Немного теории.
Одним из главных достижений Альфреда Мэхэна была "реабилитация" истории, укрепление позиций "исторического метода" в нарождавшейся теории морской силы. Как
сказал Мортен Мотте, Мэхэн помог теории преодолеть эксцессы техницизма. Бронепароторпедный кризис был силён, и если сегодня идея о "пользе изучения истории" кажется если не тривиальной, то как минимум "не великой" - в конце 80-х позапрошлого века это было не так. Именно вопросу об "исторической пользе" посвящено "
Введение" "Влияния морской силы...".
Сам вопрос об "отмене истории техникой" распадался на два - о влиянии техники на стратегию и тактику. При этом появлялась необходимость отделить одно от другого (сегодня необходимо так же увязать это разделение с современным, тройным, разделением, включающим так же оперативный уровень). Мэхэн сделал и это, указав так же на важное различие между "прецедентом" и "принципом" - последнее слово было одним из ключевых в его теории. За сим последует цитата - по необходимости длинная, поскольку Мэхэн был немножко Толстым, отнюдь не Чеховым.
...не напрасно, как многие думают, ожидание найти в истории парусных судов уроки, столь же полезные для нашего времени, как и даваемые историей галер. Однако суда обеих этих категорий, имея свои пункты сходства с современными судами, имеют и пункты существенного от них отличия, которое исключает возможность приписывать их опыту и их образу действий значение тактических прецедентов, подлежащих точному подражанию. Но прецедент отличается от принципа и имеет меньшее значение, чем последний. Первый может быть ошибочен по существу или может потерять значение при перемене обстоятельств, последний имеет корень в природе вещей, и как бы ни изменялись его приложения с переменой обстоятельств, дает нормы действий, с которыми необходимо сообразоваться для достижения успеха. Принципы войны открываются изучением прошлого, которое указывает нам на неизменность их от века до века в истории успехов и неудач. Обстановка сражений и оружие с течением времени изменяются, но для того, чтобы научиться считаться с первой и успешно пользоваться вторым, должно с вниманием относиться к постоянным указаниям истории о тактике сражения или в тех более широких операциях войны, которые обнимаются общим термином «стратегия».
И именно в таких более широких операциях, которые охватывают весь театр войны и в морском состязании могут покрыть большую часть земного шара, уроки истории имеют более очевидное и постоянное значение, потому что условия этих операций мало изменяются с течением времени. Театр войны может быть более или менее обширен, представляемые им затруднения могут быть более или менее серьезны, борющиеся армии - более или менее многочисленны, необходимые передвижения их более или менее легки, но эти различия суть различия в масштабе или в степени, а не в роли или сущности дела. По мере того, как дикость уступает место цивилизации, пути и средства сообщения умножаются и улучшаются, реки перекрываются мостами, средства продовольствия усиливаются,- военные операции облегчаются, ускоряются и делаются более обширными; но принципы войны, с которыми они должны сообразоваться, остаются неизменными. Когда пешеходное передвижение заменилось колесным, а это последнее, в свою очередь, сменилось железнодорожным,- масштаб расстояний увеличился или, если хотите, масштаб времени уменьшился, но не изменились принципы, которые указывали: пункт, где армии надлежало собраться; направление, в котором она должна была двигаться; часть позиции неприятеля, в которой следовало атаковать его защиту путей сообщения (коммуникационных линий) и т. п. Так и на море: переход от галеры, робко скользившей по водам из порта в порт, к парусному судну, смело пользовавшемуся ветром в безбрежном океане, а от него к современному паровому судну, увеличил район и быстроту морских операций, не изменив непременно принципов, которыми надлежало руководствоваться в них; и цитированная выше речь Гермократа, сказанная двадцать три столетия назад, выражала правильный стратегический план, который, в своих принципах, так же приложим к делу теперь, как был приложим тогда. Прежде, чем армии и флоты приведены в контакт (contact) - слово, которое, быть может, лучше, чем всякое другое, указывает на раздельную линию между тактикой и стратегией, - предстоит решить еще много вопросов, обнимающих весь план операций на всем театре войны. В число их входят: определение истинной функции флота в войне и его истинного предмета действий; выбор пункта или пунктов, где он должен быть сосредоточен; устройство складов угля и припасов, обеспечение сообщений между этими складами и отечественной базой; определение военного значения уничтожения торговли как решительной или второстепенной операции войны и выбор системы, с помощью которой могут быть достигнуты цели этой операции - действием ли рассеянных крейсеров, или же завладением каким-либо жизненным центром, через который должны проходить коммерческие флоты неприятеля. Все это - стратегические вопросы, и по поводу каждого из них история имеет многое, что сказать. Недавно английские морские кружки были заняты обсуждением весьма важного вопроса о сравнительных достоинствах политики двух английских адмиралов, лорда Хоу (Howe) и лорда Сент-Винсента, по отношению к диспозиции английского флота в войне с Францией. Вопрос этот чисто стратегический и представляет не только исторический интерес, но и современное жизненное значение, и принципы, на которых основывается его решение теперь, не отличаются от тех, которые обусловливали последнее в то время. Политика Сент-Винсента спасла Англию от вторжения в нее неприятеля и в руках Нельсона и его сотоварищей-адмиралов привела прямо к Трафальгару.
Итак, особенно в области морской стратегии уроки прошлого имеют значение, которое отнюдь не ослабело с течением времени. Благодаря сравнительному постоянству условий, они полезны здесь не только как иллюстрация принципов, но и как прецеденты. По отношению к тактике, т.е. к действию флотов с того момента, когда они пришли в столкновение в том месте, куда их привели стратегические соображения, значение исторических уроков менее очевидно. С непрерывным прогрессом человечества совершаются и постоянные перемены в оружии, а они влекут за собою и перемены в тактике сражения, - в диспозиции и образе действий войск или кораблей на поле битвы. Отсюда у многих, занимающихся морскими вопросами, возникает склонность думать, что не может быть извлечено никакой пользы из изучения прежних опытов, и что такое изучение равносильно потере времени. Этот взгляд, хотя и естественный, не только упускает из виду те широкие стратегические соображения, которые заставляют нации иметь флоты, определяют сферу их действий и, таким образом, влияли и будут влиять на мировую историю, но также узок и односторонен по отношению к тактике. Сражения прошлого были успешны или неуспешны, сообразно тому, велись ли они в соответствии или не в соответствии с принципами войны, и моряк, который тщательно изучает причины их успеха или неудачи, не только откроет и постепенно усвоит эти принципы, но также и приобретет большую способность приложения их к тактике действий судов и употребления оружия своего времени. Он заметит при этом не только, что перемены в тактике имели место после перемен в оружии - что необходимо должно быть - но и что промежутки между такими переменами были несообразно долги. Это несомненно происходит от того, что усовершенствования в оружии суть продукты энергии одного или двух человек, тогда как перемены в тактике должны преодолеть инертность целого консервативного класса людей, которая является здесь большим злом. Оно может быть излечено только открытым признанием каждой сцены, тщательным изучением положительных и отрицательных свойств нового корабля или оружия и последующим приспособлением метода пользования ими к этим свойствам. История указывает на тщетность надежды, что люди, посвятившие себя военной профессии, вообще говоря, отнесутся к изложенным истинам с должным вниманием, но зато те немногие, которые воспользуются ими, вступят в бой с большим преимуществом... Урок, сам по себе немаловажный!
Уместно привести теперь слова французского тактика Морога (Morogues), который писал столетие с четвертью назад: «Морская тактика основана на условиях, главный фактор которых, а именно оружие, изменяется с течением времени; изменения в нем, в свою очередь, необходимо влекут за собою изменения в конструкции кораблей, в способах управления ими и, наконец, в диспозиции и управлении флотами». Его дальнейшее положение, а именно, что морская тактика «не есть наука, основанная на принципах, абсолютно неизменных», более открыто возражениям. Было бы вернее сказать, что приложение принципов ее изменяется с изменениями в оружии. Приложение принципов, без сомнения, изменяется с течением времени также и в стратегии, но там изменение это значительно менее, а потому и распознание самого принципа в каждом данном случае легче.
Текст, на мой взгляд, прекрасный. Показывающий, помимо прочего, что Мэхэн был куда как осторожней в суждениях, рассудительней, внимательней и умнее, чем большинство его последователей, комментаторов и критиков. И содержающий важнейшую пропозицию: стратегия под напором технического процесса меняется слабее и медленнее, чем тактика. Если вообще меняется.
Кажущаяся тривиальность вывода обманчива. Вопрос о том, где изменения сильнее, на самом деле имеет место быть - и нет уверенности в том, что ответ Мэхэна правильный или, точнее, единственно возможный. Просто к моменту написания его самой известной книги свежих "боевых примеров" ещё не было, а последний грандиозный технический перелом, связанный с появлением "трансокеанского" флота, случился так давно, что обсуждать связанные с этим переломом изменения было сложно.
Между тем, как
отметил Пол Кеннеди, трагедия Мэхэна была в том, что он писал свою книгу в то самое время, когда новая техника подтачивала самые основы его учения. Причём техника даже не совсем военная. Индустриальная революция, связанная с приходом паровой машины - в промышленность и транспорт - привела к радикальному изменению мирового баланса экономических сил. Кеннеди отмечает в числе ключевых предпосылок "теории Мэхэна" идею о том, что колониальная торговля есть самый прибыльный вид торговли и главный источник богатства государства - и это действительно так (с этого утверждения начинается "Влияние морской силы..."), и это сделало теорию привлекательной для политиков и монархов. Поскольку, с одной стороны, прямо и просто указывало на источник государственного богатства и процветания - и, с другой стороны, делало флот источником богатства, выгодным вложением. И трудно не признать правоту Кеннеди в этом вопросе: богатство США, Германии, России/СССР не было связано с приобретением заморских колоний, и, между тем, богатстство это относительно быстро превысило богатство старых колониальных империй. Это же, в свою очередь, ставило под сомнение правильность стратегического выбора, на котором настаивал Мэхэн - ставки на флот как на средство приобретения богатства. Не последнюю роль в этом переворте играло железнодорожное строительство - таким образом техника подорвала стратегическую идею мэхэнианства, при этом паровоз не затрагивал идеи тактически и оперативные.
Другой стратегический вопрос был поставлен подводной лодкой. Она, по мнению Кеннеди, так же во многом "отменяла" мэхэнианство - хотя с этим согласиться труднее. Тем не менее, и в этом случае влияние техники сказывалось, скорее, на стратегии - подводная лодка сначала поставила под сомнение традиционную стратегию блокады (военной блокады, в терминах Коломба), и, казалось бы, изменила стратегическое значение guerre de course (в презрении к коей Мэхэна
обвиняют во многом незаслуженно).
Наконец, не менее важным стратегическим вызовом стало появление сначала самолёта, а потом - авианосца. "Конвейерная" теория Александрова к самолёту была применима куда как лучше, чем к подводной лодке. В отношении последней идея "отмены" генерального сражения, вообще говоря, была ошибочной: до тех пор пока подводная лодка была средством крейсерской войны, вопрос о генеральном сражении не стоял, поскольку эта проблема никогда не решалась в генеральном сражении. Блокада же, в свою очередь, оставалась возможна - благодаря другому новому средству, мине - и, таким образом, подводная лодка не меняла, на самом деле, ключевых положений мэхэнианства (как минимум до появления атомных силовых установок). Самолёт же очень быстро стал в первую очередь средством борьбы с боевыми кораблями противника, при этом относительная дешевизна и массовость самолётов действительно ставила под сомнение концепцию "генерального сражения" как средства достижения стратегической цели - господства на море. Авианосец же, став, по мнению многих, альтернативой линкора, новым капитальным кораблём, от последнего отличался радикально - огневая мощь, наступательные возможности авианосца очевидно и сильно превосходили его же оборонительные возможности, а переход к "
залповой модели" боя во многом обессмысливал ключевой стратегический принцип "достижения превосходства в силах". Сами же авианосные сражения оказались, на стратегическом уровне, частью "войны на истощение", не "на сокрушение" - а "генеральное сражение" было неотъмлемой частью последней.
Таковы, вкратце, соображения, которые позволяют поставить под вопрос идею Мэхэна о том, что стратегические принципы в меньшей степени подвержены технической эррозии. В то время как многие основы тактики - принцип взаимной поддержки, принцип инициативы, принцип атаки на часть сил противника и т.п. - остались нетронуты НТРовскими вихрями, принципы стратегии подтачивались и изменялись. Впрочем, говорить о том, что стратегия действительна "пострадала" сильнее, однозначно нельзя: технический прогресс сделал "залповый бой" основной формой морского боя, а это так же привело к перевороту в тактике, поскольку отныне "информационное превосходство" оказывалось важнее "превосходства в силах".
Вопрос интересный, ответ - неясен. А посему, отдав должное Мэхэну, и высказав собственные соображения, прикручиваю опрос. Варианты ответа постарался сформулировать аккуратно, оперативный уровень отдельно не выделял - для простоты. Как обычно, комментарии к выбранному варианту ответа горячо приветствуются.
Poll