Девятьсот тысяч знаков ради одного спасения или интервью с писательницей Адой Самаркой
Если мама станет классиком...
Что напишут ее дети о своей жизни?
Жить одной с кучей детей без всяких нянь-бабушек-помощников, писать романы и рассказы, которые печатают толстые литературные журналы, - дело довольно трудное, но при правильной организации вполне терпимое. Украинская писательница Ольга Панасьева рассказывает о приоритетах, которые превращают мелкие трудности в большое счастье.
Ольга (ее творческий псевдоним ada_samarka ) - пример успешного и цельного человека, выросшего в реалиях постсоветского пространства. Родилась в интеллигентной семье, с детства читала, много и охотно. Училась в Англии, работала в международной компании, вышла замуж, родила двоих детей: сына Сашу, ему сейчас восемь, и дочку Катю - ей шесть. Она мастерски водит машину, профессионально разбирается в фотографии, свободно говорит по-английски. Литературные премии, внимание критиков, интерес журналистов - социальные поглаживания, столь милые сердцу пишущего человека, она получала в России и Украине. Ольга - одна из тех ниточек, которые тонкими, но крепкими стежками скрепляют границы государств. Чем не прекрасные стартовые условия, чтобы стать культурным менеджером или чиновницей от искусства? Но два года назад после рождения младших двойняшек Никиты и Ефросиньи Ольга резко изменила свою жизнь: из Киева переселилась на родительскую дачу в пригороде, уволилась с интересной работы и поставила себе цель - подарить Саше, Кате, Никите и Фро счастливое детство, а еще получить Букеровскую премию.
Но как?
- Успеть всё просто нереально, - говорит Ольга. - Быть хорошей хозяйкой, хорошей поварихой, хорошей учительницей-воспитательницей, хорошим товарищем детям, хорошим писателем, красивой женщиной в конце концов - просто не хватает часов в сутках. Поэтому на первом месте для меня дети. Но когда все накормлены, умыты и их жизни не угрожает опасность, я могу отвлечься на творчество, так как оно мой второй самый главный приоритет после детей. Чистый дом и обед из пяти блюд становится уже делом не таким важным. Я, кстати, не признаю никаких полуфабрикатов и готовлю каждый день все свежее, из простых сельских продуктов, но надо понимать, что важнее: получить примитивное удовлетворение тут и сейчас или важнее для нас то, где мы будем, скажем, через три года.
Ее день начинается в семь утра, вместе с младшими. К восьми, если нет каникул, Ольга отводит старших в школу и до их возвращения, то есть до обеда, у нее есть время на творчество: с перерывами на развлечения младших и какую-то работу по дому или в саду. Пока малыши спят после обеда, мама занимается со старшими английским и прочими уроками. Три раза в неделю они ездят на карате, два раза - в бассейн и еще раз в неделю - на верховую езду. Посещают театры, развлекательные центры и просто любят погулять по центральным улицам. Спасает машина, поскольку в селе никаких кружков нет. В девять вечера дети уходят спать - и это время принадлежит ей.
Когда, еще лет пять назад, я читала ее первый роман «Гепард и Львенок», то думала, что автор - испорченная девочка, жертва раннего взросления, а оказалось, что я сама попала в сети необыкновенно емкого, сочного авторского языка, причудливого текста, в котором фольклорная сказка или желтогазетная статья превращаются в осязаемую, зримую, многоплановую реальность.
От детского протеста к войне
- А ты сейчас, с позиции многодетной мамы, могла бы сказать, о чем была та история?
- Это подростковый роман-вопль о девочке-подростке из очень интеллигентной университетско-профессорской семьи, приезжающей с этой семьей на море (тенистые парки, немноголюдные пляжи, сонные сиесты) и охотящейся там на местного пляжного красавца-йога, любителя молоденьких девушек, старше ее на 20 с лишним лет. Я села писать это когда мне едва исполнилось 14, почти все списала с себя и с реальных людей, мест, куда мы ездили с родителями отдыхать. Меня ведь и впрямь очень строго воспитывали, и вот этим романом, очень реалистичным, я хотела выразить свой протест. Кто-то нос прокалывает, кто-то красит волосы в фиолетовый цвет, а я писала скандальный роман. Писала специально «по-умному», обложившись толстыми литературными журналами, Набоковым, трактатами Фета о любви, Бердяевым, Бальмонтом, Мережковским.
- А какой текст стал переходным от подросткового дневника к взрослой прозе?
- «Популярные сказки, адаптированные для взрослого чтения» - это мой первый серьезный писательский проект. Это известные всем сказочные сюжеты, как бы перешитые по детской выкройке на взрослое плечо. Как если бы герои выросли вместе с читателем, мир, в котором уютно ребенку, расширился на горизонт с высоты взрослого роста, сказочные детали обнаружили бы свой прагматичный, будничный аналог. В «Красавице и Чудовище», например, замок Чудовища - отель на отшибе в степном Крыму, и его хозяин, сильно изуродованный в чеченскую войну инвалид, берет на работу девушку из пыльного индустриального поселка на украинском юго-востоке, а Тщеславный Охотник Гастон, настойчиво ухаживающий за этой девушкой, - поселковый хулиган, начинающий бандит Гошка-Цап. «Дюймовочка», например, разворачивается в послевоенные годы - она лилипутка, удочеренная одной несчастной киевской женщиной и брошенная в каскад ужасных и завораживающих приключений, точно как в оригинальной сказке: Жаба - это толстая вдовая цыганка, Майский Жук - партийный ревизор, катающийся по всему Союзу в поисках саботажа, любитель роскоши и маленьких девочек, Мышь живет в хижине на берегу Белого моря, Крот - из непойманных староверов, тайно вырывший подземный бункер и мечтающий схорониться там навечно с новой женой, а Ласточка - испанский коммунист, раненый и выживший благодаря Дюймовочке. «Колобок» был недавно опубликован в «Новой Юности», это вообще входило в мои дерзкие планы - пока вещь пишется, попытаться пристроить какую-то из историй, которые можно рассматривать вне сборника и как самостоятельные произведения, в толстый журнал, желательно московский, и проба удалась с первой же попытки, мне вообще ответили интересом сразу два журнала из четырех, куда я отправляла. Какая главная концепция детского «Колобка»? Он же ото всех уходит, и, бравируя этим перед Лисой, в итоге становится ее жертвой. Во «взрослой» версии Колобок становится мужчиной, бросающим женщин. События разворачиваются в конце XIX - начале XX века, это такой чудесный период был - сецессия, ар-нуво, потом революция, НЭП, кабацкая Одесса. Лиса, кстати, хозяйка борделя. А Колобок в конце повесился, как в анекдоте. Это все - такая трагикомедия в стиле буфф, пересыпанная цитатами из Бердяева, Камю, Шопенгауэра - взрослый Колобок ведь ищет свой Путь Одиночества.
- Ты сейчас пишешь довольно серьезный роман о концлагерях, о войне...
- Да, эта история будет рассказана от лица еврейской женщины, рожденной в сентябре 1942 года в лесу неподалеку от концлагеря «Треблинка-2». Был период, на самой заре функционирования этой фабрики смерти, когда в газовых камерах не все проходило гладко, и после процедуры удушения нередко оставались выжившие, в основном маленькие дети и беременные женщины. И тела тогда не сжигали, а сбрасывали в специальные рвы, и вот мама этой девочки была одной из тех выживших женщин, которой удалось бежать, сохранив жизнь себе и ребенку. Вся ее жизнь проходит под гнетом психической травмы. Я изучила массу документов о Треблинке, пытаясь понять - возможен ли был такой побег в принципе, также провела немало времени на медицинских сайтах, разбираясь, что происходит с организмом беременной женщины, когда гемоглобин, «отяжеленный» СО2, перестает насыщать кровь кислородом. В какой-то момент вдруг осознала, что запросто нарисую план лагеря по памяти. Еще я смотрела любительские снимки, сделанные современными туристами, без конца просматривала кадры из документального фильма Клода Ланцмана «Шоа», читала документы из судебных протоколов, изучала аэрофотоснимки, читала книги выживших там и цеплялась за любые детали, чтобы ответить на один вопрос - так могла она бежать и родить потом в лесу неподалеку или нет? И каждый раз получалось, что - да, несомненно да.
- Ты сама понимаешь, что тема настолько сложная и жуткая, может быть, даже неподъемная. Как ты решилась на это?
- Как-то, не помню уже почему, села читать «Черную книгу» Ильи Эренбурга и Василия Гроссмана, и это было настолько ужасно, оно все сидело во мне, я металась, как перед горящим домом с детьми, не в силах помочь. И потом поняла - я спасу одну из тех беременных еврейских женщин, вот построю заново этот ужасный мир, воссоздам все до мельчайших подробностей и только с одной целью - чтобы спасти ее и ребенка. Девятьсот тысяч знаков ради одного спасения, я готова. И это действительно выход - писать о тех событиях тяжело и страшно, но каждая строчка в итоге приближает миг жизни, конец войны.
- Какие вопросы ты задаешь себе, пока пишешь?
- Какая есть степень вины при убийстве? Насколько можно входить в положение палача-убийцы? Это будет как бы экскурсия по кругам ада. Я постараюсь показать путь украинских националистов - любящих свою страну и культуру, своих матерей и детей, жаждущих только одного - мира своим домам, я сама украинка и патриотка своей страны, но не секрет, что украинцы (не все, конечно) весьма усердствовали при истреблении евреев. Еще будет путь классического советского коммуниста - которых так модно стало очернять в наше время, сваливая все в кучу. Такого коммуниста, который, со всей исторической справедливостью, и станет самым главным героем романа, прошедшим с красным знаменем по окопам от Волги до Одера. И будут и насильники немецких женщин, конечно, чего о них молчать, раз все о них кричат, но и насильники русских, украинских и белорусских женщин тоже будут. И надо всем этим ужасом, как бы ограничивая его, очерчивая, приземляя, будет звучать плач выжившего ребенка, который и есть - мир.
Автор Анастасия Чеховская Источник