Поездка в Новороссию. Часть 3
Продолжение воспоминаний о службе в ВС ДНР летом-осенью 2014 года. Другие записи - по ссылке.
САУ 2С1 "Гвоздика", выстраданные мною, но доставшиеся другому (такое бывает) на неизвестной мне позиции под Ясиноватой - скриншот из выпуска новостей 1-го канала от 02.09.2014
Ночная автопрогулка
В последний день моего пребывания в учебной роте был получен приказ о формировании второй команды для получения и освоения военной техники (предположительно "Градов"). На сей раз Скиф не стал возражать против моего участия в мероприятии, более того, пошутив про "чувство вины", которое испытывал передо мной за предыдущее отстранение (якобы "мой тяжёлый взгляд с тех пор не давал ему заснуть") назначил меня старшим группы из 30 человек (что в переводе на армейский штат соответствует мотострелковому взводу), в которую кроме 10 необстрелянных новобранцев из учебки, вошли 20 обученных и вооружённых бойцов, как выяснилось позднее, уже получивших боевое крещение. Неожиданная ответственность буквально вдавила мою голову в плечи.
Разделив на словах обязанности по управлению группой со старшим двадцатки (позывной Живой) и составив списки личного состава, я отправился в штаб на инструктаж, который свёлся к простому напутствию. Из осторожности пункт назначения комбат называть не стал, выдал "командировочные" (по 100 долларов на человека) и пожелал счастливого пути. В бумажнике у командира, судя по толщине пачки стодолларовых купюр, было примерно $10 тыс.), из чего я сделал вывод, что по части финансового обеспечения у вооружённых сил ДНР более-менее всё благополучно (чьими заботами - донецкого олигарха Ахметова или неких российских спонсоров − не суть важно).
Чтобы сразу расставить точки над "i", должен сказать, что за всё время службы (около трёх месяцев) кроме тех 100 долларов я получил два раза по 1000 гривен − в общей сложности около 9000 руб. по курсу на тот момент времени. Хорошо, если в моём случае эта сумма покрыла расходы на поездку. Местным же надо было заботиться об оставшихся дома семьях, и большинство из них могло позволить себе разве что несколько лишних пачек сигарет. Другими словами, никакого наёмничества (службы с риском для жизни за адекватное риску вознаграждение), о чём очень часто приходится слышать от наших недоброжелателей, не было и в помине.
Около девяти вечера подали два "мерседеса" - больших грузовых самосвала с высокими бортами, на которых обычно перевозили боеприпасы. Скомандовали погрузку. По рацпредложению Живого весь личный состав разбили на две группы - по десять вооружённых и пять безоружных бойцов, погрузили личные вещи, импровизированные сиденья, погрузились сами и тронулись в путь.
Всю прелесть езды в плохо амортизированном голом металлическом кузове ощутили довольно скоро. Водитель предпочёл сразу забыть о том, что везёт людей, и вёз нас как дрова. Удары на ямах и кочках были очень сильными - казалось, что после очередного обязательно произойдёт разрыв какого-нибудь внутреннего органа. В качестве противоударного средства приходилось использовать руки, упирая их в сиденье или в днище кузова - помогало мало и не всегда. Сиденья от сломанных стульев оказались малопригодными для использования, лучше всего подошёл старый драный матрас, однако всё, что мы подкладывали под себя, разъезжалось в стороны при первом ударе, резком повороте или торможении. Положения сидя, полулёжа или лёжа менялись в независимости от нашего желания.
Мы понимали, что вид транспорта был выбран не случайно, а в целях маскировки и нашей же безопасности - толстые стальные борта надёжно защищали от стрелкового оружия. Неудобства на войне - вещь неизбежная, и дикую самосвальную тряску вполне можно было вытерпеть и час, и два, и три. Мы ехали к неназванному пункту назначения долгих двенадцать часов... Ехали то быстрее, то медленнее, иногда останавливались, чего-то ждали, часто меняли направление. Когда стемнело, и над нами раскинулось безоблачное звёздное небо, Большую Медведицу можно было видеть то слева, то справа, то спереди, то сзади.
Прочими неудобствами той поездки были: пыль из-под колёс впереди идущей машины, почти безразличная шофёру, но не нам в открытом кузове; поток холодного воздуха ночью (для тех, кто легкомысленно отправился в путь в одной футболке и без головного убора); невозможность при необхо-димости привлечь внимание водителя иначе как очередью из автомата (в силу конструктивных особенностей вёзшего нас монстра); сильный шум и грохот - чтобы сказать что-то соседу приходилось кричать во весь голос прямо в ухо; проблемы с туалетом по причине минимального количества коротких остановок - пустые бутылки, которые мы прихватили в дорогу, оказались совершенно бесполезными из-за тряски (это был самый болезненный опыт долготерпения за всю мою жизнь).
Из "своих" (взятых из учебной роты) на одной машине со мной ехали Монтажник, Колобок, Ким и Доктор. Одного из вооружённых − самого зрелого и авторитетного на вид на фоне совсем молодых парней, сидевшего напротив меня, я назначил (попросил быть) старшим. Его звали Сват, и именно ему вскоре предстояло стать моим первым большим разочарованием в людях по ту сторону границы (к счастью, таких разочарований было немного). А пока, насколько позволял грохот самосвала, мы общались, и он рассказывал, как их взвод на днях попал под обстрел (первый бой), как они потеряли товарища (в автобус, где он был один, попал снаряд), как его (Свата) подвела больная нога, и он остался с автоматом и гранатой, чтобы не задерживать отход остальных, как готовился к худшему, и как потом за ним вернулись и помогли дойти до расположения.
Пока не стемнело, внимательно следили за воздухом (считалось, что тогда укры ещё располагали какой-то авиацией), и автоматчики держали оружие наизготовку в качестве психологической ПВО. Самолётов и вертолётов замечено не было, зато я впервые увидел беспилотники в виде мигавших в вышине красных и синих точек. БПЛА не то чтобы непрерывно висели над головой, но регулярно появлялись в поле зрения без каких-либо последствий для нас. Рано утром прибыли на место.
Полевой лагерь
Измотанный многочасовой изуверской тряской, почти не спавший, с отбитой задницей и едва не лопнувшим мочевым пузырём, я был к тому же обременён обязанностями старшего группы. Надо было зарегистрироваться и определить людей на отдых. Получив от комбата указание не раскрывать своего российского гражданства, я назвал подлинные ф.и.о. и дату рождения, но вымышленный донецкий адрес. Для достоверности пришлось расспросить парней из граничащей с Донецком Макеевки на предмет реального названия улицы и номера дома. Уже после того, как собрал и сдал на хранение сотовые телефоны, включая свой собственный, вспомнил, что должен был позвонить в штаб батальона и доложить о прибытии. Усталость и жара притупляли ум и волю, и это было только начало. Попросил одного из местных командиров созвониться со штабом, получил разрешение временно разместиться в палатках на свободных лежанках, пока их хозяева были на занятиях, и попытался уснуть...
Полевой лагерь был разбит в голой степи под палящим солнцем, где именно - сказать не берусь. Высокие борта "мерседесов" и непрерывно менявшееся направление движения сводили на нет любые попытки определить своё местонахождение. Мы могли быть и в Донецкой области, и в Луганской, и в одной из приграничных областей России. Для человека, не искушённого в ботанике, степь везде одинакова.
Лагерь состоял из двух-трёх десятков больших армейских палаток, человек на тридцать каждая. Три палатки занимала столовая (одна из них - для комсостава), примерно столько же - лагерное начальство и инструкторы, по одной-две - медсанчасть и вещевой склад. Электричество - от дизель-генератора, вода - привозная, подавалась из автоцистерны во вместитель-ные ёмкости для душа, умывальника и отдельно - для питья. Перебоев с водой не было, опустевшие бочки наполняли по первому требованию. Питание можно было бы назвать вполне приемлемым, если бы не длинные очереди на солнцепёке и макароны с рыбой. Зато по утрам давали молоко, сок и пряники.
Палатку ставили и обустраивали сами. Тент был старый и рваный - если бы пошёл дождь, было бы скверно, но обошлось. Койки в армейских палатках лично я видел только в кино и у инструкторов. У нас были нары, сколоченные из досок и пустых снарядных ящиков, оказавшихся впоследствии универсальным строительным материалом, который почти всегда был под рукой. На нары стелили выданные спальные мешки и шерстяные одеяла - укрываться не было необходимости. Протянули электрический провод от генератора, ввинтили лампочку, сделали под ней столик для чаепития - получилось жильё. Нас было ровно тридцать, и больше в один ярус было бы, наверное, не разместиться - спать приходилось почти вплотную друг к другу. Для человека, привыкшего к приватности и склонного к уединению, я воспринял новый образ жизни как нечто само собой разумеющееся, дав повод в очередной раз удивиться себе самому.
Несостоявшийся комбат
После регистрации и короткого тяжёлого сна на жаре в душной палатке нас с Живым пригласили к начальнику лагеря для выбора техники. Выбор был невелик. "Грады", за которыми нас посылали, отсутствовали, Д-30, про которые я спросил - тоже. Из предложенных "Гвоздик", миномётов и станковых гранатомётов я выбрал "Гвоздики" - 122-мм самоходные гаубицы с таким же орудием, как и на буксируемых Д-30. Решение по самоходкам принимал лично я, и в этом, наверное, заключается одна из моих главных заслуг перед вооружёнными силами ДНР или, по крайней мере, перед отдельно взятым их подразделением. На тот момент это были самые мощные огневые средства из тех, которыми располагал мой батальон.
В тот день я впервые увидел боевую технику, предназначавшуюся для ополчения, в товарных количествах - не сотни, но десятки и десятки. Техника была далеко не новая, местами ржавая, частично разукомплектованная (в основном, применительно к ЗИПу), но в целом боеготовая и на ходу. Откуда она взялась - с поля боя, с захваченного украинского арсенала или с другой стороны границы, нам не рассказывали, а мы не спрашивали. Там были Т-72, некоторые совсем раздетые - без элементов динамической защиты, которые навешивались тут же силами личного состава. Были БМП-2 и даже БМП-1, совсем немного БТР и БРДМ, одинокая «Оса» без боекомплекта и, наконец, те самые "Гвоздики" - на две-три батареи.
При мысли о том, что на этой броне, возможно, придётся воевать, слегка перехватило дыхание. Занятый организационными делами я подошёл к "Гвоздикам"; позднее других и с удивлением обнаружил, что мои товарищи по оружию заняты не освоением матчасти САУ, а чисткой стволов допотопных буксируемых гаубиц Д-20 образца 1947 года. Времени на обучение у нас было совсем мало (не более недели), на счету был каждый день и час, и я поспешил в штабную палатку, чтобы заявить решительный протест. Результатом протеста стало обещание нашего куратора начать профильные занятия со следующего утра.
Утром на построении инструктор разбил личный состав на экипажи. Накануне я подготовил конкретные предложения по составу двух из них, переговорив с парнями из учебной роты и определившись с их способностями и наклонностями, но моё мнение проигнорировали. После того, как 24 счастливчика (по 4 на каждую из 6 САУ) ушли к своим машинам, мы остались на плацу вшестером, вооружённые выданными нам какими-то геодезическими приборами. С этого и начались досадные недоразумения со старшинством и распределением обязанностей в батарее.
Никто не удосужился объяснить, что в самоходной артиллерии командиры батарей в отличие от командиров танковых рот не командуют одновременно одной из боевых машин и штатно передвигаются не на ней, а на отдельной машине управления. В нашем случае всё было упрощено до предела. Должность комбата не предусматривалась − его обязанности исполнял СОБ (старший офицер батареи), которому в отсутствие персонального транспортного средства приходилось довольствоваться запасным откидным сиденьем в кормовой части САУ.
О том, что СОБ и комбат − это одно и то же, я понял лишь некоторое время спустя. Тогда же, на плацу, при виде непонятного треножника, таин-ственная аббревиатура из трёх букв вызывала ассоциации не с управлением огнём на поле боя, а с его скучным «бумажно-штабным» топографическим обеспечением. Мне хотелось заниматься реальной боевой работой, стрелять по противнику, чтобы скорее выбить его из Донбасса. Просился командиром на САУ и очень огорчился, получив отказ − не понимал, что, держа в руках журавля, хотел променять его на синицу.
Не знаю, что в большей степени повлияло на негативный ход развития событий: плохо переносимая степная жара, сказывавшаяся на силе воли и ясности ума; непрофессионализм или недобросовестность инструкторов, не сумевших качественно сделать то, что им надлежало сделать; отсутствие учебных пособий для самоподготовки или же моя неосознанная морально-психологическая неготовность претендовать на достаточно высокую и ответ-ственную командную должность. Как бы то ни было, я упустил инициативу и поплатился за это.
На самом первом совещании (когда были выбраны "Гвоздики") мне предлагали принять технику в соответствии с первоначальной организацией нашей группы - отдельно на 20 и на 10 человек (соответственно 4 и 2 САУ) − и готовить два самостоятельных подразделения. Я выдвинул встречное предложение, которое в итоге и было принято: не дробить силы, а сформировать полноценную батарею, укомплектованную по штату (6 орудий). Полагая, что главная наша задача - повысить боеспособность и огневую мощь бригады, я не сомневался, что между собой (в группе) мы как-нибудь договоримся. К сожалению, договориться не удалось.
Сват, продекларировавший высшее образование и назначенный вторым СОБом, разобрался в ситуации быстрее меня и, осознав перспективы карьерного роста, пошёл по головам. Бывший старлей украинской милиции, знавший, как подойти к нужному человеку, он дистанцировался от меня и быстро наладил контакт с инструкторами. Он ходил за ними по пятам, выспрашивал, конспектировал, льстил, и в конце концов стал единственным кандидатом на должность.
Следует отдать ему должное: я даже глазом моргнуть не успел, как он уже «командовал» батареей. Все мои попытки убедить его работать в паре закончились безрезультатно (видит Бог, так было бы гораздо лучше для дела, поскольку даже к концу обучения Сват очень сильно плавал в управлении стрельбой, многого не понимал и без конца ошибался). В итоге, став по сути пятым колесом в телеге, я был понижен в должности до радиотелефониста, а затем и вовсе остался за штатом 3-й самоходной артиллерийской батареи, сформированной моими молитвами.
Полигон
Неделя, проведённая на полигоне, была сумбурной, нервной и изнуряюще жаркой. Каждое утро мы уходили в степь километра за два от лагеря - туда, где были устроены учебные огневые позиции. Несмотря на ранний час, солнце уже стояло высоко в совершено безоблачном небе и уже припекало, и с каждым часом припекало всё сильней. В отличие от тех, кому посчастливилось попасть в экипажи, мы шли пешком (хотя могли бы доехать на задних сиденьях) - по пыльной дороге, окаймлённой высокой выжженной солнцем травой и чахлым кустарником. Вокруг, насколько хватало глаз - ни деревца и ничего другого, что отбрасывало бы тень. Выручали две фляги воды, которые я всегда брал с собой - одну выпивал, делясь с товарищами, другую выплёскивал на лицо, и, если удавалось поймать дуновение ветра, блаженствовал от ощущения прохлады, длившегося считанные секунды. Ходили два раза в день, туда и обратно, на Голгофу и с Голгофы.
Нас учили обращаться с артиллерийской буссолью - треногим оптико-механическим устройством, предназначенным для топопривязки и наведения (ориентирования) орудий и приборов батареи. Учили, презрев теорию, начав сразу с практического измерения углов, суть и значение которых нам были непонятны. Мы оказались вдруг в новом, совершенно незнакомом нам мире ствольной артиллерии, где координатные оси X и Y меняются местами, а окружность делится не на 360 градусов, а на 60 делений угломера. То, на что уходят месяцы и годы, мы должны были понять, усвоить, и научиться применять на практике за неделю со слов инструктора (часто неразборчивых), ловя их на лету, без учебных пособий, конспектов, библиотек и интернета, на немилосердной отупляющей жаре. Имея за плечами богатый опыт познания и освоения с чистого листа технически сложных видов деятельности, я смог разобраться с основами артиллерийского дела, только собрав воедино услышанное и увиденное на полигоне с прочитанным позднее в учебниках, руководствах, инструкциях и с потроганным руками в процессе ознакомления с материальной частью самоходного орудия, которым впоследствии довелось командовать.
Качество боевой подготовки было очень разным и зависело от должности (военной специальности). За неделю обучения можно было худо-бедно подготовить даже с нуля (не говоря о тех, кто уже имел подзабытые на гражданке навыки) заряжающего, механика-водителя, наводчика (рядовой состав) или командира орудия (сержантский состав), но научить старшего лейтенанта милиции (Свата) или кораблестроителя (меня) командовать артиллерийской батареей за столь же короткое время было решительно невозможно - тем более теми методами ("практика, ещё раз практика и никакой теории"), которые применяли наши инструкторы.
Командир батареи (СОБ) должен был уметь вывести батарею днём или ночью на огневую позицию с заданными координатами (по топографической карте местности), осуществить топопривязку (определить точные координаты своего командного пункта), построить орудия в параллельный веер (со стволами, развёрнутыми в направлении стрельбы), посчитать (нарисовать) на ПУО-9 - приборе управления огнём (планшете с линейками и всевозможными хитростями) довороты каждого орудия на цель, дальность до цели и скомандовать командирам орудий прицелы и угломеры (точнее - довороты от основной или запасной точек наводки, угломер командир орудия считает сам и командует наводчику).
Обо всём этом я узнал позднее во время короткого вынужденного отпуска, читая "Справочник офицера артиллерии", "... сержанта артиллерии", "Учебник сержанта ракетных войск и артиллерии (для командиров орудий)", "Руководство по боевой работе огневых подразделений артиллерии" 1987 года, технические описания и инструкции по эксплуатации 2С1, 2С3, 2С9 и пр. - ту критически важную литературу, которой на полигоне не было и в помине. Сват же, взбираясь по карьерной лестнице, пытался пробить стенку лбом, и результаты были удручающими.
Разжалованный в радиотелеграфисты, я был на связи с корректировщиком и хронометрировал результаты стрельбы в последний перед убытием на фронт день обучения "моей" батареи. В те дни (я знал об этом из разговора инструкторов) уровень мастерства украинских артиллеристов вырос настолько, что некоторые из них открывали прицельный ответный огонь уже через пять минут после первого выстрела противника. Иначе говоря, надо было стремиться к тому, чтобы в течение этого времени суметь отстреляться и покинуть позицию. В полигонных условиях под опекой опытных специалистов Сват, вконец запутавшийся в ПУО, стрелял по цели при переносе огня с поражённой ранее (что было проще стрельбы "с нуля") долгих 45 минут, не добившись ни одного попадания.
При таком уровне подготовки посылать батарею на передовую было нельзя, но её послали. Люди рвались в бой, Сват делал вид, что готов вести их за собой. Мне была неприятна мысль о том, что моя судьба окажется в руках недоученного командира, ставшего таковым по недоразумению. Кроме того угнетало ощущение ненужности − лишнего (необязательного) номера в штатном расписании подразделения.
Тем не менее, последние пару дней в лагере я исправно отмерял километры по раскалённой степи с 15-килограммовой рацией за плечами и автоматом с неснаряжённым магазином. Более того, делал это "превозмогая", т. е. несмотря на то, что из-за жары, длительных пеших переходов и чрезмерного количества выпиваемой за день воды у меня стали отекать ноги, и по утрам я с трудом мог надеть обувь (за что удостоился респекта от не слишком щедрого на похвалы Живого, также задвинутого Сватом за штат). В медсанчасти ничем не смогли помочь. В батарее сказали, что с собой меня не возьмут, поскольку в боевой обстановке я могу стать для них обузой, позднее передумали, но в совокупности это переполнило чашу моего недовольства ситуацией и привело к решению идти дальше своим путём.
Командование полевого лагеря отказалось отправить меня в Донецк на попутном транспорте (якобы за отсутствием такового) или оставить до выздоровления и прибытия следующей группы артиллеристов с последующим включением меня в её состав. Мне не оставалось ничего другого, как поехать домой, чтобы подлечиться и выправить документы, которые перед отъездом из Донецка было велено оставить в учебке.
Моё путешествие без паспорта по Европейской части России через Ростов-на-Дону, Волгоград, Саратов, Ульяновск и Йошкар-Олу в пять приёмов на междугородних автобусах по договорённости с водителями (слава Богу, были деньги − 100 "скифских" долларов) с регулярными задержаниями органами правопорядка и допросами с пристрастием (особенно в Ростове, где меня сдал ФСБ военный комендант, к которому я обратился с просьбой помочь мне добраться до Донецка) заслуживает отдельного повествования, однако, это стало бы неоправданным отклонением от темы. Три недели спустя я в третий раз пересёк границу и вскоре, как когда-то мечтал, стал командиром самоходного орудия, правда не 2С1, а 2С9.