Прядь о Бьярни Медведе.
Трудно поверить, но я нашел свой прото-скандинавский опус, опубликованный моим хорошим другом на сайте Suomela аж 5 апреля 2004 года. Тогда я тиснул эту сказку под псевдонимом St.Orm (Orm сканд. - Змей; St. лат. сокр. - Св., т.е. святой; а вместе: Storm сканд. - Шторм). Впрочем, ближе к телу, как говорил Ги Де Мопассан.
Лишь самые древние старики помнят, как их деды рассказывали о двух рыжебородых колдунах, что проходили через край. Колдуны, как говорят, пришли из-за моря, с зеленого острова. Это случилось еще до того, как пращуры собрали богатую добычу на Линдисфарне.
Колдуны принесли с собой знание о деревьях и несколько праздников. Особенно людям приглянулся Самайн, обычно случавшийся за восемь недель до Йоля- по всему краю с уважением относились к предкам и не считали зазорным приносить им обильные жертвы.
Недель за семь до Самайна бывает время, когда северный ветер, еще не набрав силу, отгонял тучи в сторону болотистых земель. Люди сидели за деревянными столами, пили эль, и слушали, как ветер шумит верхушками деревьев, и воет в печных трубах.
Если в один из таких вечеров выйти из дома, то можно увидеть. как небо чертят своими хвостами падающие звезды, а Могучий Ворон Тьмы внимательно смотрит на землю широко раскрытым глазом-луной. В такой вечер лучше не удаляться от усадьбы, а если все же вышла такая нужда, то лучше обходить капище стороной.
Жил человек по прозванию Бьярни-медведь. Дом его стоял на отшибе, почти у самой западной кромки леса. Жена звалась Справа. Детей у них не было, кроме двух дочерей. Старшую звали Лада, ей минуло двенадцать зим, младшей же - Торгриме - было в то время восемь зим. Справа всегда мечтала о сыне, но дочерей своих любила и тетехала.
Вот случилось Бьярни в одну из тех ветреных ночей выйти из дома. Опроставшись после пива, показалось, что слышит он со стороны леса заунывный, щемящий мотив. Как будто много детей хором поют поминальную песню. Бьярни был человеком смелым, каждое лето выбирался с мужиками на ладьях в чужие земли за добычей. Подплывали, скажем к заливу и ждали, когда викинги с награбленным в полуденных странах добром домой проплывут. Тем и жил.
Завязал Бьярни тесьму на штанах и пошел на звук. Песня слышалась то справа, то слева, но Бьярни не упускал ее, и шел прямо за ней. И так он петлял, что пришлось обойти капище против солнца, а лишь затем войти в лес. Блуждая по лесу, наткнулся Бьярни-медведь на ельник, а за мохнатыми лапами елок- поляна, а на ней сотни детей, проткнутых тысячами игл. Маленькие тонкие пальчики, слепые белесые глаза, зашитые черными нитями рты. Холод и тишина окружали ту поляну, лишь ветер легонько трепал изорванную серую ткань детских одежек. Черная стена елок вокруг поляны подчеркивала восковую бледность детских тел.
Вернулся Бьярни домой и никому об этом не сказывал, но был мрачен и лицом черен. Прошло с тех пор два дня, Бьярни уже стал забывать мрачное лесное видение, сомневался не брага ли тому виной. А лунной ночью вышел из леса маленький бледный мальчик. Оглядел тот мальчик своими пустыми тусклыми глазами округу, и пошел прямиком к усадьбе Бьярни. Усадьба в то время звалась Медвежий угол. Собаки почуяли чужого, но вместо того чтобы залаять, лишь заскулили и поджали хвосты. Мальчик же неслышно поднялся на крыльцо, робко постучал в двери и обернулся в младенчика. Открыла дверь старая служанка, сжалилась над умильным ребеночком. Тот лежал голенький на грязной холстине, посеребренный лунным светом.
Утром увидели мальчика-младенца Бьярни со Справой и так приглянулся он им, что решили его оставить и воспитывать как сына. Днем же пошел Бьярни-медведь на капище и принес благодарственную жертву Фрейру. Вечером был в Медвежьем углу большой пир, съехались к Бьярни все соседи. Все громко радовались младенцу вместе со счастливыми родителями, лишь один Торви-финн не радовался. Появился Торви в краю давно, молчаливый, но со светлым взором. Уважали финна за меткость удивительную и за знание лечебных трав. Когда Торви не охотился и не собирал травы, обычно уходил на Лысый холм, где как сам он говорил, тек ручей из Туонелы. Ел Торви на том холме грибы, жевал листья, и опускался вместе с ручьем в сумрак Туонелы, поэтому считали его человеком сведущим в колдовстве. Кое-кто поговаривал, что порой видели финна в двух местах одновременно, а еще никто не знал где именно находится его изба, но точно знали, что где-то неподалеку от Волчьего брода. Но сколько там ни смотрели, найти не могли.
Отгремел пир в Медвежьем углу, гости частью разъехались, частью остались ночевать. Кое-кто так перепился, что падал под стол, и там его тошнило. Не обошлось без драки - Дубыня с Косым Гримом повздорили так, что Грим Дубыню во дворе огрел скамьей по спине. Дубыня же сказал на это Гриму плохое слово, упал рядом с амбаром и захрапел. Сказывают, Грим потом обручился с Дубыниной дочкой Ярой, но правда это или вымысел, нам не известно.
Бьярни спал с женой своей Справой в большой горнице, колыбельку же с младенцем подвесили к потолочной балке рядом со своей постелью. А утром обнаружили Лада с Торгримой родителей своих бездыханными. Младенец же в колыбели своей молча посасывал палец. Горевали дочки, горевали все слуги, горевали все домочадцы. Обернули Бьярни со Справой в саваны и на кровати оставили. Младенца же дочкам Бьярни-медведя в комнату переложили. А на следующее утро весь Медвежий угол как вымер. Ни звука, ни скрипа из дома не раздавалось.
Торви-финн вечером того дня вернулся с охоты- на волокуше оленя приволок и пяток глухарей. Говорят, вышел он к Медвежьей усадьбе, и вдруг как окаменел. Постоял так немного, носом потянул, покачал головой, волокушу бросил и ушел в лес. А еще сказывают, вернулся Торви той ночью к усадьбе Бьярни. Глянул в окошко и видит, как младенчик из колыбельки перекинулся в мертвого мальчика с длинными узловатыми пальцами. Подошел тот мальчик к телу служанки и начал его есть.
Следующим утром собрал Торви-финн крепких мужиков и вломились они в Медвежий угол. Младенчик был в своей колыбельке- молча палец свой сосал, а больше никого живого в доме не было- все бездыханные лежали. А кое-кто выглядел так, словно их рвали на части дикие звери.
Мало что дальше рассказывают. Молчат мужики про то, как младенчик тот в упыря перекинулся, и как длинными желтыми зубами клацал, как утробным голосом жуткие вещи пророчил, как проткнули его смоляным колом, как черная кровь пополам с червями на доски пола хлынула.
Долго еще стояли мужики вокруг горящей усадьбы Бьярни-медведя. Сожгли вместе со всей утварью, и движимым имуществом, и всеми, кто там оставался мертвым или полумертвым.
С тех пор никто рядом с западной кромкой леса не живет, а в ветреные ночи за семь недель до Самайна в лес мимо капища не ходит.
Лишь самые древние старики помнят, как их деды рассказывали о двух рыжебородых колдунах, что проходили через край. Колдуны, как говорят, пришли из-за моря, с зеленого острова. Это случилось еще до того, как пращуры собрали богатую добычу на Линдисфарне.
Колдуны принесли с собой знание о деревьях и несколько праздников. Особенно людям приглянулся Самайн, обычно случавшийся за восемь недель до Йоля- по всему краю с уважением относились к предкам и не считали зазорным приносить им обильные жертвы.
Недель за семь до Самайна бывает время, когда северный ветер, еще не набрав силу, отгонял тучи в сторону болотистых земель. Люди сидели за деревянными столами, пили эль, и слушали, как ветер шумит верхушками деревьев, и воет в печных трубах.
Если в один из таких вечеров выйти из дома, то можно увидеть. как небо чертят своими хвостами падающие звезды, а Могучий Ворон Тьмы внимательно смотрит на землю широко раскрытым глазом-луной. В такой вечер лучше не удаляться от усадьбы, а если все же вышла такая нужда, то лучше обходить капище стороной.
Жил человек по прозванию Бьярни-медведь. Дом его стоял на отшибе, почти у самой западной кромки леса. Жена звалась Справа. Детей у них не было, кроме двух дочерей. Старшую звали Лада, ей минуло двенадцать зим, младшей же - Торгриме - было в то время восемь зим. Справа всегда мечтала о сыне, но дочерей своих любила и тетехала.
Вот случилось Бьярни в одну из тех ветреных ночей выйти из дома. Опроставшись после пива, показалось, что слышит он со стороны леса заунывный, щемящий мотив. Как будто много детей хором поют поминальную песню. Бьярни был человеком смелым, каждое лето выбирался с мужиками на ладьях в чужие земли за добычей. Подплывали, скажем к заливу и ждали, когда викинги с награбленным в полуденных странах добром домой проплывут. Тем и жил.
Завязал Бьярни тесьму на штанах и пошел на звук. Песня слышалась то справа, то слева, но Бьярни не упускал ее, и шел прямо за ней. И так он петлял, что пришлось обойти капище против солнца, а лишь затем войти в лес. Блуждая по лесу, наткнулся Бьярни-медведь на ельник, а за мохнатыми лапами елок- поляна, а на ней сотни детей, проткнутых тысячами игл. Маленькие тонкие пальчики, слепые белесые глаза, зашитые черными нитями рты. Холод и тишина окружали ту поляну, лишь ветер легонько трепал изорванную серую ткань детских одежек. Черная стена елок вокруг поляны подчеркивала восковую бледность детских тел.
Вернулся Бьярни домой и никому об этом не сказывал, но был мрачен и лицом черен. Прошло с тех пор два дня, Бьярни уже стал забывать мрачное лесное видение, сомневался не брага ли тому виной. А лунной ночью вышел из леса маленький бледный мальчик. Оглядел тот мальчик своими пустыми тусклыми глазами округу, и пошел прямиком к усадьбе Бьярни. Усадьба в то время звалась Медвежий угол. Собаки почуяли чужого, но вместо того чтобы залаять, лишь заскулили и поджали хвосты. Мальчик же неслышно поднялся на крыльцо, робко постучал в двери и обернулся в младенчика. Открыла дверь старая служанка, сжалилась над умильным ребеночком. Тот лежал голенький на грязной холстине, посеребренный лунным светом.
Утром увидели мальчика-младенца Бьярни со Справой и так приглянулся он им, что решили его оставить и воспитывать как сына. Днем же пошел Бьярни-медведь на капище и принес благодарственную жертву Фрейру. Вечером был в Медвежьем углу большой пир, съехались к Бьярни все соседи. Все громко радовались младенцу вместе со счастливыми родителями, лишь один Торви-финн не радовался. Появился Торви в краю давно, молчаливый, но со светлым взором. Уважали финна за меткость удивительную и за знание лечебных трав. Когда Торви не охотился и не собирал травы, обычно уходил на Лысый холм, где как сам он говорил, тек ручей из Туонелы. Ел Торви на том холме грибы, жевал листья, и опускался вместе с ручьем в сумрак Туонелы, поэтому считали его человеком сведущим в колдовстве. Кое-кто поговаривал, что порой видели финна в двух местах одновременно, а еще никто не знал где именно находится его изба, но точно знали, что где-то неподалеку от Волчьего брода. Но сколько там ни смотрели, найти не могли.
Отгремел пир в Медвежьем углу, гости частью разъехались, частью остались ночевать. Кое-кто так перепился, что падал под стол, и там его тошнило. Не обошлось без драки - Дубыня с Косым Гримом повздорили так, что Грим Дубыню во дворе огрел скамьей по спине. Дубыня же сказал на это Гриму плохое слово, упал рядом с амбаром и захрапел. Сказывают, Грим потом обручился с Дубыниной дочкой Ярой, но правда это или вымысел, нам не известно.
Бьярни спал с женой своей Справой в большой горнице, колыбельку же с младенцем подвесили к потолочной балке рядом со своей постелью. А утром обнаружили Лада с Торгримой родителей своих бездыханными. Младенец же в колыбели своей молча посасывал палец. Горевали дочки, горевали все слуги, горевали все домочадцы. Обернули Бьярни со Справой в саваны и на кровати оставили. Младенца же дочкам Бьярни-медведя в комнату переложили. А на следующее утро весь Медвежий угол как вымер. Ни звука, ни скрипа из дома не раздавалось.
Торви-финн вечером того дня вернулся с охоты- на волокуше оленя приволок и пяток глухарей. Говорят, вышел он к Медвежьей усадьбе, и вдруг как окаменел. Постоял так немного, носом потянул, покачал головой, волокушу бросил и ушел в лес. А еще сказывают, вернулся Торви той ночью к усадьбе Бьярни. Глянул в окошко и видит, как младенчик из колыбельки перекинулся в мертвого мальчика с длинными узловатыми пальцами. Подошел тот мальчик к телу служанки и начал его есть.
Следующим утром собрал Торви-финн крепких мужиков и вломились они в Медвежий угол. Младенчик был в своей колыбельке- молча палец свой сосал, а больше никого живого в доме не было- все бездыханные лежали. А кое-кто выглядел так, словно их рвали на части дикие звери.
Мало что дальше рассказывают. Молчат мужики про то, как младенчик тот в упыря перекинулся, и как длинными желтыми зубами клацал, как утробным голосом жуткие вещи пророчил, как проткнули его смоляным колом, как черная кровь пополам с червями на доски пола хлынула.
Долго еще стояли мужики вокруг горящей усадьбы Бьярни-медведя. Сожгли вместе со всей утварью, и движимым имуществом, и всеми, кто там оставался мертвым или полумертвым.
С тех пор никто рядом с западной кромкой леса не живет, а в ветреные ночи за семь недель до Самайна в лес мимо капища не ходит.