чем же?", - крикнула я. - "А вы что немцев не видели, - с презрением ответила девочка. - Мешала ему дрыхнуть, вот и кинул. У нас что ни двор - во всех колодцах грудняшки валялись".
Девочка Аня из Львова, 13 лет.
"Мы с мамой и другие соседи крылися в лесах под деревьями. В домики нельзя было крыться, бо он все кидал в домики бомбы. Мы когда бежали, то по лошакам мертвыим и людям мертвыим шли. Ночью мы шли, а днем мы крылися. Там на мохе лежала одна девочка, так у нее руки и ноги и пальцы - все отдельно было. Вот тут девочка, а вот тут нога, а вот тут палец".
Доня, 13 лет, из Кириковки Сумской области.
"Мы стали на станцию. Батька спал. Я у матери спросился выйти в уборную. <..> В уборной слышу: бомбежка началась. <..> Далеченько от вагона лежали батько з матерью - вже вбиты. Они, верно, тикать хотели. А их из пулемета вбило. Я затулил им раны, чтоб кровь не текла. Я батька будил, думал - ранен. Но ничего не помогает. И матерь. Я посмотрел им в лицо, заплакал и побiг за товарным".
Толя, 12 лет. Ленинград.
"Озеро я увидел из далека. Там баржа вмерзла в лед, а кругом мертвые лежат, и обломки в снегу. Мы долго еще ехали лесом. <..>. Я больше сидел с закрытыми глазами. <..> А если глаза открою, то вижу кузов передней машины и головы в платках. Это впереди ехали наши мамы. Они сами так захотели: детей посади в задние машины, а сами сели в передние.
И вдруг я услыхал треск. <..> Я увидел, как кузов передней машины ушел под воду. Женщины кричали: "Погибаем, погибаем!", но никто не кричал "спасите", потому что они знали, что нельзя их спасти. <..> На морозе больно плакать. И мы все были такие слабые, что плакали очень мало. Где другие машины с мамами и с моей мамой - мы не знали.
<..> Поздно вечером мы приехали на станцию. Там мы закричали: "Сколько прибыло с женщинами машин?" - "Ни одной", - отвечают. Все взрослые машины, значит, ушли под лед. На станции нам дали супу и по 500 грамм хлеба. Нам объяснили, что опасно его столько съесть, но раз мы его видели, то уже не могли удержаться. А утром нас посадили в эшелон".