Ричард Аведон и его портреты.
«Твои глаза с такой проницательностью наблюдали за любопытными и удивительными людьми, которых ты фотографировал, что люди эти стали обитателями целого мира - мира Аведона».
Анри Картье-Брессон
«Вот как были сделаны эти снимки: я фотографировал человека на фоне белого полотна. Я работал в полумраке, потому что солнечный свет создает тени, блики, ставит акценты, словно указывая вам, куда именно надо смотреть. Я стоял рядом с камерой, не позади нее, а на несколько дюймов левее объектива. Когда я работал, я должен был сам вообразить кадр, так как не смотрел в объектив и не знал в точности, что именно получится. И благодаря этому достигался эффект естественности. Казалось, человек на фотографии всегда был здесь, ему никто не говорил принять такую позу, спрятать свои руки или улыбнуться, и, в конце концов, присутствие камеры и фотографа исчезало».
Аведон словно изо всех сил пытался добиться объективности, прекрасно понимая, что портрет - это еще не сходство. «Как только эмоция или факт преобразуются в фотографию, они перестают быть фактом, чтобы стать мнением».
«Огромное влияние на меня оказала литература, чтение - великая вещь. Поведение персонажей книги настолько увлекает, что начинаешь изучать их характеры, взлеты и падения на социальной лестнице, полностью забывая о себе».
«Как-то у меня зазвонил телефон, и голос в трубке спросил: - Это Ричард Аведон?
Я ответил: - Да! Голос представился: - Это Чарльз Чаплин!
И тогда я сказал: - Нет, это не Ричард Аведон, это президент Рузвельт! - и бросил трубку.
Через пять минут телефон зазвонил снова, и тот же голос сказал: - Это на самом деле Чарльз Чаплин!
Я ответил: - О, боже! Простите…
А он спросил: - Вы все еще хотите меня сфотографировать?
И вот я провел с ним съемку, поблагодарил, и он спрашивает: - Вы закончили?
Я отвечаю: - Да. А он говорит: - Можно я кое-что сделаю?
- Конечно! - отвечаю я.
Он спрашивает: - Вы готовы?
Я говорю: «Да», - и тогда он наклоняется и появляется страшный как черт, вот так!
Тут я говорю: - Да, еще раз!
И тут он появляется снова с широкой ухмылкой на лице, и я делаю этот снимок.
Это дар судьбы! Это один из тех моментов в жизни, когда все складывается: свет идеален, обстановка раскрепощена, и фотографу даруется кадр. Всем вам, как фотографам, должно быть это знакомо. Должен быть простор для неожиданности!
А на следующее утро все газеты сообщили, что Чаплин покинул Америку из-за обвинений сенатора Маккарти и антикоммунистической истерии. Он скрывался в моей студии, а покинув ее, сел на корабль и скрылся от правительства. И это фактически было его последнее послание Америке: «Смотрите, какой я дьявол!»
“Я работаю через многие “нет” - сказал он в одном из интервью. - “Нет” специальному освещению, позированию, дискомфорту. Есть камера, белый задник, есть человек, который мне интересен, и есть то, что произойдет между нами. Все фотографы стараются быть точными. И все лгут. Потому что снимок - это не истина, но точка зрения”.
«Лица отражают наш жизненный опыт. И, работая с людьми, я не только забираю немного их души, но и отдаю часть своей».
«Каждый фотографирующийся знает, что его фотографируют. Поэтому он неестественен, он поневоле создает образ самого себя. Но есть еще и мои представления. Мое «я» вступает в отношения с «приготовленной» личностью модели. Ответ, полученный в результате - производное от тех взаимодействий, которые происходят прямо в студии. Это химический процесс».
“Я живу проблемами других людей; их энергия и боль помогают мне в сложных обстоятельствах. И в то же время мои портреты больше обо мне, чем о людях, которых я снимаю.”
"I often feel that people come to me to be photographed as they would go to a doctor or a forture teller--to find out how they are. So they’re dependent on me. I have to engage them. Otherwise there’s nothing to photograph. The concentration has to come from me and involve them. Sometimes the force of it grows so strong that sounds in the studio go unheard. Time stops. We share a brief, intense intimacy. But it’s unearned. It has no past...no future. And when the sitting is over-when the picture is done-there’s nothing left except the photograph...the photograph and a kind of embarrassment. They leave..and I don’t know them. I’ve hardly heard what they’ve said. If I meet them a week later in a room somewhere, I expect they won’t recognize me. Because I don’t feel I was really there. At least the part of me that was is now in the photograph. And the photographs have a reality for me that the people don’t. It’s through the photographs that I know them."