Поездка в Новороссию. Часть 4
.
Продолжение воспоминаний о службе в ВС ДНР летом-осенью 2014 года. Другие записи - по ссылке.
Огневая позиция у Верхнекальмиусского водохранилища на Картах Google 2014. Если приглядеться, на поляне в нижней части карты можно разглядеть две боевые машины, сориентированные на северо-запад. По масштабу они соответствуют САУ 2С9 "Нона-С" (длина около 6 м). С большой степенью вероятности можно утверждать, что на фото - самоходки нашего артдивизиона (1-й или 2-й батареи - не такая уж большая разница)
Вторая попытка
На "больничном" я пробыл около трёх недель. Нового паспорта дожидаться не стал и поехал со временным удостоверением личности, благо по нему можно было купить билет на поезд (правда, потом возникали вопросы на блокпостах - невзрачный документик выглядел подозрительно). Главной проблемой выздоровления оказался даже не отёк ног, а то, что я стёр их до невозможности, когда имел глупость выйти из рейсового автобуса на подъезде к Саратову, чтобы поймать попутку, а два с половиной часа спустя, убедившись в бесперспективности задуманного, снял ставшие слишком тесными ботинки, надел шлёпанцы и прошёл не менее 15 километров по этому "длинному", вытянувшемуся вдоль Волги городу почти из конца в конец до самого автовокзала (NB: не стоит ходить в шлёпанцах на большие расстояния, уж лучше босиком).
Не знаю, как сейчас, и не буду говорить за всю Россию, но тогда проехать автостопом по Ростовской и Саратовской областям было решительно невозможно. В то же время, путешествовать без документов откуда и куда угодно не составляло никакого труда - водители междугородних автобусов охотно брали "левых" (безбилетных) пассажиров за наличные. Известные неудобства причиняли нестыковки в расписаниях с окнами до полусуток, и то, что некоторые автовокзалы закрывались на ночь - в этом случае приходилось спать на лавочках, что приемлемо только в тёплое время года и неизменно привлекает внимание полиции. Что касается моих стёртых ног, то ссадины никак не хотели заживать, боль при ходьбе была мучительной, я перепробовал все мази, но так и поехал в бинтах - ждать не было времени, т. к. укры начали новое наступление.
Дорога до госграницы была калькой с первой попытки: поездом до Каменска-Шахтинского, автобусом до российского Донецка, звонок тому же координатору. Отличие состояло в том, что присланный им человек отвёз меня на небольшой пункт пропуска с упрощённым режимом − специально для тех, у кого были родственники в приграничных населённых пунктах на той стороне. Пришлось подождать Абхаза, который по приезде какое-то время уговаривал офицера на КПП пропустить меня: "Одно дело делаем, брат!" - говорил он майору погранслужбы. Пройдя с провожатым полторы сотни метров до блокпоста ВС ЛНР, с удовлетворением отметил основательный, хорошо видный со всех сторон указатель «Республика Новороссия». Это была уже не украинская граница.
Около часа пробыл на блокпосту, ожидая какой-нибудь оказии, чтобы продолжить путешествие. Видел сторожевую вышку и наблюдателя на ней - границу охраняли (ни в коем случае нельзя было позволить украм взять её под контроль). Видел бойцов Бэтмена с летучей мышью на шевронах - подходили, здоровались со всеми братским рукопожатием (даже со мной, одетым в гражданское).
Заметил, что ужесточился контроль за лицами мужского пола и призывного возраста, направлявшимся в сторону российской границы - пропускали только тех, у кого была уважительная причина, подтверждённая документально (хотя, насколько мне известно, мобилизация так и не была объявлена). Когда понял, что надо поторапливаться (светлого времени суток оставалось всё меньше), попросил парней договориться с кем-нибудь из проезжавших блокпост в западном направлении, чтобы подбросили меня до Донецка или хотя бы до Св'ердловска. Мой расчёт был на то, что отказать бойцу на блокпосту было затруднительно. Довольно скоро выяснилось, что лучшее, на что можно рассчитывать - это Краснодон.
Двое мужчин, которые согласились подбросить меня до Краснодона, ездили в Россию за деньгами (банковская система в ЛНР не функционировала), причём одному из них не удалось снять деньги со счёта из-за просроченного паспорта, а получить новый украинский в Донбассе было нереально. Ехали с шиком на синих "Жигулях". По пути водитель сделал остановку у продуктового магазинчика, взял тайм-аут и распил в одиночестве (мне предлагали, но я отказался) четверть литра водки, после чего, как ни в чём не бывало, снова сел за руль. ГИБДД де-факто в Луганской республике отсутствовала (было не до этого), машин на дороге практически не наблюдалось, поэтому подвыпивший водитель не представлял особого повода для беспокойства. Я вышел на перекрёстке у автобусной остановки, где меня ожидал неприятный сюрприз - из Краснодона в Св'ердловск (откуда я планировал отправиться в Донецк) автобусы не ходили и, пройдя квартал, я стал ловить попутку на дорожной развилке.
Так получилось, что оба раза, когда я ехал в Донецк, шли активные боевые действия (по сути - на выживание обеих республик), и автомобильное движение, как и жизнедеятельность в целом, замирало - можно было ехать днём по весьма просторной магистрали и за полчаса не встретить ни одной встречной машины. По той же причине мне удалось остановить ехавшую на юг попутку, наверное, только через час. Водитель надеялся немного зарабо-тать, но денег у меня было в обрез (чтобы уехать в Донбасс, пришлось за-лезть в долги). Тем не менее, узнав куда и зачем я еду, он бесплатно довёз меня сначала до автовокзала в Св'ердловске (впустую, т. к. в отличие от прошлого раза автобусы в Донецк не ходили), а потом и до развилки на Ровеньки, где начинался южный тракт, ведущий на запад. Там был малень-кий придорожный магазин с пустыми полками, каких я не видел со времён позднего СССР - ни хлеба, ни чего-то другого, кроме плавленых сырков с символическим названием «Дружба».
Машины не останавливались, все рейсовые автобусы были ближнего радиуса действия. Перевалило далеко за полдень, и шансы попасть в Донецк к вечеру таяли на глазах. Я встал на остановке и стал спрашивать у водителей изредка подходивших автобусов, не идут ли они мимо какого-нибудь блок-поста. Когда таковой нашёлся, я купил билет за несколько гривен, которых наменял у супруги водителя, подбросившего меня до Св'ердловска, и, едва автобус остановился для досмотра, нагло вышел прямо на блокпосту. Крику было много: «Ты чего?!», «Зачем вышел?» и пр. Сказал, что я из ополчения, направляюсь в Донецк к месту службы и без их (ополченцев) помощи вряд ли до него не доберусь. Меня, разумеется, обыскали, с недоверием изучили вре-менное удостоверение личности и поначалу относились, наверное, так же, как к украинскому шпиону, которого они якобы задержали накануне. По ходу дела отношение немного потеплело, потом подъехал какой-то вызванный по телефону командир, меня посадили в машину и мы тронулись в нужном мне направлении - на запад.
Сокращённая версия изложенного в первых трёх частях воспоминаний произвела на сидевших в машине впечатление истории с чересчур замысловатым сюжетом, разобраться с которым, по их мнению, было проще контрразведчикам Моторолы. Возможность познакомиться с легендой Донбасса окупала задержку в пути и малоприятную перспективу присутствовать на собственном допросе. К сожалению, подразделения Моторолы не оказалось на месте - оно убыло под Мариуполь (на дворе стоял конец августа 2014 года). Я предложил очевидное − созвониться со штабом своего батальона, где могли дать железное подтверждение правдивости моей истории. Не знаю, звонили туда мои "конвоиры" или нет, но мало-помалу отношение ко мне с их стороны стало теплеть и потеплело настолько, что меня отвели в столовую, дали поесть, подвезли до следующего (ближе к Донецку) блокпоста и оставили на свободе дожидаться попутной машины.
Финал того дня совершенно не соответствовал обстановке военного времени, серьёзности момента (украинского наступления) и моему тогдашнему мироощущению. Сначала я оказался в красивом загородном доме с прудом, лебедями и журавлями, где собирались жарить только что подстреленного кабана и вообще вели себя как на каком-то пикнике. Потом двое из присутствовавших (родные братья) надумали ехать домой (в Снежн'ое) и взяли меня с собой, чтобы утром отвезти в Донецк, поскольку один из них собирался туда с товаром или за товаром. Братья не служили в ополчении, но были как-то связаны с ним (точно уже не помню, но, кажется, занимались снабжением). Мужчины в Донбассе были четырёх сортов: 1) те, кто служил в ополчении (воевал); 2) те, кто помогал ополчению; 3) те, кто не помогал ополчению, и продолжал жить привычной жизнью, как будто ничего особенного не произошло; 4) те, кто бежал от войны за границу. О пропорциях судить не берусь, но боюсь, что третьих и четвёртых было достаточно много. С братьями пили водку под хорошую закуску (тот самый кабан), говорили о том о сём. Один из них читал стихи Шевченко в оригинале - красивый певучий язык, а вовсе не тот русофобско-нацистский лай, который то и дело доносится из телевизора. Выехали рано, ещё не успел протрезветь и опасался, что это будет замечено и повлияет на отношение ко мне со стороны командования бригады, но Бог миловал.
Назначение
Знакомые ворота, родная "четвёрка". В наряде у ворот - мальчишка с автоматом допризывного возраста, как оказалось - детдомовец ("сын полка"). Дождался провожатого, дошли до казармы. Из знакомых - только Медведь, теперь он командир учебной роты. Чика - в зелёнке, на передовой (о чём мечтал), командует боевым подразделением. Медведь, озабоченный новой должностью (не тот расслабленный оружейник, каким был совсем недавно), не слишком разговорчивый, сообщил, что Чика бывает на базе почти каждый день, и, если повезёт, увидимся ближе к вечеру. Чика был нужен мне, чтобы отчитаться за "самоволку", и чтобы похлопотал за меня в штабе бригады о назначении в часть.
Часы ожидания прошли незаметно. Это было тревожное ожидание - совсем немного, но тревожное. Я по-прежнему не знал, что будет со мной вечером, завтра, через неделю, и это придавало течению жизни непривычную остроту. Из случайных собеседников запомнился армянин с географически сложной биографией, который, как помнится, родился на Кавказе, жил где-то здесь, на Юго-Востоке, а на войну приехал из России. Он был далеко не единственным из знакомых мне ополченцев, живших когда-то в Донбассе и вернувшихся туда в нелёгкий час.
Показавшаяся странной безлюдность двора казармы сменилась столпотворением - рота вернулась с занятий. Желающих послужить Новороссии не убавлялось, и это радовало. Встретил Арчи (одного из своей «самосвально-полигонной» десятки) - по форме, с оружием, уже обстрелянного (как узнал позже - отчаянного корректировщика, не кланявшегося "градам"). От взаимной неприязни времён полевого лагеря (чего греха таить) не осталось и следа, вместо этого - обмен улыбками, рукопожатиями, планами на будущее (я собирался в артиллерию, Арчи - из артиллерии в разведку). Попрощавшись, вспомнил навыки разборки и сборки автомата, послушал, что говорят новобранцы, а потом приехал Чика.
Было приятно слышать, что он рад меня видеть. Объяснил, как смог, конфуз, случившийся со мной на полигоне. Чика рассказал, что, как и собирался, поездил по шахтам и весьма успешно провёл там агитационную кампанию за службу в ополчении. Забегая вперёд, скажу, что служба эта всегда была делом сугубо добровольным: захотел - записался, захотел - уволился, но только не с «боевых». В штаб, куда меня привёл Чика, после очередного рассказа о моих похождениях был вызван командир артиллерии бригады, который сказал, что есть вакансия на должность командира самоходного орудия "Нона-С". Разумеется, я обеими руками ухватился за эту возможность, и через каких-то четверть часа уже разговаривал с Юниором - командиром батареи, которая совсем недавно (на прошлом боевом выезде) понесла потери, попав под огонь РСЗО - к счастью, ранеными (один тяжело, трое легко).
Юниор был действительно юн, но мужественен, собран и выглядел как офицер ("офицер французского Иностранного легиона" − подумал я − "из тех, что видел в кино"). Первое, что он спросил: "Готовы воевать?", второе (после утвердительного ответа на первый вопрос): "Поедете с нами?" (имелось в виду: на позицию и прямо сейчас). У меня не было личного оружия и формы. Вопрос с формой решить быстро было нереально, а вот лишний ствол у Юниора как раз был (как оказалось, автомат числился на Манго - заряжающем, который за дисциплинарную провинность был посажен "в подвал" (на гауптвахту). Это было моё первое боевое оружие не только в Новороссии, но и в жизни (на полигоне выдали АК-74, но без патронов, и его пришлось вскоре сдать, а тут целых четыре рожка со 120 боевыми патронами). Юниор попросил меня разобрать и собрать оружие (сказал, что должен быть уверен), после чего я помчался за вещами, попрощался с Чикой и Медведем и считанные минуты спустя уже сидел в кузове внедорожника начальника штаба артдивизиона.
Первый выезд
Мы ехали на "зелёнку". "Зелёнкой" в бригаде называли расположение артдивизиона − за обширный участок с густой растительностью, прилегавший к выработанной угольной шахте, на котором базировалась часть техники, стояли лагерем некоторые подразделения и иногда (к сожалению, очень редко) проводились учения. В крытом кузове джипа кроме меня сидел Юниор и ещё один боец с ручным пулемётом, в кабине - водитель, он же замначштаба (позывной Доброполье) и начальник штаба дивизиона Киря возрастом за 40. Киря выезжал практически на все стрельбы батарей дивизиона (в крайнем случае, командовал по сотовому телефону) и был по факту самым грамотным артиллерийским офицером бригады.
По прибытии Юниор ушёл в батарею, а Киря, который знал меня как недоучившегося СОБа, задал мне вопрос по специальности, на который я не смог ответить. Было видно, что он недоволен мной, но ещё больше был недоволен собой я сам - несмотря на то, что я не собирался быть СОБом, не готовился быть СОБом, но всего лишь командиром орудия ("попугаем и считалкой", как впоследствии охарактеризовал мою должность мой юный наводчик). Тем не менее, я должен был знать, какими соображениями руководствуется командир батареи, отдавая мне ту или иную команду, в чём собственно и заключалась причина моего раздражения собственной персоной. Впрочем, всё это было на втором плане. На первом - волнение пополам с воодушевлением (чистый адреналин) от предстоящего прямо сейчас ночного выезда на боевую работу.
Вышли три "Ноны-С" ("единица", "тройка" и "четвёрка"), и мы тронулись. Выехали за ворота, построились в походный порядок с выключенными фарами, но с включёнными габаритами, и двинулись в неизвестном мне направлении. На шоссе случилась небоевая потеря - у "тройки" полетел фрикцион (поломка, которую невозможно устранить в полевых условиях), и дальнейшее движение мы продолжили с двумя САУ. У нужного нам поворота джип встал поперёк полосы, и "Ноны" свернули на просёлок. Одновременно произошёл забавный инцидент: часть шедшей в одном с нами направлении большой военной колонны из тентованных КамАЗов, "градов" и пр. (как бы олицетворявшей собой возросшую военную мощь ВС ДНР), которая разво-рачивалась в обратном направлении чуть дальше в разрыве разделительной полосы, стала поворачивать вслед за нашими "Нонами", приняв их "за своих". Ошибка выяснилась довольно скоро, после чего на просёлке какое-то время царила изрядная толчея.
Далее мы ехали с выключённым габаритами в кромешной тьме, и я до сих пор не понимаю, как нам удалось добраться до места. Я сидел в кузове джипа, но мог смотреть в лобовое стекло и не видел там вообще ничего - ни дороги, ни травы, ни кустов, ни деревьев, ни даже неба (такое может быть только в комнате без окон с плотно запертой дверью). Тем не менее, Доброполье вёл машину медленно, но уверенно безо всяких приборов ночного видения - каким-то непостижимым шестым чувством. Одной из "Нон" (моей будущей "четвёрке") повезло меньше - она выкатилась на обочину, съехала боком в кювет и заглохла. Не знаю, каким образом обнаружилось её отсутствие в строю: благодаря "экстрасенсорным" способностям Доброполья или Кири, или же командир орудия просто позвонил по сотовому кому-то из них. "Единица" подцепила "четвёрку" тросом и вытащила на дорогу, в ходе чего представилась возможность выйти из машины, размять ноги и подышать свежим ночным воздухом. Далее ехали при той же полной светомаскировке и с личным оружием наизготовку. Спустя некоторое время, уже глубокой ночью, остановились на огневой позиции.
Ночь на позиции
Установили буссоль с подсветкой и построили орудия в параллельный веер (при моём участии в качестве наблюдателя). Помню, как Штык (наводчик "единицы") ругался, что хождения с фонариками вокруг прибора мешают ему навестись. Затем спустились в зелёнку (не путать с базой артдивизиона), сели на снарядные ящики, из чего следовало, что позиция функционировала на постоянной основе, перекусили консервами, познакомились. Кроме Штыка, там были Мадьяр (служил в группе советских войск в Венгрии), Индеец, Кащей и другие. Назначили караульных: первым дежурил Кащей, потом я. На короткий ночлег расположился в палатке, очень кстати оставшейся с предыдущего выезда. Часа через четыре меня разбудили, и я впервые в жизни заступил в караул.
Тёмная ночь в зелёнке. Видимость ноль, зато множество звуков, вызываемых ветром - шелест листвы, потрескивание веток... Обладая навыками бесшумного передвижения по лесистой местности и приборами ночного видения, подкрасться сзади не составляло труда. При всём желании я не смог бы различить чью-то лёгкую поступь на фоне естественного шума леса. Позже, когда я нашёл нашу позицию на карте, оказалось, что от захваченной украми Авдеевки до нас было не более шести километров. Разведывательно-диверсионная группа легко могла преодолеть их в течение часа и вырезать всю батарею. РДГ и снайперов лично я в глубине души боялся больше всего (при том, что страха как такового не испытывал вовсе), думал о них, старался принимать меры (например, передвигаться перебежками по открытой местности), но, как и другие, временами совсем забывал об опасности и вёл себя так же беспечно, как и в мирной жизни.
Между тем, ночь подходила к концу, и, по мере того как светало, неуверенность и беспокойство уходили прочь, уступая место прямо противоположным чувствам (назовём это подъёмом боевого духа). Окрестности моего наблюдательного пункта хорошо просматривались, я контролировал ситуацию, был вооружён и занят благородным делом - охранял жизнь и сон товарищей по оружию. Сделав обход, я обнаружил, что мой НП расположен у подножия ската просёлочной дороги, отделявшей поляну, на которой находилась наша огневая позиция, от зелёных насаждений, простиравшихся, как оказалось позднее, до южного берега Верхнекальмиуского водохранилища. Некоторое время спустя на поляне показалась фигура шедшего в мою сторону человека небольшого роста в камуфляже и шлемофоне, которого я негромко окликнул положенным по уставу "Стой, кто идёт?". Это был Индеец, ставший вскоре моим первым механиком-водителем.
Самоподготовка
Индеец разжёг костёр, вскипятил воду, заварил чай. Отличный мехвод и просто хороший человек, с которым было комфортно общаться - мне искренне жаль, что наше знакомство длилось недолго. Постепенно подтянулись остальные. Мы прибыли на позицию в рамках ротации, никаких срочных задач с утра пораньше перед нами не стояло (мы должны были просто быть там и ждать команды), поэтому не было и суеты. Познакомился с теми, с кем разминулся ночью - с Балу и Шарапом (командирами орудий №1 и №4), совсем молоденьким наводчиком Андрюшей Громом и заряжающим Варой, ставшим позже вторым (после Свата) разочарованием в людях, служивших (точнее - оказавшихся) в ополчении. С учётом того, что все прочие антипатии, возникавшие у меня к тому или иному человеку, носили непринципиальный, ситуативный или же обратимый характер, статистика выглядит не такой уж печальной.
Спрашивали, что побудило приехать. Отвечал, что желание помочь отбиться от укров и остановить продвижение НАТО на восток − послужить Новороссии и России одновременно. Общались, сидя на снарядных ящиках, которые образовывали некое подобие гостиной по одну сторону костра. Они были и стульями, и столом, и шкафами для провизии, а если было надо - то и дровами, и лежанками, и ступенями для лестницы, ведущей к дороге и далее на позицию, а наполненные землёй - укрытиями на брустверах окопов. С окопом вышла промашка. Мы со Штыком и Мадьяром начали копать его с самого утра, причём из-за малосовместимости моей хлипкой обуви с шанцевым инструментом (берцы ещё не выдали) они по очереди вскапывали землю штыковой лопатой, а я выбрасывал её на бруствер совковой. Окоп получился вполне сносный - на троих и даже больше, не считая бродячих собак, которые во время обстрелов прятались там вместе с нами, но расположен он был не поперёк линии огня украинской артиллерии, а вдоль (точнее - под острым к ней углом). Не сориентировались.
Я прибыл на позицию стажёром и должен был как можно быстрее освоить должностные обязанности. События неожиданно ускорились тем фактом, что в первый же день батарею покинули Шарап и Вара. У первого сдали нервы после обстрела "градами" - такое бывает (тогда были ранены четыре бойца, ни один из которых после ранения не вернулся в строй), у второго - скорее всего, тоже, но официальной причиной значилось осложнение после перенесённой ещё в мирное время хирургической операции. Таким образом, САУ №4 осталась без командира и заряжающего, место первого из которых надлежало немедленно занять мне. При этом я понимал, что учить меня (нянчиться со мной) никто не будет - моя судьба целиком и полностью была в моих руках. Если бы я не справился, меня в лучшем случае назначили бы заряжающим, в худшем - прогнали бы из артиллерии пинком под зад. У меня был достаточно приличный (правда, несколько сумбурный) багаж знаний, который мне надо было привести в соответствие с порядками, заведёнными в батарее. Для этого я начал дёргать за рукав всех, кто попадался мне на глаза и мог хоть как-то помочь решить проблему: Юниора, Балу, Грома, Штыка, Индейца.
Юниора я принудил продиктовать мне команды, которые он подаёт командирам орудий, и, коль скоро перед тем, как стать комбатом, он сам был командиром орудия - должностные обязанности номеров расчёта. Балу, который не слишком-то охотно шёл на контакт (думаю, просто было лень напрягаться), мне удалось проинтервьюировать касательно команд, которые он подаёт номерам расчёта, и тех же самых должностных обязанностей (для полноты картины, нарисованной Юниором). У Грома и Штыка взял начальные уроки наведения орудия на цель с закрытой позиции (освоил позднее - в перерыве межу первым и вторым выездами), душка Индеец очень обстоятельно рассказал и продемонстрировал, как управлять машиной (разумеется, на стопе, поскольку мы стояли в параллельном веере), про боеприпасы, их подготовку к заряжанию и само заряжание.
Одновременно начал заниматься любовью с "Нонами". Сначала это была машина Балу (№1), в которой я просто посидел и посмотрел по сторонам, потом - моя "четвёрка", с которой я обошёлся примерно так же, как в учебке с автоматом - излазил до полного привыкания. Для начала научился быстро забираться на броню: двумя руками за бронещитки смотровых приборов командира, правую ногу - на второй левый опорный каток, левую - на щиток над гусеницей, правую - на броню рядом с башней, левую - рядом с правой. Готово. Нырять в люки и вылезать из них проще пареной репы, сложнее перебираться из подбашенного отделения на место командира или механика, не выходя наружу, но освоил и это. Научился лёгким нажатием носка правой ноги включать массу, без которой не работает электрика (кроме освещения), замерять уровень топлива в трёх топливных баках (обязанности механика-водителя), включать и заряжать на ходу пневмосистему, устанавливать взрыватели на снарядах, укладывать снаряды в стеллажи, крепить их ремнями, доставать пеналы с зарядами, прикреплять заряд к снаряду, заряжать орудие (обязанности заряжающего), снимать со стопора и стопорить башню и ствол, открывать щиток панорамы (обязанности наводчика) и кое-что другое.
Призн'аюсь, что когда снова и снова выходил на огневую позицию, чтобы залезть в "Нону", я кожей чувствовал опасность. Южнее поляны на несколько километров простиралось поле - степь с высокой травой, которая заканчивалась терриконом (огромной горой извлечённой из шахты породы - характерной особенностью донбасских пейзажей). До террикона было далеко, а обустраивать снайперскую позицию в голой степи вряд ли разумно, но дело было не в снайперах. Мы стояли на одном месте по пять суток и не просто стояли, а стреляли. Над нами кружили беспилотники, укры наверняка располагали американскими спутниковыми снимками местности, в хорошую оптику мы должны были ясно наблюдаться с террикона, наконец, несмотря на охранение, пеших вражеских лазутчиков тоже нельзя было исключать. Мины, снаряды, РСы могли прилететь в любую минуту. Почему укры столь наплевательски относились к контрбатарейной борьбе (по крайней мере, в нашем конкретном случае), а наше командование - к смене позиций, мне непонятно до сих пор. Тем временем приехал Киря, и по команде "Батарея к бою!" мы начали готовиться к стрельбе. ■