Джозеф Кутзее "В ожидании варваров" и “Жизнь и время Михаэла К.”
Эту книгу пересказывать откровенно не хочется. Но сказать о ней - хочется. Сказать о том, что (но это, конечно, только мое личное мнение) у нас появился писатель уровня Фолкнера. По крайней мере, именно такое сравнение первым пришло в голову. И не зря Кутзее получил Нобелевскую премию, ох, не зря! Для тех, кто интересуется: здесь, здесь, здесь и здесь об этой книге очень хорошо написала удивительная eutrapelia.
Мне бы хотелось возразить Лар только в мелочах. Должна сказать, что мне понравились оба романа (хотя второй - больше). Почему-то принимаешь их без всяких «но». «А вот там, где нужно было показать боль, страх, ужас, безумие, сомнение, стойкость и прочие внебытовые страсти, - говорит Лар о «Варварах», - он ограничивался простым упоминанием - я испытывал боль в руке. Возможно, автор с болью и прочими несчастьями знаком только понаслышке.» Здесь не соглашусь. Мне кажется, тот, кто знаком с болью и прочими несчастьями только понаслышке - это не автор, а именно герой романа. Такая сдержанность повествования, может быть, и объясняется только лишь тем, что герой не знает боли; он вообще не видит и не слышит многое из того, что, как он сам считает, человек видеть и слышать обязан. Он изо всех сил стремится ощутить боль (или наслаждение) - и не может, он просто ничего не чувствует, и именно отсюда - история с девушкой из чужого племени: это не столько жалость, сколько интерес исследователя (а он ведь и есть исследователь!); он влюбляется не в нее самое - не в женщину, не в человека - а в существо, которое знает нечто, что ему самому познать пока не дано (хотя он и не теряет надежду) - запредельную боль, муку… И она это понимает. Потому их отношения так странны. Да и могли ли они быть иными?
Это, конечно, всего лишь одна из версий, всего лишь один пласт повествования, но... Мне показалось, что некая эмоциональная сдержанность и отстраненность автора, о которой говорит Лар - это такая же обманка, как и многочисленные и разнообразные объяснения всего того, что вроде бы и так давно понятно. Что в этом как раз и проявляется мастерство автора.
Вот и герой второго романа, Михаэл К., тоже лишен обычных человеческих эмоций. О нем вообще говорить трудно. Человек, логика поступков которого нарушена... Можно объяснить это болезнью, можно… Но почему-то испытываешь нечто вроде потрясения, читая вот эту простую фразу: «На окраине города дорогу перекрыл полицейский патруль… На мгновение К. заколебался. Слева начинались дома, справа был кирпичный завод. Единственный путь к спасению - назад; он шагнул вперед.» Но ведь это именно то самое, что делает судья в первом романе! Он добровольно шагает навстречу боли, унижению, может быть гибели, потому что для него это единственный способ узнать, наконец, что есть человек, что есть он сам…
Мне бы хотелось возразить Лар только в мелочах. Должна сказать, что мне понравились оба романа (хотя второй - больше). Почему-то принимаешь их без всяких «но». «А вот там, где нужно было показать боль, страх, ужас, безумие, сомнение, стойкость и прочие внебытовые страсти, - говорит Лар о «Варварах», - он ограничивался простым упоминанием - я испытывал боль в руке. Возможно, автор с болью и прочими несчастьями знаком только понаслышке.» Здесь не соглашусь. Мне кажется, тот, кто знаком с болью и прочими несчастьями только понаслышке - это не автор, а именно герой романа. Такая сдержанность повествования, может быть, и объясняется только лишь тем, что герой не знает боли; он вообще не видит и не слышит многое из того, что, как он сам считает, человек видеть и слышать обязан. Он изо всех сил стремится ощутить боль (или наслаждение) - и не может, он просто ничего не чувствует, и именно отсюда - история с девушкой из чужого племени: это не столько жалость, сколько интерес исследователя (а он ведь и есть исследователь!); он влюбляется не в нее самое - не в женщину, не в человека - а в существо, которое знает нечто, что ему самому познать пока не дано (хотя он и не теряет надежду) - запредельную боль, муку… И она это понимает. Потому их отношения так странны. Да и могли ли они быть иными?
Это, конечно, всего лишь одна из версий, всего лишь один пласт повествования, но... Мне показалось, что некая эмоциональная сдержанность и отстраненность автора, о которой говорит Лар - это такая же обманка, как и многочисленные и разнообразные объяснения всего того, что вроде бы и так давно понятно. Что в этом как раз и проявляется мастерство автора.
Вот и герой второго романа, Михаэл К., тоже лишен обычных человеческих эмоций. О нем вообще говорить трудно. Человек, логика поступков которого нарушена... Можно объяснить это болезнью, можно… Но почему-то испытываешь нечто вроде потрясения, читая вот эту простую фразу: «На окраине города дорогу перекрыл полицейский патруль… На мгновение К. заколебался. Слева начинались дома, справа был кирпичный завод. Единственный путь к спасению - назад; он шагнул вперед.» Но ведь это именно то самое, что делает судья в первом романе! Он добровольно шагает навстречу боли, унижению, может быть гибели, потому что для него это единственный способ узнать, наконец, что есть человек, что есть он сам…