К вопросу о степени виновности директора ЧАЭС
Известно, что В.П. Брюханов, бессменный на момент катастрофы директор Чернобыльской АЭС, был обвинён в случившемся и посажен вместе со своим главным инженером, ЗГИС и ещё тремя людьми. Надо полагать, что обязательно сели бы ещё двое - молодой СИУР, работавший в ту ночь (мать которого я вчера видела на Митинском кладбище) и начальник смены блока, да только оба получили смертельную дозу, несколько часов работая в самых сложных точках аварийного блока, и незаконно ушли от правосудия.
Шесть козлов отпущения вышли на свободу досрочно, в том числе - благодаря многочисленным ходатайствам. Насколько я поняла из прессы, на станции к Брюханову по-прежнему относятся не без уважения. Нынешний директор, Грамоткин, например, сказал так: "Это одна из самых трагичных фигур в истории Чернобыля, и я не могу согласиться с тем, как с ним поступили".
За что он сел? Понятное дело, глава предприятия после случившегося садится традиционно. Основная вина директора ЧАЭС заключалась в том, что он не оценил и не доложил вовремя обстановку, что не позволило принять нужные меры по защите населения и персонала, а также грамотные технические решения.
Читаем всё ту же книгу к 10-летию катастрофы. Вот краткая выжимка по интересующему вопросу:
Специалисты из аварийной группы Минэнерго собрались на заседание в Москве около 4 часов утра 26 апреля (через 2,5 часа после аварии). Каждый из них постарался переговорить с Брюхановым, который звонил в Министерство (звонил! не раз мне попадалось, что его и разыскать-то было сложно). Первым сообщением директора была информация о двух взрывах, частичном обрушении кровли, очагах пожара, а также о том, что реактор заглушен и контролируется, а 3-й блок (сиамский близнец аварийного) остановлен на всякий случай. По этим данным комиссия действительно сделала ложный вывод, что реактор цел. Эта информация в 5 утра отправилась к министру, однако от директора пришли новые сведения: очаги пожара многочисленны, есть жертвы. В 6 утра Брюханов сообщил, что во дворе станции обнаружены графитовые блоки и что в медпункт начали поступать люди с признаками радиационного поражения. И вот тут СТОП. Можно пытаться думать, что директор, не являющийся ядерщиком, сам не понял ситуации, не смог её верно трактовать или до конца отмахивался от мысли о самом страшном, уповая на чудесные по уровню гордыни слова академика Александрова о том, что РБМК безопасен как самовар и может быть установлен хоть на Красной площади. Я не очень в это верю, но даже если так, то та информация, которую он предоставил в своём сообщении абсолютно достаточна для того, чтобы высоколобая комиссия однозначно поняла масштаб катастрофы. Эти важнейшие сведения честно были доложены! Да, я верю в то, что реальную радиационную обстановку он действительно не знал, поскольку имело место нормальное советское раздолбайство: чуть ли не единственный прибор, способный мерять крайне высокие уровни радиации, завалило в подсобном помещении (а, с другой стороны, станция и не могла быть в полной мере оснащена измерительными приборами нужного диапазона, учитывая слова могущественного Александрова). Но при наличии обломков графита на территории цифры для доклада в Москву уже не первостепенны.
Что-то подобное я смутно и безосновательно предполагала, а теперь впервые вижу доказательство. В книге не слишком лояльного к персоналу журналиста, кстати. И эта новая информация меня не отпускает уже несколько дней.
Шесть козлов отпущения вышли на свободу досрочно, в том числе - благодаря многочисленным ходатайствам. Насколько я поняла из прессы, на станции к Брюханову по-прежнему относятся не без уважения. Нынешний директор, Грамоткин, например, сказал так: "Это одна из самых трагичных фигур в истории Чернобыля, и я не могу согласиться с тем, как с ним поступили".
За что он сел? Понятное дело, глава предприятия после случившегося садится традиционно. Основная вина директора ЧАЭС заключалась в том, что он не оценил и не доложил вовремя обстановку, что не позволило принять нужные меры по защите населения и персонала, а также грамотные технические решения.
Читаем всё ту же книгу к 10-летию катастрофы. Вот краткая выжимка по интересующему вопросу:
Специалисты из аварийной группы Минэнерго собрались на заседание в Москве около 4 часов утра 26 апреля (через 2,5 часа после аварии). Каждый из них постарался переговорить с Брюхановым, который звонил в Министерство (звонил! не раз мне попадалось, что его и разыскать-то было сложно). Первым сообщением директора была информация о двух взрывах, частичном обрушении кровли, очагах пожара, а также о том, что реактор заглушен и контролируется, а 3-й блок (сиамский близнец аварийного) остановлен на всякий случай. По этим данным комиссия действительно сделала ложный вывод, что реактор цел. Эта информация в 5 утра отправилась к министру, однако от директора пришли новые сведения: очаги пожара многочисленны, есть жертвы. В 6 утра Брюханов сообщил, что во дворе станции обнаружены графитовые блоки и что в медпункт начали поступать люди с признаками радиационного поражения. И вот тут СТОП. Можно пытаться думать, что директор, не являющийся ядерщиком, сам не понял ситуации, не смог её верно трактовать или до конца отмахивался от мысли о самом страшном, уповая на чудесные по уровню гордыни слова академика Александрова о том, что РБМК безопасен как самовар и может быть установлен хоть на Красной площади. Я не очень в это верю, но даже если так, то та информация, которую он предоставил в своём сообщении абсолютно достаточна для того, чтобы высоколобая комиссия однозначно поняла масштаб катастрофы. Эти важнейшие сведения честно были доложены! Да, я верю в то, что реальную радиационную обстановку он действительно не знал, поскольку имело место нормальное советское раздолбайство: чуть ли не единственный прибор, способный мерять крайне высокие уровни радиации, завалило в подсобном помещении (а, с другой стороны, станция и не могла быть в полной мере оснащена измерительными приборами нужного диапазона, учитывая слова могущественного Александрова). Но при наличии обломков графита на территории цифры для доклада в Москву уже не первостепенны.
Что-то подобное я смутно и безосновательно предполагала, а теперь впервые вижу доказательство. В книге не слишком лояльного к персоналу журналиста, кстати. И эта новая информация меня не отпускает уже несколько дней.