Белый. Красный. Черный.
Белая распахнутость блузки строгого кроя. Ступни, увязающие в белом песке. Пенные волны, лижущие носки белых туфель. Белые горошины зубов в разрезе загорелой кожи. Выбеленные и отполированные морем куски древесины.
Красный шелк шарфа, завязанного галстуком. Красные «перчики» кораллов на груди. Мелочи, пламенеющие красным: карамельный мишка на палочке; медиатор nokia; резинка, перетягивающая блокнот для записей; сумка на сгибе локтя; помада; шарики мармелада, рассыпанные по пляжу - так, что крупицы сахара не отличить от песчинок. Красная обложка книги, взятой в дорогу.
Черные деловые брюки. Солнцезащитные очки. Черный кожаный чехол чернильной ручки. Nikon, чернеющий массивным корпусом на плече.
Эти цвета образовывают la frontera - границу между вымыслом и реальностью, между пыльным асфальтом бетонного муравейника и пятнистым нарядом платанов. Белый. Красный. Черный. Я намеренно окружила себя упомянутыми тремя красками: чтобы острее почувствовать смену реальности и праздность все-таки случившейся поездки.
Когда вода оставляет на «офисных» брюках солевые узоры... когда низ белого платья окрашивается пылью от долгой прогулки... когда на завтрак - двойная порция настоящего сваренного какао и гурьевская каша... когда кашемировый черный пиджак надеваешь на мятую, специально неглаженную рубашку... когда вместо купальника - хлопок белья... когда заходишь в ресторан босоногой, с туфлями в руках... когда становишься на самый край пирса - так, чтобы бушующее море обдавало тебя с ног до головы брызгами... когда в волосах запутываются лепестки фруктовых деревьев... когда падаешь в белоснежную постель, возвращаясь в гостиничный номер, полностью одетым... эта несочетаемость примет большого города (которыми ты пропитан, будто сигаретным дымом) и весенней скоротечности отпуска, кажется, лишь увеличивает собственную свободу. Ряд внешних признаков последней я уже перечислила. Что до внутренних - то они тщательно охраняемы, словно ложная скромность будущей матери, отвечающей молчаливой улыбкой на вопрос о поле ожидаемого ребенка. Намекнуть о них может лишь солнечный ветер, приносящий издалека ароматную горечь; костяшки щиколоток, пританцовывающие среди медуз, когда я усаживаюсь в запрещенном месте в порту; копчик, оказывающийся выше макушки, когда я распластываюсь на горячей брусчатке, пытаясь поймать ускользающий кадр; обмен шутками с обслуживающим персоналом магазина в лучших традициях Зощенко (как справедливо было замечено проходящей по улице дамой, обращаясь к подруге: «Как это - побывать в другом городе и ничего не купить?!»); выключенный плеер по причине того, что такую красноречивую тишину низких звезд доведется услышать еще не скоро.
Вслушиваюсь, что происходит внутри меня самой. Там шуршит страницами стихотворение в прозе Пьера Реверди, «Путешественник и его тень». Была такая жара, что он по дороге поснимал с себя всю одежду. Сбрасывал и оставлял на кустах. И когда на нем ничего не осталось, он как раз приблизился к городу. Внезапный стыд охватил его и помешал войти. Ведь он совершенно голый - все будут глазеть! Тогда он обогнул город и вошел в те ворота, что были с другой стороны. Он поменялся местами с собственной тенью, и она, идя впереди, его прикрывала.
Я вернулась в Киев полностью обнаженной. От досадных взглядов меня ограждают только сделанные фото. Глядя на один из снимков, вы поймете, почему стало возможным первое и второе.
P.S. Название романа, облаченного в торжествующий красный, значилось как «Счастье». Я его даже не открыла. Потому что счастье окружало меня повсюду.