Поездка в Новороссию. Часть 6
.
Продолжение воспоминаний о службе в ВС ДНР летом-осенью 2014 года. Другие записи - по ссылке.
"Единица" выезжает на позицию. За рычагами - Кащей, справа - Балу (из выпуска новостей 1-го канала от 02.09.2014)
Расположение
Подъехали к большому высокому ангару, выгрузились, зашли внутрь. Судя по всему, ангар предназначался для крупногабаритных грузовиков - вроде тех самосвалов, на которых мы ехали на полигон − однако сейчас он был пуст, только у дальней стены стоял длинный стол, за которым сидели люди и «культурно отдыхали». Вряд ли они ждали нас (о времени убытия на боевые или прибытия с них никто никого не предупреждал), просто мы оказались в нужное время в нужном месте. Там был экипаж сошедшей с дистанции «тройки» (запомнился только позывной командира орудия Дяди Фёдора, чисто внешне - уменьшенной копии Фёдора Бондарчука) и кто-то ещё из артдивизиона. На столе было чего поесть и выпить (не в наглую, а в бутылках из-под газировки - скорее всего, разбавленный спирт, по-флотски − «шило»). Отказываться не стал - ради знакомства, и чтобы снять стресс после пятидневного психологического напряжения на позиции. Приняли меня тепло, главным образом, наверное, потому, что приехал из России (там это было редкостью: примерно из пары сотен бойцов я знал лишь двоих - из Тосно и Ростовской области).
К сожалению, вечеринка длилась недолго - во-первых, закончилось спиртное, во-вторых, надо было устраиваться на ночлег на новом месте. Мы пошли в «башню» − недостроенное административное здание − на третий этаж (на первом была столовая и медпункт, на втором жили женщины). «Башня» стояла на территории выработанной шахты между Донецком и Макеевкой, но из-за светомаскировки детали пейзажа я смог разглядеть только утром. Меня привели в большое тёмное помещение, ещё неотделанное, пол устилал толстый слой строительной пыли вперемешку с мусором, вдоль стен стояли импровизированные койки - брезентовые медицинские носилки (!) с матрасами и подушками без постельного белья. На лестнице местами не было перил, после отбоя свет не включали вообще, поэтому, чтобы при необходимости благополучно выйти на улицу, надо было хорошенько запомнить планировку интерьера. Эта казарма, стала, наверное, худшим местом, где мне пришлось квартировать за всю свою жизнь.
Впрочем, жильё не казалось мне тогда большой проблемой. Я был почти уверен (все были уверены), что, немного отдохнув, мы пойдём в наступление и выбьем укров из Донбасса. Наступление шло чуть ли не по всем фронтам, наши готовились брать Мариуполь, и мы не собирались оставаться в стороне. На дворе было 5 сентября − тот самый день, когда было подписано чёртово Минское соглашение, но мы об этом ещё не знали и пребывали в приподнятом настроении. После перемирия, когда над боевой службой стал неуклонно доминировать казарменный быт, отношение к жилищно-бытовым условиям стали меняться в сторону большей требовательности. Перемирие 5 сентября сохранило множество жизней, наверное, спасло Россию (и как следствие - Донбасс) от экономического удушения Западом («поворот на Восток» и импортозамещение тогда только планировались), но оказало крайне негативное влияние на боевой дух ополчения.
На «зелёнке» была сосредоточена практически вся артиллерия и бронетехника бригады. В одном из двух больших ангаров видел одну-две «Ноны» («тройку» - точно), второй (пустой) позднее заняли «Грады». «Ноны» по большей части стояли в обычных гаражах (там был действующий гаражный кооператив) и в здании авторемонтной мастерской. В боксе, где находилась моя «четвёрка», было полно всякого добра, оставленного его хозяином, который ни разу не объявился. Ключи от бокса, кроме меня, были ещё у нескольких человек, и имущество (стройматериалы, инструменты, бытовая техника и пр.) потихоньку уходила на сторону - для нужд ополчения, по местной терминологии - «отжималась». Я был решительно против подобного обращения с частной собственностью, но ничего поделать не мог. Другая часть техники (2С1, 2А65 с тягачами, танки и БМП) стояла непосредственно в «зелёнке», на свежем воздухе. Там же, в палатках, находился и личный состав, пока расчёты артдивизиона не перевели в более комфортные условия. Мотострелки и танкисты оставались в полевых лагерях, а потом и вовсе передислоцировались неизвестно куда.
С ремонтом и техобслуживанием наших «Нон» дела обстояли скверно. По мелочи этим занимались механики-водители и мастер на все руки Юра (штатский), который, в частности, починил мне сиденье командира, погнутое кем-то столь замысловато, что на нём вообще нельзя было сидеть. С более серьёзными поломками надо было ехать (своим ходом или на буксире) на «четвёрку», где помимо штаба, учебки и казарм располагалось небольшое ремонтное предприятие. Однако, наличие производственных мощностей и персонала решало только половину проблемы. Вторая, куда менее разрешимая, заключалась в отсутствии запчастей, ждать которых приходилось неделями и месяцами. В нашей 1-й самоходной артиллерийской батарее (1 саб) из четырёх машин на ходу были две (№1 и №4), причём «Нону» №2 я ни разу не видел в движении.
Проблемы были и с возимым ЗИПом. Приспособления для снятия со снарядов защитных колпачков не было с самого начала, но были большие пассатижи, которыми можно было это сделать. Приспособление для установки взрывателей (небольшой ключ в виде буквы «г») имелось в наличии и висело на верёвке рядом с местом заряжающего. Когда пассатижи и ключ таинственным образом исчезли (в то время у меня как раз гостил прикомандированный мехвод), и об этом было доложено командиру батареи, поступило указание: ввиду невозможности заказать новый ЗИП, колпачки не снимать, взрыватели не устанавливать, стрелять как есть (осколочным, без замедления) независимо от типа цели!
С «ремонтом» личного состава было несколько лучше. В дивизионе имелся фельдшер (как я понимал его должность) - хорошо знакомый мне по учебке и полигону Доктор. Моложе меня, но уже немолодой, бывший прапорщик Советской Армии, немного странный, часто - вспыльчивый и раздражительный без причины, он какое-то время служил в батарее у Свата корректировщиком, был в деле (чуть не погиб во время прицельного обстрела его наблюдательного пункта украинским танком), после чего нашёл себе тёпленькое местечко. Лечить он не умел (разве что оказать первую помощь), но распоряжался лекарствами, поступавшими в дивизион, что автоматически делало из него «нужного человека». Получить таблетки, а также измерить давление и сделать перевязку можно было и в медпункте на первом этаже «башни». В случае чего-то серьёзного (например, перелома руки, который случился у Мадьяра, упавшего с брони на занятиях по боевой подготовке), надо было ехать на «четвёрку» к главврачу бригады и выписывать направление в одну из больниц или поликлиник Донецка. Хорошо ли, плохо ли, но подлечиться было возможно.
Столовая была вполне функциональна - в том смысле, что голодным я себя никогда не чувствовал (на крайний случай у меня был небольшой запас хлеба из той же столовой и питьевая вода во фляге). Оборотной стороной медали было унылое однообразие блюд: вчера, сегодня, завтра, утром, днём и вечером - каша, каша и каша. Гречневая, пшённая, пшеничная, ячневая, рисовая, овсяная - подобный рацион можно было выдержать пару недель, дальше начиналась пытка. Если бы мы выезжали на боевые неделю через неделю, это воспринималось бы легко, но после перемирия, по мере перехода к оседлому образу жизни в казарме, стало сильно угнетать. Правда, в обед всегда было первое, время от времени давали макароны и салат из овощей, маргарин и майонез. Поначалу в столовой был чайник, чай и сахар. Когда перестали выкладывать чай, стал пить кипяток с сахаром; когда сломался чайник, перешёл на подслащённую холодную воду. Очень хотелось картошки с тушёнкой или макарон по-флотски, но подобные «деликатесы» повара готовили только для себя, что вызывало глухой ропот, а один раз даже жалобу начальству − разумеется, тщетную.
И на «четвёрке», и на «зелёнке» были «роботы» - так называли пленных укров и проштрафившихся своих, которые под символическим конвоем выполняли те или иные хозяйственные работы − обычно тяжёлые и грязные. Все они были в гражданском, неряшливые, и резко выделялись среди одетых по форме ополченцев. На «зелёнке» кто-то додумался водить их в столовую в одно время с бойцами дивизиона и сажать не за отдельным столом, а вместе со всеми. Другим было наплевать, но меня подобные гримасы демократизма коробили до крайности. Ещё одно неприятное воспоминание от столовой - мытьё посуды после принятия пищи − на улице (вечером в темноте), холодной водой из-под крана, к которому выстраивалась очередь. Судомойки штатным расписанием предусмотрены не были.
«Квартирный вопрос»
Забота о личном составе, конечно, имела место, но какая-то неброская и ненавязчивая. При мне первые небоевые нелетальные потери, и потери серьёзные, артдивизион понёс из-за «квартирного вопроса». Как уже говорилось, служба в ополчении была сугубо добровольной - никакой мобилизации, никакой присяги, при желании можно было уволиться и покинуть расположение в течение часа (на боевых, разумеется, такой номер не прошёл бы, но под благовидным предлогом уезжали и оттуда). Было два альтернативных варианта: 1) объявить мобилизацию - тогда ряды ополчения сильно поредели бы (мне говорили об этом люди, близко знакомые с ситуацией); 2) заключить контракт с каждым бойцом хотя бы на один год - в этом случае, даже если брать по минимуму (скажем, 3000 гривен в месяц, хотя, отвечая на вопрос о пожеланиях, мне называли цифру 5000), у ополчения просто не сверстался бы бюджет. Поэтому всё было, как было.
«Квартирный кризис» разразился вскоре после возвращения с моего первого боевого выезда. Когда мы вернулись, у меня сменился заряжающий. Оказалось, что с гауптвахты (из подвала) выпустили Манго, место которого уже занял Ефан. Манго очень просился обратно в экипаж, за него хлопотал Индеец, и я обратился к комбату (Юниору) с предложением удовлетворить просьбу раскаявшегося грешника под мою ответственность. Просьба была удовлетворена. Манго, на мою радость - большой любитель тяжёлого рока, пообещал мне вести себя прилично, т. е. не пить и не орать на командира батареи, после чего мы с ним и с Индейцем пробанили ствол и почистили боёк. Тем же вечером была дана команда освободить маленькое помещение в большом ангаре (где было застолье) в котором парни, потратив время, вложив душу и сколько-то своих денег, организовали довольно уютное пространство для проживания и отдыха после боевых. Команда, аргументированная тем, что в ангаре будут базироваться «грады», вызвала бунт (это было уже третье по счёту их переселение), выразившийся в коллективном рапорте об увольнении. «Бунтовщики», попривыкшие к казацкой вольнице, конечно, погорячились (дело запросто могло кончиться трибуналом за саботаж), но и командование повело себя довольно странно.
Буквально перед самым бунтом с должности сняли Юниора, понизив до командира орудия, якобы из-за многочисленных жалоб подчинённых. Главным жалобщиком был трусоватый Вара, который без команды покинул машину на позиции и рванул в убежище − жалоба на комбата помогла ему уйти от ответственности. Командиром батареи назначили Балу, и эта рокировка точно не пошла на пользу делу. Юниор определённо был на своём месте. Жалею, что не подал за него голос (считал, что мне ещё рановато высовываться), хотя, наверное, это мало что изменило бы. Балу же, с одной стороны, был в пофигистом рангом повыше среднего, с другой - вступив в должность, стал задирать нос и дистанцироваться от тех, с кем недавно сидел у костра и пил водку на боевых. Командиром орудия он нравился мне куда больше. Тем не менее, я обратился к новому комбату и выразил надежду, что он найдёт способ уладить дело миром и не допустит увольнения, по сути, половины личного состава батареи.
Комбат, однако, способа не нашёл (думаю, особо и не искал) и развал батареи допустил. Окончательное решение принимал, конечно, не Балу, а Киря, который перед тем соблаговолил лично выслушать недовольных. Потом он говорил о «градах» (не слишком убедительно, хотя они действительно были самым мощным оружие бригады, которое следовало беречь как зеницу ока, и присутствие посторонних в одном помещении с ним было недопустимо), о том, что парни поступают нехорошо, несознательно и, что, если бы подобное случилось на позиции, он лично прострелил бы зачинщику ногу. Однако не было сказано главного: «Мужики! Извините, но по-другому просто никак. Этот ангар − единственное помещение в расположении, подходящее для размещения «градов». Мы постараемся в самое ближайшее время найти для вас новый кубрик и поможем обустроить его. Не надо пороть горячку. Вы очень нужны дивизиону, бригаде, ополчению Новороссии» − как-то так. Вместо этого прозвучала фраза, которую я слышал потом не раз: «Мы никого не держим. Незаменимых нет». То, что говорившие так были, мягко говоря, неправы, подтверждает тот факт, что после этого и следующего исхода людей из 1-й батареи, она так и оставалась недоукомплектованной (ограниченно боеготовой) до самого моего отъезда.
Второй исход имел место после очередного боевого выезда, перед которым нам, как ни странно, улучшили жилищные условия - перевели из «башни» в здание шахтоуправления и предложили занимать любые комнаты на втором этаже, какие понравятся (впечатление было такое, что мы переехали из барака по крайней мере в трёхзвёздочный отель). По возвращении с боевых всё произошедшее с уволившимися «бунтовщиками» повторилось один в один - нас стали гонять по команде из обжитых уже комнат как котят под разными организационно целесообразными предлогами (1-я батарея - по правую сторону актового зала, 2-я - по левую сторону). На сей раз, получив предложение (приказ) освободить уже обустроенные комнаты, взбунтовались Штык, Кащей, Гром и мой новый молоденький заряжающий (друг Грома) с несерьёзным позывным Мультик. После скандала, устроенного перед строем Грузином (нашим замполитом), они уволились из бригады, в результате чего «единица» лишилась наводчика и мехвода (отличного мехвода), а в экипаже «четвёрки» (с учётом откомандированных) остался один командир, т. е. ваш покорный слуга. Подобная квартирная свистопляска продолжалась впоследствии снова и снова - лично я за два месяца в пределах одного расположения переезжал не по своей воле четыре раза.
Второй выезд
Мой второй боевой выезд, состоявшийся уже после перемирия, где-то в середине сентября, был совсем другим, отличным от первого и по остроте ощущений, и по интенсивности стрельбы − как нашей, так и противника. Можно сказать, что он был профилактическим, на всякий случай, если вдруг укры, доверия к которым не было и быть не могло, возобновят активные боевые действия. В этот раз о выезде сообщили заранее, и хотя, насколько помнится, его перенесли на сутки, я проснулся по будильнику в пять утра, не спеша оделся (вещи были собраны с вечера) и какое-то время ждал команды от Балу. Накануне худо-бедно укомплектовали экипаж. Поскольку Грома отдали Юниору (кроме них в экипаж отремонтированной «Ноны» №3 вошли новобранцы − мехвод Була и заряжающий Макей), мне прикомандировали два «подарка» судьбы из батареи Ниссана - наводчика Малину и мехвода Бакинца, заряжающим поехал Мультик. Третьей САУ нашей батареи пошла «единица», командиром которой вместо Балу стал Мадьяр, командовавший 2С1 («Гвоздикой») ещё в Южной группе советских войск в Венгрии, но здесь почему-то до сих пор предпочитавший быть заряжающим (с ним поехали Штык, Кащей и чёртов Вара - подлечившийся и успокоившийся). Четвёртой была машина второй батареи.
Ехали, когда уже светало, особенно не таясь. Прибыли на ту же самую позицию (есть подозрение, что командованию просто не хотелось напрягаться и менять топопривязку), установили машины в основном направлении стрельбы. Допустил оплошность - поставил орудие слишком близко к кусту, из-за чего при довороте влево снаряд мог задеть ветки. Хоть мы и стреляли, не снимая защитных колпачков, рисковать не стоило, и я попросил Бакинца, который уже опустил машину на днище, снова поднять её и отъехать немного в сторону. Конфликтовать с этим жителем близлежащей Ясиноватой родом из Баку мы начали ещё на выезде, когда он наехал на меня из-за неработающих габаритов, хотя проверить их должен был он (габариты включились, когда я предложил ему просто пощёлкать тумблером). По прибытии на позицию, он долго не мог опустить машину (видно, не хватало опыта) и, когда ему было предложено повторить нехитрую процедуру, без какого-либо уважения к моей командирской должности разразился бранью (во 2-й батарее собачиться друг с другом, невзирая на звания, было в порядке вещей, а тут ещё вспыльчивый кавказский характер). Тем не менее, приказание он выполнил, мы не спеша навелись в буссоль, построили параллельный веер, отметились по точкам наводки и пошли становиться лагерем.
Лагерь в этот раз выглядел гораздо живописнее. Помимо моей палатки, там стояла палатка Малины, шатёр (!) Бакинца, тент 2-й батареи и открытое с одной стороны сооружение без названия, которое возвели Юниор, Була и Макей. Эта же троица изготовила печку с трубой из трёх тубусов от зарядов, готовить на которой было гораздо удобнее, нежели на костре. Тубусы были вторыми после снарядных ящиков по применяемости в мирных целях - я видел у одного бойца рюкзак из двух тубусов, в которых он носил воду. Печка Юниора (главного конструктора изделия) стала основой полевой кухни и, как водится, центром притяжения личного состава 1-й батареи. Всем было разрешено столоваться за участие в приготовлении пищи (лично я чистил картошку, нарезал овощи и мыл посуду). Как и в прошлый раз, было очень вкусно (несоизмеримо со столовой). Особенно запомнилось овощное рагу, которое со знанием дела готовил Мадьяр.
С боевой работой было гораздо хуже, если не сказать, что её практически не было совсем. Стреляло одно первое орудие (по площади, как было описано выше), остальные отдыхали. Отдыхать в Донбассе мне было обидно, и я каждый раз выходил на позицию с расчётом первой машины, чтобы хоть как-то поучаствовать в стрельбе. Считал угломеры параллельно с Мадьяром, гарцевал на стреляющей «Ноне», помогал грузиться дополнительным боезапасом. Когда мы с Малиной наводились в буссоль, он был явно не уверен в себе − давние армейские навыки основательно забылись. Я доложил Балу о неопытности наводчика и предложил на всякий случай, от греха, навестись ещё раз. Предложение было принято, мы проделали всю процедуру заново и действительно обнаружили значительную погрешность в наводке. Малина облегчённо вздохнул, я тоже.
Особенностью этого выезда было то, что нас не обеспечили боевым охранением, и его функции пришлось выполнять нам самим, поочерёдно заступая в караул на трёх постах, устроенных на подъездных просёлочных дорогах. Дежурили по двое круглосуточно, днём иногда по одному. Уже тогда выяснилось, что никто ничего не понимает в караульной службе, а те, кто когда-то занимался этим на практике, лишь критиковали в общих словах, но не предлагали ничего конкретного как устроить всё грамотно. Особенно отчётливо дилетантизм в данной области военного дела проявился на базе, когда в отсутствие боевой работы артиллеристов стали широко использовать в качестве караульных (тема отдельного разговора). Наверное, самым острым моментом этого выезда стало объявление о том, что ближайшей ночью укры могут предпринять попытку прорыва на нашем участке фронта. Нам было предписано приготовиться держать оборону с использованием стрелкового оружия и сооружённых нами укрытий (как это ни странно, но о возможности наших «Нон» стрелять прямой наводкой никто даже не вспомнил). Однако, ещё засветло мы получили приказ оставить позицию и вернуться на базу.
Играющий тренер
Как уже было сказано, после исхода из 1-й батареи большого количества личного состава, и откомандирования обратно во 2-ю батарею Бакинца и Малины, экипаж «четвёрки» какое-то время состоял из меня одного. Ко всему прочему, вороватый Бакинец, которому я по наивности время от времени давал ключ от бокса, оставил мою «Нону» без половины ЗИПа - пустил козла в огород (вернуть назад хоть что-нибудь так и не удалось). Моё одиночество продолжалось до тех пор, пока не пришло пополнение - около 20 парней из Авдеевки. Под командой некоего Душмана они обороняли населённый пункт сколько могли, потом по приказу командования оставили его, что было большой ошибкой - на северо-северо-западе укры вплотную приблизились к Донецку. Со временем подразделение Душмана стало всё больше и больше напоминать организованную преступную группировку, действовавшую в его корыстных интересах, и бойцы, каким-то образом связавшись с Балу, побросали оружие и почти в полном составе перешли в нашу бригаду (не знаю, как сейчас, но тогда ополчение состояло из вполне самостоятельных батальонов и бригад, и, как я понимаю, командующий ВС ДНР играл координирующую, но не руководящую роль).
В ожидании пополнения старался времени даром не терять. Сложив в единое целое навыки, полученные на позиции, с прочитанным ранее, и, проконсультировавшись по ряду вопросов у бывалых людей, почти в полном объёме освоил специальность наводчика (за исключением работы с прицелом прямой наводки, по которому не нашлось ни руководств, ни специалистов, умевших пользоваться им). Для тренировок у меня было всё необходимое − свободное время и доступ к САУ. Я открывал настежь ворота бокса (машина стояла передом к ним - готовая к выезду) и наводил (доворачивал) орудие, отметившись по основным точкам наводки в виде краёв ворот гаражей и деревьев напротив, метрах в пятнадцати от панорамы. Установку прицела высота гаража позволяла производить практически во всём диапазоне углов - ствол упирался в потолок, не доходя совсем немного до максимального угла вертикального наведения (плюс 80 град.). Помимо наводки, усовершенствовал навыки крепления снарядов в боеукладке, точнее полностью закрепил их заново - так, чтобы можно было сначала присоединить заряд, а потом уже снять со снаряда ремни (мои предыдущие представления об этой процедуре оказались неправильными).
К тому времени, когда подтянулись авдеевские, я чувствовал себя в машине почти как рыба в воде, и это оказалось весьма кстати, поскольку командование явно не торопилось приобщать «новобранцев» к таинствам артиллерийского дела. Первое ознакомление с матчастью организовали довольно скоро, начав его с обескураживающих для меня вопросов: «Кто хочет быть механиком-водителем? Кто хочет быть наводчиком? Кто хочет быть командиром орудия?» − командиром орудия! По-хорошему тут надо было сначала провести собеседование, чтобы выяснить навыки, образовательный уровень и умственные способности кандидатов, но поступили по рабоче-крестьянски. Ознакомление длилось всего три часа, в течение которых будущие мехводы успели проехать по нескольку кругов по зелёнке (той, что примыкала к расположению и использовалась в частности как полигон), а наводчики - выслушать краткую лекцию крутого специалиста (ходившего по казарме и по плацу, неизменно задрав кверху нос), из которой, как я потом убедился, мало что поняли. Заряжающих я потерял из виду, а изъявившие желание командовать орудиями покинули полигон без какого-либо понятия о своих должностных обязанностях.
Очередное занятие должно было состояться на следующий день, но дни шли, а команды на выезд всё не было и не было. Казарменный быт скучен и убог (казарма вообще необходима только для непродолжительного отдыха, а не для сидения там сутками напролёт). Кроме того, хорошо известно, что солдату вредно сидеть без дела. Наконец, в моём экипаже не было наводчика и заряжающего. По совокупности причин я пошёл к авдеевским и в порядке личной инициативы предложил им провести на своей машине инструктаж по двум вышеназванным специальностям. Четверо потенциальных наводчиков откликнулись тут же, с пятым - Буданом, − которого я приглядел для себя, занимался отдельно по расширенной программе. После краткой лекции по теории стрельбы с закрытой позиции стал по очереди запускать «курсантов» в машину. Сам, втиснувшись кое-как, становился за сиденьем наводчика и показывал поэтапно все действия: как разблокировать башню и ствол, как горизонтировать панораму, как выбрать основную (запасную) точку наводки и отметиться по ней, как установить прицел и навести орудие в вертикальной плоскости, как установить скомандованный угломер и довернуть башню, как произвести выстрел. Приятно было видеть, как после моего мастер-класса у мальчишек блестели глаза.
У Будана сначала были проблемы со шкалой точного отсчёта угломера - он безбожно перевирал значения, которые я ему командовал, и у меня уже начало закрадываться подозрение, что я ошибся в своём выборе (бывают люди, совершенно неспособные к тому или иному роду деятельности). Чтобы научить подопечного правильно читать шкалу, я нарисовал её на бумаге в увеличенном масштабе и натаскивал его вне машины, когда он, к примеру, стоял в карауле. Фокус удался, и довольно скоро, работая с железной шкалой, он перестал ошибаться вовсе, и я мог бы считать, что у меня есть наводчик, если бы всё это не было чисто моей самодеятельностью - с распределением личного состава по экипажам не торопились, несмотря на то, что по этому поводу я периодически дёргал Балу за рукав. Наконец, во время очередного выезда в зелёнку (насколько помнится, третьего и последнего) распределение состоялось. Я потребовал Будана и Метиса (последний однажды выезжал со мной на боевые стажёром), и мне их дали. Мехводом назначили Лысого. Мы проехались по полигону, и я остался доволен - Лысый вёл машину легко, лихо маневрировал и даже проехал задним ходом между близко стоявшими деревьями, имитировавшими ворота бокса. Я испытывал чувство глубокого удовлетворения - у меня снова был экипаж.