Вначале исчез дед
Вначале исчез дед
Мы относились друг к другу с большой симпатией и так весело махали друг другу в приветствие, хохоча и выкрикивая свои саватди, что я могла бы назвать его своим приятелем. Наверное, я бы даже хотела считать его своим другом, но виделись мы раз в два, три месяца, а разве можно называть другом человека, встречи с кем пусть и горячи, но так редки и коротки, языки настолько непохожи и понять истории которого у тебя нет ни единого шанса.
Наши встречи случались, когда мы с Вадимом ездили в Макро - громадный супермаркет на другом конце города за недорогими овощами и гранатами, грибами и виноградом, говяжьими стейками, мукой для хлеба и странными для обычного тайского магазина приправами, вроде зёрен кориандра или зиры.
По центральной дороге ездить страшно. Особенно пугают водители междугородних маршруток, они никогда не смотрят, кто их нагоняет и всегда неожиданно стартуют с места на твою полосу иногда уже метрах в десяти от тебя. Трасса довольно скоростная, нужно нырнуть в соседний поток, а там тебе уже нервно дудит в спину кто-то тяжелый и быстрый и мотобайки выпрыгивают из боковых улочек. Такова манера тайской езды, но некоторые и просто чем-то упороты.
Нет, ехать лучше по Channel road, там скучно и тихо, хотя периодически можно натолкнуться на сюрприз в виде патрульных, проверяющих driver license. Вадим так и не нашёл времени получить тайские права, поэтому каждый раз, выезжая на Ченнел роад я готовлюсь попрощаться с пятью сотнями, но пока что мы попались только один раз. Патрульный строго пошевелил бровями, проверяя наши права, достал из нагрудного кармашка правильные и показал - вот какие должны быть, мол. На правах располагающе сиял улыбкой какой-то Джон Смитерс и они были совсем не похожи на те, которые протягивал Маэстра. Тогда мы отдали 400 бат в нагрудный кармашек к эталонным улыбающимся правам, но сейчас цена подросла. Цены все время на чуть-чуточку подрастают.
На третьем светофоре нужно свернуть направо и, как только минуете железнодорожный переезд - налево по разбитой грунтовой дороге между рельсами и одноэтажным длинным домом на несколько семей. В ливни этим путём не проедешь - гигантская грязная лужа с неразличимыми выбоинами в глубине не высыхает здесь до конца сезона дождей, а в сушь - вполне, только ехать нужно медленно и пассажиром. Пока водитель петляет между ямами, у вас будет возможность заглядывать внутрь дворов и даже домов через дырки в заборах и распахнутые двери и гадать, что же хозяева хранят в полутораметровой высоты глиняных горшках, крышки от которых давно потерялись (наверное, всё-таки, воду). Однажды в какой-то лачужке я с удивлением разглядела посудный сервант с резьбой и сверкающими стёклам, рисовыми плошками с петухами и обязательным портретом Рамы V в золотой раме. Бедный домик был едва выше серванта, так, что было непонятно, в какой последовательности дом с сервантом здесь появились. Мне представилось, что вначале посреди двора возник сервант, затем портрет Его величества, посуда, а уже вокруг как-то сами собой образовались стены из палок, шифера и кусков фанеры. Последним в густой траве двора, огороженного дырявой зеленой сеткой, растянутой на корявых кольях, появился пёс, который внимательно наблюдал за мной и облаял бы юным ломающимся фальцетом, но промолчал.
На повороте дороги в ущербном колене улицы и жил дед. Дом стоял у самой проезжей части, а дед всегда сидел на крыльце.
На самом деле, он вовсе не был дедом, как я сейчас вспоминаю, ему было лет немного за сорок, но я подумала о нем «дед», когда впервые увидела лохматым, голым до пояса, с круглыми плечами и огромными ступнями с толстыми щиколотками и растопыренными пальцами, сидящего в кресле-каталке. Бетонная плита, служившая фундаментом и крыльцом дому, обрывалась высокой ступенькой сразу перед колёсами каталки. Из-за ступеньки он всегда здесь и сидит, думала я, может быть он просидел здесь всю свою жизнь, в окружении собак, куриц и домашнего барахла.
Я никогда не вглядывалась в глубину его лачуги, а наверное могла бы увидеть там его мать, которая возила его на мопеде, пока он был маленьким, может даже на море, ведь ребёнка, которого не слушается ни одна мышца тела, можно посадить впереди и сжать коленями, чтобы не свалился и так ехать почти безопасно. Затем мальчик вырос, стал слишком тяжёлым и сильным и уже было страшно его куда-то везти - большое тело все время бесконтрольно дергалось и оба угодили бы под грузовик, ведь к морю от их дома нужно было ехать по той самой неприятной трассе с безумными водителями. Затем в доме появилось кресло на колесиках, крыльцо и мальчик с детским церебральным параличом навсегда стал дедом, конечно не для всех, а для таких, как я случайных людей, едущих мимо дома по кривой улице.
Наверное он всё же не был несчастлив, подумала я, когда однажды увидела на крыльце пустую коляску. Потом устыдилась, что подумала о нем, как о покойнике и вспомнила, что он не был старым. Может быть что-то случилось с мамой и деда забрали в приют, думала я, а старую коляску оставили вместе с домом и бетонной плитой из-за невозможности их разделить. Некоторые вещи прорастают друг в друга навсегда, как деревья в стены кхмерских храмовых комплексов. Однажды в Ангкоре на заднем дворе одного из храмов я вдруг узнала фигурку человека в черном замшелом каменном обломке сантиметров пятнадцати высотой. Это был всадник в высокой шапке, на лошади, сглаженной временем почти до полной неузнаваемости. Я обрадовалась, шепотом прокричала ему «привет», а потом чуть не расплакалась от мощного сырого ощущения собственной смертности. Своим нелепым приветствием на самом-то деле я хотела сказать всаднику что-то ободряющее и оправдывающее факт моего живого существования: фотоаппарат, висящий на обгоревшей шее, панаму и трехдневный билет на посещение Ангкора, центра древней Кхмерской империи, но мы не были равны, всадника давно смыло время, а я живая стояла посреди тихого двора и стыдилась своего глупого приветствия.
Затем исчез и дедов дом. Пляшущий, с дедом в центре себя, говорящий, лающий, квохчущий, чем-то шуршащий и брякающий, шумный замусоренный дом.
***
Лохматый, голый до пояса, человек сорока с небольшим лет, круглоплечий, с толстыми щиколотками и громадными ступнями выходит из дома и подзывает рыжего пса.
Интересно, куда подевалась та смешная любезная иностранка, как ты думаешь? - спрашивает мой друг у собаки.
Уехала в свою страну.
Зря они всегда уезжают, здесь хорошо.
Издалека доносится гул скоростной трассы, но море сегодня шумит немного сильней, потому, что ветрено, а если дойти до конца разбитого старого пирса - трасса и вовсе пропадает за криками чаек и резиновым мягким стуком о причал двух покрышек, которые привязаны здесь, чтобы лодка не ударилась бортом при волнении, таком, как сегодня.
_________________________
Мы относились друг к другу с большой симпатией и так весело махали друг другу в приветствие, хохоча и выкрикивая свои саватди, что я могла бы назвать его своим приятелем. Наверное, я бы даже хотела считать его своим другом, но виделись мы раз в два, три месяца, а разве можно называть другом человека, встречи с кем пусть и горячи, но так редки и коротки, языки настолько непохожи и понять истории которого у тебя нет ни единого шанса.
Наши встречи случались, когда мы с Вадимом ездили в Макро - громадный супермаркет на другом конце города за недорогими овощами и гранатами, грибами и виноградом, говяжьими стейками, мукой для хлеба и странными для обычного тайского магазина приправами, вроде зёрен кориандра или зиры.
По центральной дороге ездить страшно. Особенно пугают водители междугородних маршруток, они никогда не смотрят, кто их нагоняет и всегда неожиданно стартуют с места на твою полосу иногда уже метрах в десяти от тебя. Трасса довольно скоростная, нужно нырнуть в соседний поток, а там тебе уже нервно дудит в спину кто-то тяжелый и быстрый и мотобайки выпрыгивают из боковых улочек. Такова манера тайской езды, но некоторые и просто чем-то упороты.
Нет, ехать лучше по Channel road, там скучно и тихо, хотя периодически можно натолкнуться на сюрприз в виде патрульных, проверяющих driver license. Вадим так и не нашёл времени получить тайские права, поэтому каждый раз, выезжая на Ченнел роад я готовлюсь попрощаться с пятью сотнями, но пока что мы попались только один раз. Патрульный строго пошевелил бровями, проверяя наши права, достал из нагрудного кармашка правильные и показал - вот какие должны быть, мол. На правах располагающе сиял улыбкой какой-то Джон Смитерс и они были совсем не похожи на те, которые протягивал Маэстра. Тогда мы отдали 400 бат в нагрудный кармашек к эталонным улыбающимся правам, но сейчас цена подросла. Цены все время на чуть-чуточку подрастают.
На третьем светофоре нужно свернуть направо и, как только минуете железнодорожный переезд - налево по разбитой грунтовой дороге между рельсами и одноэтажным длинным домом на несколько семей. В ливни этим путём не проедешь - гигантская грязная лужа с неразличимыми выбоинами в глубине не высыхает здесь до конца сезона дождей, а в сушь - вполне, только ехать нужно медленно и пассажиром. Пока водитель петляет между ямами, у вас будет возможность заглядывать внутрь дворов и даже домов через дырки в заборах и распахнутые двери и гадать, что же хозяева хранят в полутораметровой высоты глиняных горшках, крышки от которых давно потерялись (наверное, всё-таки, воду). Однажды в какой-то лачужке я с удивлением разглядела посудный сервант с резьбой и сверкающими стёклам, рисовыми плошками с петухами и обязательным портретом Рамы V в золотой раме. Бедный домик был едва выше серванта, так, что было непонятно, в какой последовательности дом с сервантом здесь появились. Мне представилось, что вначале посреди двора возник сервант, затем портрет Его величества, посуда, а уже вокруг как-то сами собой образовались стены из палок, шифера и кусков фанеры. Последним в густой траве двора, огороженного дырявой зеленой сеткой, растянутой на корявых кольях, появился пёс, который внимательно наблюдал за мной и облаял бы юным ломающимся фальцетом, но промолчал.
На повороте дороги в ущербном колене улицы и жил дед. Дом стоял у самой проезжей части, а дед всегда сидел на крыльце.
На самом деле, он вовсе не был дедом, как я сейчас вспоминаю, ему было лет немного за сорок, но я подумала о нем «дед», когда впервые увидела лохматым, голым до пояса, с круглыми плечами и огромными ступнями с толстыми щиколотками и растопыренными пальцами, сидящего в кресле-каталке. Бетонная плита, служившая фундаментом и крыльцом дому, обрывалась высокой ступенькой сразу перед колёсами каталки. Из-за ступеньки он всегда здесь и сидит, думала я, может быть он просидел здесь всю свою жизнь, в окружении собак, куриц и домашнего барахла.
Я никогда не вглядывалась в глубину его лачуги, а наверное могла бы увидеть там его мать, которая возила его на мопеде, пока он был маленьким, может даже на море, ведь ребёнка, которого не слушается ни одна мышца тела, можно посадить впереди и сжать коленями, чтобы не свалился и так ехать почти безопасно. Затем мальчик вырос, стал слишком тяжёлым и сильным и уже было страшно его куда-то везти - большое тело все время бесконтрольно дергалось и оба угодили бы под грузовик, ведь к морю от их дома нужно было ехать по той самой неприятной трассе с безумными водителями. Затем в доме появилось кресло на колесиках, крыльцо и мальчик с детским церебральным параличом навсегда стал дедом, конечно не для всех, а для таких, как я случайных людей, едущих мимо дома по кривой улице.
Наверное он всё же не был несчастлив, подумала я, когда однажды увидела на крыльце пустую коляску. Потом устыдилась, что подумала о нем, как о покойнике и вспомнила, что он не был старым. Может быть что-то случилось с мамой и деда забрали в приют, думала я, а старую коляску оставили вместе с домом и бетонной плитой из-за невозможности их разделить. Некоторые вещи прорастают друг в друга навсегда, как деревья в стены кхмерских храмовых комплексов. Однажды в Ангкоре на заднем дворе одного из храмов я вдруг узнала фигурку человека в черном замшелом каменном обломке сантиметров пятнадцати высотой. Это был всадник в высокой шапке, на лошади, сглаженной временем почти до полной неузнаваемости. Я обрадовалась, шепотом прокричала ему «привет», а потом чуть не расплакалась от мощного сырого ощущения собственной смертности. Своим нелепым приветствием на самом-то деле я хотела сказать всаднику что-то ободряющее и оправдывающее факт моего живого существования: фотоаппарат, висящий на обгоревшей шее, панаму и трехдневный билет на посещение Ангкора, центра древней Кхмерской империи, но мы не были равны, всадника давно смыло время, а я живая стояла посреди тихого двора и стыдилась своего глупого приветствия.
Затем исчез и дедов дом. Пляшущий, с дедом в центре себя, говорящий, лающий, квохчущий, чем-то шуршащий и брякающий, шумный замусоренный дом.
***
Лохматый, голый до пояса, человек сорока с небольшим лет, круглоплечий, с толстыми щиколотками и громадными ступнями выходит из дома и подзывает рыжего пса.
Интересно, куда подевалась та смешная любезная иностранка, как ты думаешь? - спрашивает мой друг у собаки.
Уехала в свою страну.
Зря они всегда уезжают, здесь хорошо.
Издалека доносится гул скоростной трассы, но море сегодня шумит немного сильней, потому, что ветрено, а если дойти до конца разбитого старого пирса - трасса и вовсе пропадает за криками чаек и резиновым мягким стуком о причал двух покрышек, которые привязаны здесь, чтобы лодка не ударилась бортом при волнении, таком, как сегодня.
_________________________